Лицом на ветер

— По завещанию? — он переспросил озадаченно.

— Вас признали погибшим…

— Погибшим? Уже? Так быстро? Должны были — пропавшим без вести…

— Это Дикс… Он настоял и судью уговорил, и завещание ваше вскрыли…

— Меня признали погибшим? — Он не спрашивал, он просто не мог в это поверить.

— Других — тоже, всех, кто был с вами. Дикс сказал, простых воинов нашли, а главные ваши… офицеры пропали. — Она с трудом подбирала чужие слова на своём языке. — И вы тоже… Дикс сказал, всех забрали для жертвы…

Центурион согласно кивнул, он знал об этом. Все римляне, что служили здесь, знали об этом: что мёртвым, что живым римским центурионам отрубали головы и передавали их в святилища, как дар богам, особенно, если при жизни центурионы были хорошими воинами.

Этот пока ещё жил, но до осени осталось немного… На Самайн его обязательно убьют, может быть, устроят ритуальный поединок, а может быть, и просто убьют…

Так и так его уже признали мёртвым, двумя-тремя месяцами раньше или позже он уйдёт к своим богам — какая разница? Для всех он уже умер. Жена его уехала в Рим, завещание вскрыли, та комната, в которой они жили эту зиму, отдана другим. Всё. Всё кончается когда-нибудь. Теперь Рианн здесь, и он здесь, и эта встреча состоялась. Почему? Кому из богов это было угодно? За что боги «одарили» её таким вирдом — судьбой? В чём она провинилась?

— Как вы попали сюда? — спросила первой.

— Крикс купил меня…

Рианн хотела услышать не это, она знала, что Крикс купил его в другом племени, но ей хотелось узнать, как он вообще оказался в плену, в руках свенов? А пленный центурион продолжил:

— Это этот мальчишка, сын Крикса, бегал за тобой, да? Не помню, как его зовут… Он был вместе с Криксом…

— Гален… — шепнула чуть слышно.

— Что? — Римлянин подался к ней навстречу, и цепь на его ноге звякнула, громко в тишине тёмного сарая.

— Его зовут Гален…

— Это он привёл тебя сюда? Он рассказал тебе? Ты захотела увидеть меня в цепях, как раба? Рианн? Зачем ты пришла? Затем, чтобы… — Она не дала ему договорить — перебила резко:

— Я не знала, что это вы!

Он примолк на какое-то время, потом словно перевёл дух и спросил:

— Теперь знаешь и что?

Рианн хмыкнула, передёрнув плечами, от горечи в груди как будто стало даже горько во рту. Конечно, что теперь? Разве ей стало легче от того, что она узнала?

— Теперь вы — раб, такой же, как была я, любой может пнуть вас и плюнуть в лицо, вы здесь никто. На Самайн вас принесут в жертву, отрубят голову и отнесут её в святилище. Никто не пожалеет вас, никто вас не ищет, даже ваша жена уехала, а друг считает вас мёртвым. Все ваши там, — она дёрнула головой за спину, — забыли про вас, подумаешь, на ваше место назначат другого! Или уже назначили… И только здесь вас будут помнить… — Её голос сорвался на шёпот. — Вашу высушенную голову будут выносить на праздниках, носить вокруг костров как святыню, будут показывать детям, а юношей будут учить доблести, быть смелыми и убивать вас, чтобы ваших, римских голов становилось больше…

— И ты этому рада? — римлянин резко перебил её нервный шёпот, и Рианн примолкла, думая над своими же словами. — Ты, наконец-то, довольна? — Усмехнулся. — Что ж, я рад, что вид моей высушенной головы будет поднимать тебе настроение…

— Х-х, — Рианн хмыкнула, не скрывая раздражения. — А что вы хотите? Что я буду плакать над вашей горькой участью?

— Нет, — он повёл подбородком, — я совсем не хочу, чтобы ты плакала. По моей вине ты слёз пролила предостаточно. Теперь ты свободна и вернулась домой. Ты же этого хотела, помнишь? Правда, ты говорила, что для всех здесь вернёшься чужой, и вряд ли все примут тебя, как равную… Помнишь это?

Рианн помнила и не отводила взгляда неподвижного с его чужого лица.

— Я помню…

— И что? Ты рада, что вернулась?

Его тон, его слова, словно с насмешкой сказанные, будто вернули её на момент в те дни, когда он ещё был её господином, уверенный, всё знающий, рядом с ней, наивной дурочкой в незнакомом ей, чужом месте. Нет! Она теперь свободна, она не принадлежит никому, и да, она рада, что вернулась.

— Конечно… — выдохнула.

— И тебя нормально приняли тут? Тебя никто не обижает?

Рианн молчала, не зная, что сказать. И тут зашёл Гален, встал у неё за спиной и спросил негромко:

— Ну что? Это — он?

Рианн кивнула, поджимая губы, ответить сейчас что-нибудь она бы, наверное, не смогла. В голове проносилось всё, что она успела рассказать молодому свену о своём бывшем хозяине. О чём думал сейчас Гален, рассматривая по-новому лицо римского центуриона?

Рианн только прикрыла глаза, слыша, как свен, не сдержавшись, произнёс ругательство. Конечно, он до последнего надеялся, что это будет другой центурион, не бывший хозяин Рианн, и совсем не отец её ребёнка…

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил её шёпотом, и Рианн нахмурилась, не понимая, о чём он говорит. — Хочешь, я побью его или прикажу не кормить, пока отец не вернулся? Я могу сделать ему больно, я могу покалечить его, могу сломать ему пальцы на руках или выбить зубы…

Рианн испуганно отшатнулась, выдыхая:

— О, боги, Гален, о чём ты?

— Он был твоим хозяином, он был жестоким, он делал тебе больно, ты же сама говорила, а твой ребё… — Она резко перебила его:

— Нет! Нет, Гален, нет! Я совсем не хочу, чтобы ты мучил его. Он сидит на цепи, и это было бы не честно, истязать его таким…

— Боги, Рианн! — Гален раздражённо дёрнул подбородком. — Зачем тогда? Зачем ты пришла сюда? Зачем ты хотела его увидеть? Скажи! Если бы ты хотела мести, расплаты за прошлое, я бы понял тебя, я бы помог тебе отомстить ему! А так… Зачем? Что ты делаешь здесь?

— В самом деле, что я делаю здесь? — Она усмехнулась и, резко развернувшись, пошла к дверям.

Гален остался, долго смотрел на римского центуриона. Марк слышал разговор свенов обрывками, что-то понял, что-то нет. «Ну, иди ко мне, германский гадёныш, попробуй ударить меня… Не смотри, что я на цепи, рядом нет твоего подлого папочки, и я сверну тебе шею голыми руками, молокосос…»

Но молодой свен развернулся и ушёл. Центурион устало моргнул несколько раз и ушёл в свой угол. Цепь звенела, волочилась за ним следом. Остановившись у стены, римлянин всердцах ударил кулаком в деревянную кладку, сбивая кожу с костяшек.

Ну почему? Почему? Проклятье! Святой Юпитер, зачем она оказалась здесь? Почему всё так? Почему ей было не остаться в крепости или не быть родом из другого племени? Ещё этот Крикс… Проклятый торгаш! Родную мать бы, наверное, продал, если бы нашёлся хоть кто-то, кто купил бы старую стерву.