Лилея

— А вы?.. Что будете вы делать; на его век хватит денег, но после, для вас что останется?

— Я пойду в монастырь.

— В монастырь? — Лучше, чем замуж за плебея, любящего, боготворящего вас?

Ответа не было.

— Жестокое, безумное воспитание, проклятая гордость, всосавшаяся с молоком матери… Я сделаю всё…

Шаги, широкие, почти бегущие шаги захрустели по песку и… стихли. Луна вынырнула из-под тучи и осветила княжну, она стояла тоненькая-тоненькая как ветка, руки упали вдоль тела, на бледном лице горели большие глаза, но они были сухи…

— У всякого своя судьба! — проговорила она, глубоко перевела дух и тихо, неслышно пошла по направлению дома.

— У всякого своя судьба, — сказал, вставая, Горденьев, но у него лицо было всё смочено слезами.

О! Если бы он был свободен, он бросился бы на колени перед этой девушкой и молил бы её позволить полюбить себя. — Он спас бы это Раздольное и имя разорившихся князей; но Лилея сказала правду, ему было 35 лет, уже год, как он был жених прелестной и горячо любившей его девушки. Болезнь матери отсрочила их свадьбу, но теперь невеста была там, у больной, а он уехал только за бумагами и устройством дел.

Ненужная встреча, жестокая насмешка судьбы, вдруг бросившая его в чужую тайну, открывшая ему страдания, мимо которых он должен хладнокровно пройти.

«У всякого своя судьба, Лилея, и монастырь, который ждёт тебя, может, лучшее пристанище для твоей больной и гордой души. Прощай, Лилея! Прощай, бедный ребёнок, старающийся из всех сил спасти жизнь никому ненужного человека, честь вымирающего имени!..»

Горденьев уехал на другое утро.

1899