Лилия между тернами

Я сделала то же самое, но когда хотела отойти, то увидела, что дверь в комнату Миши распахнулась, туда ворвался мужчина средних лет и стал орать на парня. За спиной мужчины стояла довольно красивая молодая женщина, которая прижималась к нему и явно пыталась успокоить. Миша же просто повалился на кровать и смотрел на них так, словно это все его совершенно не касалось. Мужчина из-за этого явно злился еще больше. Он покраснел и заорал еще яростней. К счастью, качественные стеклопакеты служили исправно, и я могла разобрать лишь отдельные слова. Мужчина явно угрожал Мише, что если тот не прекратит то, что он делает, он выгонит его и лишит денег. Или что-то вроде того. Понять, что же такого натворил мой сосед, я не могла. Решив больше не наблюдать за этой сценой, я ушла вниз.

Вскоре стемнело, а Риммана все не было. Я залезла в холодильник и собралась приготовить поздний ужин. Долго возилась с продуктами, продолжая прислушиваться. Ужин давно был готов и даже остыл. Забравшись на диван и укрывшись пледом, я лежала в темном доме, продолжая слушать тишину в надежде услышать звук мотора.

Я неслышной тенью проскальзываю в папин кабинет.

Я знаю, что мне нельзя сюда приходить. Это территория для взрослых, и детям тут делать нечего.

Но я не видела папу уже три дня. Мне одиноко и страшно по ночам.

И еще я слышала, как жена папиного брата говорила, что, слава Богу, он освободился от этой никчемной женщины. И теперь она считает, что он одумается, заведет нормальную семью и произведет на свет чистокровных потомков.

Всегда чувствовала, что они не любят маму и меня. Но если у папы будет другая семья, то я ему буду не нужна?

Папа сидит за столом и смотрит в одну точку. На мамин портрет. Она на нем улыбается, и у неё такие добрые глаза. Я не могу сдержаться и всхлипываю, а папа, словно очнувшись, смотрит на меня так растеряно, как будто видит впервые.

— Ники, дочка, ты что тут делаешь? Где твоя нянька?

— Я от неё сбежала. Почему ты не приходишь ко мне? Я скучаю! — я подбегаю и обнимаю его.

Папа прижимает меня и целует волосы, вдыхая запах, а потом его тело начинает трястись, и он отстраняет меня.

— Боже, Ники, я не могу. У тебя её волосы и запах! Ты смотришь на меня её глазами! — я не могу понять, почему он почти кричит на меня, и начинаю плакать.

Отец вскакивает, берет меня на руки и несет в мою комнату.

— Елена! — кричит он яростно.

Моя нянька выскакивает из коридора, ведущего на кухню с перепуганным лицом.

— Почему моя дочь ходит по дому без присмотра? — гремит отец.

— Прошу прощения. Я отлучилась за кофе, буквально на минуту. Она так спокойно играла.

— Я плачу не за то, чтобы вы бросали моего ребенка и бегали сплетничать. Если это повторится — вы уволены.

Отец ставит меня на пол и не оборачиваясь уходит.

— Противная девчонка! Ты не могла посидеть несколько минут спокойно! Такая же невыносимая, как твоя мать! — злобно шипит Елена.

Она какая-то дальняя родственница отца, и я всегда чувствую, как раздражаю её.

Только мне все равно, ведь я в очередной раз остаюсь одна, и меня подавляет темнота. Дождь опять немилосердно терзает мою кожу. И снова я окружена. Только теперь я не бегу. Потому что не знаю куда. И волки уже не воют. Им этого большене нужно. Они рядом. Поймали меня в кольцо, и мне не вырваться. Я их не вижу, но точно знаю, насколько они близко. Удушливый запах их мерзкой мокрой шерсти заползает в мой нос. Но есть еще кто-то. Я догадываюсь, кто там, но боюсь это признать, словно узнай я точно это просто уничтожит меня. Но он приближается, и я начинаю содрогаться от смертельного ужаса и рвусь вперед.

И падаю. Я, задыхаясь, стою на четвереньках на каменном полу кухни Риммана и слепну от слез, бесконечным потоком льющихся из моих глаз. Я опять одна со своими кошмарами. Все тело покрыто мерзким, липким потом, и меня тошнит.

Я с трудом поднимаюсь и держась за стены иду в ванную. Раздеваюсь, и в тот момент, когда на мне остается только футболка и белье, с грохотом распахивается входная дверь. Я замираю, еще растерянная после моего кошмара, не зная, чего ожидать.

— Ники! — слышу я крик Риммана, и что-то в его голосе странное. — Ники, где ты?

Раздается опять какой-то грохот, и я слышу, как Римман невнятно ругается.

— Ники, где ты, черт тебя возьми?!

В доме по-прежнему темно. Я выскальзываю из ванной и вижу крупную фигуру Риммана на кухне. Он стоит, тяжело опершись о стол, и голова его опущена, как будто слишком тяжела для него сейчас.

Почуяв меня, он вскидывает голову и впивается в меня взглядом. Потом отталкивается от стола и пошатываясь идёт ко мне. Боже, он мертвецки пьян.

Он надвигается на меня, и в его глазах настоящая ярость голодного вожделения. Я вдыхаю его запах, и во мне поднимается волна черной, слепой ярости. От него разит алкоголем и чужим телом. Женским телом и удушливыми тяжелыми духами.

Римман протягивает руку к моему лицу, но я с отвращением отшатываюсь.

— Не смей прикасаться ко мне! — в бешенстве шиплю я и отступаю, желая прямо сейчас быть за тысячи километров от него.

Боль и отвращение берут меня за горло.

Римман резко подается вперед, и его лицо искажается бешенством.

— Что, теперь, когда он приехал, я больше не достоин даже тебя касаться? — я снова отступаю, но Римман преследует меня, не давая мне пространства, а запах, отвратительный запах чужих духов лишает меня кислорода. — Только ты ошибаешься, моя принцесса. Хрен он тебя получит! Ты принадлежишь мне!

И он бросается вперед, но он так жутко пьян и неуклюж, что мне удается увернуться.

— Пошел ты, Рим! Я никому не принадлежу! И не смей касаться меня своими грязными руками! Не тогда, когда ты весь провонял своими шлюхами! — в ярости кричу я и бегу в сторону лестницы.

— Что? — взревел он и, собравшись, догнал меня и схватил за волосы.

Я завопила от боли и извернувшись ударила его по лицу, даже не заметив, что выпустила когти. Яркие борозды проявляются на его щеке, и кровь струйками начинает стекать вниз на шею и одежду. Римман даже не поморщился и только толкнул меня на стену, выбивая воздух из легких. Он прижал меня своим раскаленным телом и схватил за руки, зафиксировал их над моей головой, больно сжимая. Его рот настойчиво пытался поймать мои губы, но я орала и уворачивалась, пытаясь лягнуть его и вывернуться из-под него. Отчаявшись поймать мои губы, Римман стал жадно целовать все, что попадалось. Его горячий рот впивался в мои щеки, лоб, соскальзывал на шею, царапая щетиной и зубами, и возвращался обратно, не давая ни секунды передышки. Мерзкий чужой запах доводил меня до безумия, и я продолжала рваться изо всех сил, но моё тело уже предавало меня.