Личное дело майора Власовой
Шрифт:
А я не живой человек? Не чувствую боли от этого глухого и непробиваемого, как железобетонная стена, недоверия единственной женщины, которая со скоростью пули пробилась в сердце, заняла все мысли, вызывает столько невообразимых эмоций?
Чёрт, да я горы готов ради неё свернуть, а она не желает видеть ничего дальше собственного носа. Вбила себе в голову одну-единственную версию, и хоть ты в лепёшку расшибись – даже на секунду боится довериться, отпустить ситуацию, поверить своим чувствам, моим словам, поступкам. Кто бы знал, как это меня ранит! Вот и психанул в лесу, что ж я, живой человек, права на это не имею?
Тяжело вздыхаю,
– Что, Женёк, несладко? А не будешь в другой раз наших преступников никому уступать!
– Да пошёл ты, – беззлобно бросаю ему. – Может, это был мой ей подарок в честь помолвки!
– В том случае, если она тебя не пристрелит, – ржёт этот придурок, и я пихаю его локтем.
– Язык у неё острый, но она меня любит. Не пристрелит!
– Не был бы я так уверен на твоём месте! – продолжает веселиться приятель. – Ох, и железная дамочка эта твоя Власова! Быстро тебя под каблук загонит, как пить дать!
– Соколик, отвали, а? Ты будто сам не первый подкаблучник в конторе! Словно я не знаю, какой подполковник Акманов дома, с женой.
– Луковка никогда не обещала меня прикончить, – усмехается он.
– Токарев, Акманов! – вернувшись в кабинет, Метлицкий призывает нас к порядку. – Значит, так! Дисциплинарная комиссия не обнаружила ошибок и недочётов в профессиональном поведении майора Евгения Павловича Токарева, старшего специалиста Следственного управления ФСБ России, поскольку в ходе выполнения специальной следственной операции условиями дополнительного соглашения строго запрещено раскрывать свою личность кому бы то ни было, включая сотрудников правоохранительных органов, в любых условиях и ситуациях. Считаем, что скрыться с места задержания особо опасного преступника было верным решением для проведения дальнейшего расследования. С понедельника вы должны вернуться к выполнению поставленных задач и раскрыть преступную сеть, следуя разработанному ранее плану.
Я усмехаюсь. Кто бы сомневался! Руководство не похерит результаты моей работы практически за год из-за небольшогонедоразумения: так не вовремя появившейся майорши. Моей майорши. И теперь я могу спокойно вернуться в её город и вернуть благосклонность своего Ангелочка любой ценой.
– Но от себя лично добавлю, Жень, – мягко, по-отечески, говорит полковник Метлицкий. – Что в следующий раз, когда ты проявишь галантность, чтобы остаться джентельменом в глазах своей барышни, я и пальцем о палец не ударю, чтобы прикрыть твой зад. Не то время ты выбрал, сынок, шуры-муры крутить.
– Как будто для этого есть правильное или неправильное время! – ухмыляюсь я.
– Ступайте, выполняйте поставленные задачи! И без глупостей мне чтобы! – гаркает полковник, и мы на пару с Акмановым выкатываемся из кабинета.
– Ты у нас ещё и джентельмен? – тихо посмеиваясь, спрашивает Денис. – Из тех, кто до свадьбы ни-ни?
– Да иди ты, Дэн, честно! Тоже мне, джентельмен: в квартире свою дамочку запер, правды рассказать не мог и теперь выгляжу в её глазах мразью и преступником. Ещё со злости предложил ей меня пристрелить! Знал, что она не сможет, знаю, что любит, но упёрлась и ни в какую не хочет рассматривать иные варианты.
– Ну чего ты тупишь-то? Расскажи ей. Если любит, поймёт.
Неожиданно Денис резко тормозит посреди прохода. Мы как раз почти достигаем главного холла, и я непонимающе пялюсь на друга.
– Ты чего, Дэн?
– Да там Власов, –
усмехается он. – И я почему-то уверен, что по твою душу.– Ну пойдём узнаем, чего ему надо, – напрягаюсь я.
Мысли сразу устремляются к ней. Ангелине Власовой. Бывшей жене подпирающего стену у центрального выхода мужчины. Куда опять вляпалась моя прелесть?!
– Какими судьбами, Ярослав? – радостно приветствует посетителя Акманов, и я догадываюсь, что ему о прибытии Власова уже было известно.
Мужчины пожимают друг другу руки, и Власов, слегка склонив голову ближе к Денису, интересуется, быстро кивая в мою сторону:
– Юджин?
– Ага, – усмехается Дэн.
Я подхожу ближе. Не думая долго, Власов хватает меня за лацканы пиджака и пробивает с головы мне в нос. Я отпихиваю его от себя и сгибаюсь в три погибели.
– Ты сбрендил, что ли? – стону в его сторону, утирая кровь.
– Давайте-ка выйдем, пока нас всех за хулиганство не прикрыли! – явно забавляясь, командует Акманов. – Только, чур, руки – и головы! – не распускать!
Власов презрительно кривит лицо, резко разворачиваясь, а Денис тихо интересуется:
– Ты как, Жека?
– Да нормально я, – отмахиваюсь от него. – Ты предупредить не мог? Ещё друг называется…
– Я решил, что он едет по делу, – хмыкает он. – А как увидел, так и понял, что по любовному.
Выхожу на улицу. Власов направляется к воротам. Я догоняю его, слыша за спиной торопливые шаги Дениса.
– Ничего не хочешь мне объяснить? – спрашиваю без экивоков.
– Да я тебя, скотина, за Гельку вообще закопаю, понял? Поматросил и бросил, значит, командированный? У тебя как, нормально всё? Совесть в одном месте не свербит? Ты хоть знаешь, козёл, что она пережила, когда ты свалил в туман? Хоть раз задумался, как ей хреново? Нет?
Я морщусь. Видит бог, бывший муж любви всей моей жизни – самый последний человек на Земле, перед которым я когда-либо собирался объясняться. Перед ней – да, несомненно.
Да вот только внутренняя чуйка мне подсказывает, что если не начну говорить перед ним, то он сделает всё возможное, чтобы я не добрался до света души моей ещё очень долгое время. А уж как они близки, мне хорошо известно.
Поэтому я говорю:
– Она сама меня прогнала. Сказала, что ненавидит, что жизнь ей испортил. У меня, представь себе, тоже есть чувства, и когда я перед женщиной чуть ли не наизнанку выворачиваюсь, а ничего, кроме презрения, в ответ не получаю, то это, как бы, немного ущемляет самооценку. Она сама не пожелала меня слушать…
– Ты хоть что-нибудь о ней знаешь? – рычит, перебивая, Власов. – Я тебя, ущербный, щас так ущемлю, что мало не покажется! Ты что, её встряхнуть не мог и признаться, кто ты такой? С тебя бы убыло? Ты знаешь, что она на аборт пошла, потому что от тебя, ублюдка такого, преступника, рожать побоялась?
В глазах темнеет. Мир вокруг теряет краски. Чувствую, словно задыхаюсь. Словно тону, исчезая в темноте глубинных ледяных вод. Сердце болезненно сжимается, пропуская удар, и я отшатываюсь назад. Это просто конец. Мне больше нет дела до собственных раненых Ангелиной чувств. Всё это становится неважным. Я должен, обязан был быть настойчивее. Как сказал Власов: встряхнуть её и заставить слушать. Ни в коем случае не должен был оставлять одну в расстроенных чувствах. Тогда не случилось бы этой катастрофической, невозможной, неправильной, просто чудовищной ошибки. Это только моя вина.