Ликей. Новое время (роман второй)

–  Вы достойный потомок инквизиторов и грязных зверей-крестоносцев! Да, теперь я понимаю, если такие мракобесы, как вы, дорвутся до власти, вы уничтожите всех! Всех, кто посмеет что-либо пикнуть против засилья ваших догматов!

–  Вам что нужно от меня?
– тихо спросил Алексей. Воронин сразу сбавил тон.

–  Ну что ж, господин Старцев. Если вы хотите серьезного разговора, то давайте поговорим. Попробуйте убедить меня в том, что все это не так. Что вы честный человек, и ваша церковь никак не связана с националистическими элементами. Что на собрание вы попали случайно. Есть у вас аргументы в свою пользу?

–  Даже странно, - Алексей снова пожал плечами, - Какие могут быть аргументы? Почему я должен доказывать свою невиновность? Где и в чем я согрешил против общества? И наша церковь, тем более… Меня проверяют полностью в Социале два раза в год. Вы знаете, что там невозможно что-либо скрыть, даже тайные внутренние побуждения… Что я еще должен доказать? И церковь… у нас половина на учете состоит, и всех проверяют так же тщательно.

–  К сожалению, - сказал Воронин, - не удается охватить все население сетью психологического контроля. Поэтому - именно поэтому - существует полиция, служба Безопасности, и кроме психологических, необходимы также иные меры… Так вот, господин Старцев, бывший ликеид. Я верю в то, что еще не все потеряно для вас. Я обращаюсь к вам, как к ликеиду - помогите нам! Вы знаете, как нам трудно. Вы знаете, от какой чумы мы защищаем народ. Да в конце концов, ведь не случайно же вы поддали этому типу в камере… Вы же не с ними, верно?

–  Конечно, я не с ними, - подтвердил Алексей.

–  У вас есть уникальная возможность доказать это на деле. Никто другой не сможет так, как вы, воспользоваться доверием националистов. У вас есть друг среди них! Кстати, на Смолина действительно нет никаких компрометирующих материалов. Он с террористами не связан. Так вот, я прошу вас вступить в организацию евразийцев. Вы сможете доказать нам, что ваш друг невиновен. Вы сможете разоблачить истинных виновников терроризма. Учтите, что это, разумеется, благоприятно скажется на вашем статусе. Возможно даже снятие с учета. Как знать - может быть, перенаправление в ликейскую военную школу инструктором…

–  Мне нравится гражданская авиация.

–  Прекрасно! И кроме того - подумайте… вы реабилитируете вашу церковь! Этим поступком вы могли бы показать, что церковь действительно не имеет ничего общего с националистическими элементами. Господин Старцев, что у вас с лицом?

–  Наручники давят, - признался Алексей, - больно.

–  Почему же вы не сказали сразу? Дмитриенко, - тоном приказа произнес Воронин. Охранник подошел к Алексею и снял наручники. Алексей стал, морщась, растирать запястья.

–  Так вот, Старцев, вы подумайте над моим предложением. Я не прошу сейчас ответить да или нет… Мы вызовем вас через несколько дней снова.

–  Не трудитесь, - Алексей покачал головой, - я скажу нет.

–  Старцев, не торопитесь. Вспомните о том, что вы были ликеидом!

–  Я был ликеидом, это верно… Но я летчик, а не секретный агент. Меня этому не обучали.

Воронин прищурился недобро.

–  Это ваш Бог запрещает вам в заповедях?

–  Нет, - сказал Алексей, подумав, - просто мне самому не хочется.

–  А вы не думаете, что когда речь идет о таких вещах… о благе всего общества, о благе вашей семьи и вашей церкви, да о всей вашей судьбе - такие категории как "хочется-не хочется" теряют свой смысл?

На миг Алексею показалось, что он завис в какой-то серой, неопределенной пустоте, и не может двинуться… а ведь он прав, черт побери, прав этот Воронин. Всего только маленький шажок сделать… и даже не запрещенный - это не от Христа отречься - всего лишь согласиться на сотрудничество. Нет заповеди, которая бы это запрещала. И как умен… кнутом и пряником со мной не очень-то поиграешь, это он понимает, хотя и это использовал на всю катушку. Так ведь - благо общины, благо семьи. Сразу дает почувствовать ответственность за всю церковь. Ну что же, что один из ее прихожан будет сексотом - зато церковь уже никто не тронет, она повысит свой статус, будет казаться вполне своей, дополняющей культ Ликея. Алексей уже помимо своей воли тряс головой.

–  Нет, - сказал он, - я не буду… я не согласен.

И подняв голову, посмотрел на Воронина в упор. Тот, видимо, понял, что разговор заходит в тупик. Даже - что дальше разговаривать бесполезно.

–  Мы все же вышлем вам повестку, господин Старцев, - безлично произнес начальник, - Я думаю, необходимо продолжить этот разговор. Распишитесь о неразглашении… вы понимаете, что о таких вещах никто не должен знать. Вот так, под уголовную ответственность.

Алексей бегло просмотрел поданную ему бумагу и расписался.

–  Дмитриенко, на обычную процедуру и в камеру.

Алексею ввели в вену сингол и нацепили на голову ремни ментоскопа. Он сидел и ждал терпеливо, пока сеанс закончится. То ли снимут из верхнего слоя информацию об истинной причине звонка Кати (и тогда бедному Коле-полицейскому тоже не поздоровится) - то ли не снимут… Голова разболелась, то ли от напряжения, то ли от наркотика или излучения ментоскопа - такое тоже случалось. Алексей сидел и непрерывно твердил про себя молитвы, все утреннее правило - тем более, утро уже на подходе…

Кстати, если молиться, меньше вероятность, что считают истинную информацию. Это как с медитацией, похоже… А сингола они здесь много вводят, не то, что в Социале. Там микроскопические дозы, просто чтобы человек расслабился, а здесь уже основательные. Наркотик правды, можно сказать.

Ну что ж - вот вам вся правда. Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася. Распятого же за ны при Понтийстем Пилате, и стадавша, и погребенна. И воскресша в третий день по Писанием..

Ремни сняли. Алексей встал с кресла, покачиваясь. В глазах плыло.

–  Проходите, побыстрее!
– раздраженно сказал охранник.

Его привели теперь уже в другую камеру, поменьше. Здесь и народу было немного. Славки не было. Алексей узнал Илью и еще полноватого, солидного евразийца, сидевшего на собрании в первом ряду.

–  Вы сядьте, - евразиец подошел, положил руку ему на плечо, - что вы стоите?

Алексей сообразил, что действительно уже примерно минуту неизвестно почему, покачиваясь, стоит посреди камеры. Он подошел к стене, сел.

–  Это ему сингола перекачали, - заметил Илья, - Кайфовая вещь.

Голоса доносились как сквозь пелену. Алексей оперся затылком о стену. Попробовал начать "Отче наш", но забыл слова. Даже Иисусова молитва из памяти вылетела.

Господи, помилуй, произнес Алексей про себя. Эти-то два слова всегда вспомнятся. Он стал повторять "Господи, помилуй".

–  Вас ведь Алексей зовут? Ложитесь, Алексей… Я вижу, что вам нехорошо. А места тут много, вы ложитесь.

Евразиец заботливо подсунул что-то мягкое Алексею под голову.