Личный ад мистера Уайта

– Спасибо за цветы, - еле слышно произнесла Грейс, твердо уверенная, что гвоздики – именно его преподношение.

– Ваши лилии умерли на палящем солнце, - откликнулся Уайт. – Я решил, что ваш отец достоин того, чтобы на его могиле всегда лежали живые цветы.

– Давно вы здесь побывали?

– Позавчера, заехал по дороге из больницы.

– Откуда вы узнали, что мой отец похоронен здесь?

– Эрл, - просто ответил Уайт, проводя пальцами по белоснежным лепесткам. – Вы очень любили своего отца?

– Мой папа – лучшее, что могло со мной случиться, - безрадостно отозвалась Грейс. Но от Уайта не смогли ускользнуть огоньки в ее глазах. – Он был для меня всем, и вряд ли кто-то уже сможет мне его заменить.

Уайт кивнул и погрузился в молчание, прислушиваясь к ветру, треплющему зеленую траву вокруг них.

– Ваши родители давно умерли, Освальд? – вдруг спросила Грейс.

– Почти десять лет назад. Странно, но я почти не помню их. Ни лица, ни людей. Вы своего отца помните?

– Его уже нет двадцать лет, а я отчетливо помню каждую морщинку на его лице, помню его какую-то особенную улыбку…

– Вам очень везет, Грейс, - Уайт неторопливо поднялся на ноги, предлагая руку Грейс. Она встала, опершись о его руку, и Уайт пошел вдоль могил, спугнув стаю певчих птиц. – У вас есть память, - он через спину указал на надгробие ее отца, - и она вас никогда не покинет. А мне есть, о ком скорбеть, но некуда прийти со своей скорбью. Моя память стерта, ее удушили, подло удушили, очень постаравшись, чтобы она больше не воскресла.

– Вы жалеете об этом?

– О, я о многом жалею, Грейс. Знаете, ведь есть вещи, которые другие люди могут тебе простить, если ты убедишь их, что иначе поступить было нельзя. Но проблема состоит в том, что сам себя простить ты не сможешь, и будешь нести это бремя до самой гробовой доски. Мне простили мое забвение, а меня самого словно жаба душит. Я никогда не приду на могилу своего брата, другие скажут – меня можно понять. А я не уверен, что сам себя понимаю. А вот что касается вас, то я уверен, что вам жалеть еще не о чем, у вас еще появится причина, но не сейчас.

– И о чем я могу пожалеть?

– Об упущенном времени, - Уайт слегка улыбнулся и сбавил шаг, чтобы идти рядом с Грейс. – Но есть способ этого избежать.

– И как же? – приподнятое настроение Уайта, казалось, перешло и к Грейс. Она уже не была столь мрачна, да и огоньки в ее глазах поменяли свою природу.

– Не отказываться от того, что, как вам кажется, от вас не убежит. Ведь оно вполне себе может убежать, показав вам язык.

Грейс улыбнулась такому маленькому сравнению Уайта и оторвала взгляд от травы под ногами. Вдалеке уже стоял автомобиль, водитель которого терпеливо ждал ее возвращения, и Грейс потянула за рукав Уайта, который уже хотел свернуть в другую сторону.

– Когда ваш самолет? – спросила она.

– Через час. Нам пора расходиться.

– Возвращаетесь в Нью-Йорк с сенсацией, но без модуля, - заметила Грейс, укоризненно глядя на Уайта, ложь во спасение которого недавно ей открылась.

– Ваш друг комиссар Рид уже отдал мне модуль, - ответил Уайт и закивал, заметив удивленное выражения лица собеседницы. – Жаль только, что вы не узнаете о моей сенсации. Лелею надежду, что когда-нибудь вас занесет в наш пропитанный бензином город.

– Когда-нибудь, - согласилась Грейс.

Всего в трех шагах от машины Уайт остановился, сделав глоток свежего воздуха, наполненного ароматом травы и цветов, и оперся на свою трость, став чуть ниже своего роста.

– Кстати, на вашем месте, Грейс, я бы не стал делать поспешных выводов о том, что никто не сможет заменить вам отца, - произнес он с каким-то чересчур довольным выражением лица.

– Что, претендуете на его место? – поинтересовалась Грейс без тени сарказма.

– Ни в коем случае! – поднял Уайт ладонь. – Я полагаю, мистер Гранди находится к пьедесталу ближе моего.

– Почему вы так считаете? – уже серьезно спросила Грейс, все еще не понимая его довольной физиономии.

– Потому что, любовь, Грейс, способна закрыть любую зияющую в вашей душе дыру. Любую.

Уайт широко улыбнулся, не показывая при этом зубов, и наклонил голову в знак прощания. Он развернулся на каблуках и пошел прочь от кладбища, нарушая тишину стуком своей трости. Грейс еще долго стояла, провожая взглядом уайтову спину, а затем залезла в машину, чему-то улыбаясь.

ЭПИЛОГ.

Город встретил вновь прибывших промозглой пасмурной погодой. На вокзале не было привычной толкучки, встречающие рассредоточились по перрону, образовав жиденькую цепочку. Кто-то стоял, сунув руки в карманы, и уныло глядел в ту сторону, откуда вот-вот должен был появиться экспресс. Кто-то ходил взад-вперед, поглядывая то на часы, то на пути. Кто-то уселся на скамьи у здания вокзала и пытался скрыть дрожь. Поднялся холодный ветер, заставив летать по всему перрону бумажки и листки брошенных газет.

Новенький белый в синюю полосу поезд подъехал очень тихо, принеся с собой поток холодного воздуха. Пассажиры, кое-то сонный, кто-то бодрый, лениво вылезли из экспресса, волоча за собой скудный багаж. Молодой человек с растрепанной челкой и вихрами на затылке запахнул посильней пальто и, подхватив совсем маленький чемоданчик, быстро вырвался из собравшейся кучи встречающих, которые начали собираться у дверей словно муравьи у входа в муравейник. Он шел по направлению к главным дверям вокзала, где стояли угрюмые полицейские, всем своим видом выражавшие крайнюю степень недовольства и неприязни, и ежеминутно оглядывался, будто за ним следом кто-то шел. Миновав «караульных», парень оказался в просторном зале ожидания, в котором стояла такая тишина, что стук каблуков его туфель звучал как-то слишком громко и отдавался эхом по всему помещению. Провожаемый подозрительными взглядами исподлобья, он поспешил выбраться наружу, чтобы уже не волноваться о том, как на него все смотрят.

От входа на вокзал тянулась длинная аллея, вымощенная узорной плиткой, а по бокам от дорожки росли деревья в кадках, укрывавшие в жаркие солнечные дни скамьи, точь-в-точь как те, что были на перроне. Молодой человек небрежным движением головы убрал челку, упрямо лезшую в глаза, со лба и прищурился, стараясь рассмотреть единственного сидящего, что примостился в самом конце аллеи. Мужчина, несмотря на то, что солнца не было и в помине, да и навряд ли оно появилось бы даже к обеду, сидел в круглых солнцезащитных очках, обеими руками опираясь на трость. Убедившись, что это тот, кто ему нужен, парень ускорил шаг и очень скоро оказался у скамьи.

– Было бы намного проще добраться самолетом, - заметил Уайт, поднимаясь навстречу. Он оперся на трость так, что одно плечо стало заметно ниже другого.

– Но не для меня, - ответил Лекс, ставя свой чемодан к себе под ноги. – Не темно ли на улице для очков?

– Темно только ночью, - Уайт поднял брови и поглядел поверх стекол на Лекса. Тот выглядел каким-то измученным, будто все три ночи, что был в поезде, не сомкнул глаз.

– Пожалуй, теперь, когда все в сборе, можно и отправиться к адресату сего художества, - Уайт достал из внутреннего кармана пальто листок, что выдрал из тюремной книги, и поднял его на уровень глаз Брасса. Тот внимательно поглядел сначала на название и автора книги и только потом заметил символ, нарисованный маркером. – Узнаешь ли ты этот значок?