Лик Архистратига

— Сейчас увидим, — хмыкнул Иван Кузьмич.

Меж тем стеклянные двери дворца отворились и на порог вышел ещё один католик, только одетый в белую кружевную рясу, а на голове у него красовалась двухконечная тиара того же цвета.

— Вот это да! — округлил глаза Ефрем. — Никак сам папа римский на встречу с православным священником вышел.

— Сам ты православный, — буркнул Иван Кузьмич. — Мало ли откуда этот богоборец прибыл! Посмотри-ка, что на груди у православного висит. Я, признаться, всё готов был увидеть, но только не это.

И действительно, прямо поверх большого омофора у прибывшего архиерея вместо наперсного креста или панагии висела на золотой цепи знакомая друзьям маска с болтающимися вокруг неё человеческими черепами. Папа тем временем уселся, кряхтя в поставленное для него кресло, и один из послушников под правую ногу католического владыки подложил подушечку. А вырядившийся православным епископом приехавший гость важно прошествовал до самого крыльца, но у первой ступеньки сразу отвесил земной поклон восседавшему в кресле римскому папе.

— Что же здесь творится, Иван Кузьмич, — не вытерпел Ефрем. — Откуда этот нехристь пожаловал?

— Молчи пока, — ответил тот. — Сейчас всё узнаем. Недаром же нас сюда послали. Та же самая маска, между прочим. Наверное, убедить хочет, что даже христиане знают, кому поклоняться надо, то есть, не нам судить, кому мир принадлежит. Здесь одного только Ульянова-Бланка не хватает. Он бы им весёлую компанию составил. Меж тем прибывший гость поднялся с земли и застыл в ожидании, пока папа соизволит заговорить.

— Так вот ты какой, Никон, — промямлил, наконец, папа. — Ты многое выполнил, за что будешь вознаграждён нами. Более того, ты получишь пост Вселенского патриарха при русском царе Алексее Михайловиче, если и дальше будешь послушен католической церкви.

— На всё воля Божья, Ваше Святейшество, — смиренно ответил гость. — Христианская церковь должна объединяться. Только за объединённой религией христианства настоящее будущее. И все остальные религии мира должны просить у нас заступничества. Ведь вы — наместник Бога на земле. Это ли не знают мудрецы Запада и Востока!

— Отменна речь твоя, Никон, — снова тихо проговорил папа. — Ты у кардинала Мезуччо получишь рецепт как бороться с чумой, что позволит сразу же завоевать доверие русского царя. Но обязанность твоя много больше. Ты должен будешь ввести в царский уклад понятие Двоевластия. Сакральная война идёт давно и не завтра кончится. Нам нужна настоящая победа. Победа истины! Для этого легче стать духовником самого царя российского, а может и всей его семьи. Именно это поможет Русской стране принять католичество и веру в истинного бога. Целуй туфлю.

Папа даже приподнял чуть-чуть кружевную сутану, чтобы сильнее обнажить ногу с обутой на неё туфлёй чёрного бархата. Русский архиерей на секунду замешкался, потом медленно поднялся по ступенькам крыльца, снова склонился перед владыкой в земном поклоне, положил на папскую туфлю висевшее у него на груди небольшое изображение ритуальной маски и припал к ней своим архиерейским поцелуем.

— Гляди-ка, — шепнул Окурок стоявшему рядом Котёнышу. — Гляди-ка, архиерей вовсе не туфлю папе римскому целует, а изображение маски!

— Эх, Иван Кузьмич, — покачал головой Ефрем. — Одно другому не мешает. Ты иногда такой сообразительный, просто диву даёшься, а иногда сапог сапогом. Советская армия на тебе весомую печать оставила.

— Ну-ну, — обозлился Окурок. — Я тебе кроме Котёныша никакого прозвища не придумывал, тем более, обидного. Так что и ты будь немного поскромней, а то алебардой получишь по мягкому месту. Я ведь еду, еду, не свищу, а наеду — не спущу!

— Алебарда — дело нехитрое, — миролюбиво кивнул Ефрем. Видимо, он сам досадовал на себя за слишком длинный язык. — А ты знаешь, в каком мы веке оказались? Я уже догадался.

— Смутно, смутно, — насупился отставной офицер. — Тут названо было имя русского царя Алексея Михайловича. Я знаю с таким именем только одного. Кажется, русский царь Алексей Михайлович Тишайший был отцом Петра I. Но я могу и ошибаться.

— В этот раз не ошибся, — улыбнулся Милетин. — У Алексея Михайловича по прозвищу Тишайший было много детей, но все, кроме царевны Софьи и одного царевича Иоанна скончались от потомственного нездоровья. И только последний мальчик Пётр уродился на редкость здоровым и могучим. А духовником у царицы был тогда вот этот католикославный архиерей. Вот поэтому Алексей Михайлович своего последнего сына невзлюбил, а патриарха Никона отправил в ссылку в Белозёрский монастырь.

— Так это Никон?!

— Он, поганец, — снова кисло улыбнулся Ефрем. — Смотри, какой он могучий да здоровый! Просто грех от благословения такого духовника не родиться крепенькому ребёночку. Об этом тогда вся Россия сплетничала. Особенно старообрядцы открыто осуждали блудливого архиерея.

— Да ты что, Ефрем, — откликнулся Иван Кузьмич. — Алексей Михайлович ему бы голову за это отрубил.

— Алексей Михайлович Тишайший? — усмехнулся Котёныш. — Может ты и посчитаешь, что я сплетничаю, но насмотревшись на коленопреклонённые клятвы, во всякое поверишь. Тем более что Никон внутри православной церкви и государства Российского устроил такую гражданскую войну, что ни в сказке сказать, ни пером написать! Ввёл триперстие, мол, креститься надобно только тремя перстами, сложенными в щепоть, мол, сам Господь ему это сообщил. Тем же, кто не соглашался, попросту пальцы обрубали. По его указу заезжие греки многие молитвы просто вывернули наизнанку. Старообрядцы опять против восстали, возмутились. За это их целыми деревнями сжигать живьём принялись по приказу святейшего патриарха Всея Руси.

— Что значит триперстие? — не понял Иван Кузьмич.

— Три пальца, сложенные в щепоть, — досадливо повторил Ефрем непонятливому офицеру. — Подумай, ни на одной иконе, писанной с апостолов, с Божьей Матери и у изображений самого Сына Человеческого не увидишь пальцев сложенных в щепоть. Оказывается, Никон удостоился аудиенции самого Христа или Вседержителя и тот ему тайно показал, что триперстие на Руси должно быть! А мы только что видели, от какого святого этот архиерей получает благословение, целуя туфлю. Так что недаром маска нас сюда забросила, мол, учитесь кланяться и смотрите, кому кланяться. Ей очень уж не терпится нам доказать, что только она одна является для России священным тотемом. Вот такая катавасия.

— Ну, уж нет, не получите от меня никаких поклонов! — нескрываемое возмущение Ивана Кузьмича было настолько натуральным и прозвучало так громко, что если бы не зазвучавший в это время католический хор, то стражникам пришлось бы головой отвечать за разговорчики на посту.

К счастью, всё кончилось как нельзя лучше. Пространство выхватило осудивших будущего русского Патриарха из семнадцатого века и бросило в неизвестность.

Самая большая беда человека — поиск свободных ушей. Во всех государствах, во всех религиях всегда находились люди, перетягивающие одеяло на себя, мол, только я прав, слушайте меня и никого боле. За примерами далеко ходить не надо: все ещё помнят очаровательные речи сифилитика Ульянова-Бланка и шизофреника Шикльгрубера-Гитлера.