Лилия между тернами

И тут же увидела Риммана и Локи, которые сидели в непринужденных позах в глубоких креслах в каком-то кабинете, и буханье басов где-то на заднем плане сказало мне, что это, по всей видимости, какой-то клуб или бар. Напротив них расположился Вайоленс. В момент начала записи Римман над чем-то сухо и презрительно смеялся.

— Ты сомневаешься в моих способностях, Волк? — отсмеявшись спросил Римман.

— Не то, чтобы очень, Римман. Твой дар в момент укладывать любую бабу на спину широко известны. А также и то, что любая потом готова бегать за тобой в ожидании добавки. Но маленькая принцесса не любая, — фыркнул Вайоленс. — Кто даст мне гарантии, что она будет послушно следовать твоим приказам, когда это понадобится?

— Да брось ты, Волк. Принцесса она там или нет, в первую очередь она женщина. А у них есть замечательный пульт управления между ногами. И поверь, что сделать эту кошечку послушной мне легче некуда. С такой милой неискушенностью влюбить её в себя было просто классикой жанра, — ухмыльнулся Римман.

Локи, сидевший рядом, так же цинично рассмеялся. Телефон задрожал в моей руку. Ведь это все не может быть правдой? Вот сейчас Римман скажет или сделает что-то, что я пойму — это все искусная игра.

— Так ты уверен, что сможешь управлять ею, и она не взбрыкнёт в неподходящий момент? Между прочим, мой нынешний заказчик тоже в этом уверен, — безразлично бросил Вожак.

— Тогда скажи своему заказчику, что он тупой придурок. Если он надеется управлять этой киской с помощью грубой силы — он идиот. Она только на первый взгляд — нежный цветок. Внутри у неё железный стержень, и ему придется ломать её. И рано или поздно она найдет способ извернуться и отомстить. И тогда он потеряет все, и вы вместе с ним. К тому же, кто сказал, что я намерен отдавать её?

Вы её упустили, и это ваша потеря. Теперь она моя. Со всеми потрохами. Еще пару дней ласковых слов и охрененного секса, и у неё не останется собственных мозгов. Эта малышка любит меня, обожает мой член и уже готова на все ради возможности ощутить его внутри. Так что ты или выбираешь меня, или проигрываешь.

— Может и так, Римман. Но какие у меня гарантии, что ты не действуешь в интересах этого милого котеночка? Может, все обстоит как раз наоборот? И это ты готов сунуться хоть в пекло, чтобы обезопасить её жизнь и соблюсти её финансовые интересы? Может, она взяла, наконец, тебя за яйца так крепко, что ты на все готов, лишь бы она была счастлива. С нами, мужиками, такое иногда случается.

— Ты можешь поверить в то, что после всех баб, что у меня были, девственница, которая ни хрена не может в постели, могла взять меня за яйца?

Римман и Локи расхохотались таким жестоким и презрительным смехом, что у меня все замерло внутри.

— Охренеть, Волк, вот не знал, что ты любитель женских сопливых романов! — давился смехом Римман. — Нет, она конечно очень красивая, тут не поспоришь. Но ты же знаешь мои правила — я не повторяюсь с бабами. И поверь, единственное, что заставляет мой член по-прежнему подниматься на неё, это херова куча бабок, которые прилагаются к это милой, но уже жуть как надоевшей мне заднице.

Телефон выскользнул у меня из рук и, упав вниз на землю, разлетелся. Боль была такой, что я просто онемела.

Упав на спину внутрь комнаты, я скрутилась на полу, стараясь изо всех сил не завыть. Вот, значит, как? Никакой любви, которую придумала глупая Ники? Никакого даже крошечного намека? Никакой старой дружба или хотя бы теплой привязанности? Только голый расчет. Больно, как же мне больно. Невыносимая мука, которая останавливает сердце. И мне хочется, чтобы оно остановилось. Ведь тогда эта бесконечная череда мучений и предательства в моей жизни тоже закончится. Нет больше сил, чтобы бороться. Нет сил даже на то, чтобы дышать.

Ну и пусть. Я вытягиваюсь на полу и с какой-то извращенной радостью слушаю, как удары сердца становятся все реже. Интересно, оно остановится совсем, если я очень этого захочу? Холод разливается внутри.

И в этот момент моя кошка гневно встряхивается внутри. Ей не нравится боль, она желает бороться с ней. У неё нет причин для печали, её эмоции и потребности примитивны, и в них нет места глупым переживаниям. Она хочет взять контроль, и я отпускаю её.

Через минуту я уже смотрю на окружающее её глазами. Отряхиваюсь и позволяю вырваться тихому недовольному ворчанию. Мне не нравится замкнутое пространство дома.

Вспрыгиваю на подоконник и смотрю вниз в поисках лучшего места для приземления.

И замираю, увидев, как из-за угла дома выскальзывает смутный силуэт большого кошачьего тела. Мои охранники. Не-е-е-т. Теперь-то я уж точно знаю, что они мои тюремщики.

Я затаиваюсь и смотрю, как в другом конце двора второй перевертыш внимательно обследует каждый уголок двора. Они ведь боятся, что кто-то придет извне. А как быть с тем, что я хочу ускользнуть наружу? Они ведь учуют меня и бросятся в погоню. А я не хочу больше тут быть. Меня здесь больше ничто не держит. Меня нигде больше ничто не держит.

Перевертыши исчезают. Как часто они делают обход? В любом случае времени у меня, похоже, немного. Собравшись, я отталкиваюсь как можно резче от подоконника и прыгаю в соседний двор. Конечно, если бы я была более сильной или чаще практиковалась, вышло бы гораздо лучше. Но сейчас меня вполне устраивает, что удалось приземлиться бесшумно. Оглядываюсь на дом Риммана. Боль и тоска человеческой половины опять поднимаются внутри, заставляя лапы подогнуться. Это мне не нравится. Боль — это плохо. Она вызывает желание бежать как можно быстрее и дальше. И я это делаю. Позволяю телу двигаться, неслышно перемахивая через заборы. Я не вернусь туда, где причиняют страдания. Это против всех моих инстинктов. Я вообще не хочу возвращаться в человеческую жизнь. Что там осталось такого, к чему бы стоило тянуться? Я ничего не вижу, кроме боли. Только рехнувшееся животное захочет вернуться туда, где причиняют мучения. Я не такая.

Глава 21

Римман.

Байк послушно проглатывал километры до дома. Я гнал почти на предельных оборотах. Я люблю скорость. Всегда любил. Но сегодня причина этой гонки не в моем желании получить удовольствие от самого процесса. Я хочу домой. Впервые за долгие годы у меня опять появилось ощущение, что место, в котором я живу, это не просто земля, стены, недвижимость, принадлежащая мне по закону, а ДОМ. Место, куда хочется вернуться, где хочется быть каждую минуту, когда не мешают дела.

И все потому, что там была Ники. Моя Ники. Теперь уже моя. Ощущения дома всегда было связано с ней. Даже тогда давно, когда мы были еще детьми. И боль от потери этого чувства тогда сожгла моё сердце, сделав его на долгие годы куском черного, мертвого камня.

Когда я увидел её впервые, всю такую чистенькую и ухоженную, хорошо пахнущую малявку, которая сидела и болтала ногами на красивом стуле в роскошном кабинете её отца, то жутко захотелось её стукнуть. Так, чтобы в этих словно мультяшных зеленых глазках появились слёзки. За то, что скривила свой хорошенький носик, почуяв, как мы пахли. Еще бы, долбаная принцесса не привыкла, что от кого-то может разить, как от отбросов! Швырнуть бы её на ту помойку, где мы жили, посмотрел бы я на неё в первую же ночь, когда вокруг начинают шастать крысы и собаки — такие же голодные и грязные, как мы. Стала бы она кривиться, когда её одежда и тело пропитались бы насквозь той же вонью? Хотя такой, как она, и суток не продержаться в этом месте. Её тут же срисовали бы старшие бродяги и продали бы какому-нибудь извращенцу, которые вечно рыскают по улицам в поисках свежего «мяса». Я помню, как меня передернуло от этих мыслей при воспоминании о собственном опыте, и стало почему-то стыдно. Мне повезло, что я уже был достаточно взрослым, когда столкнулся с таким ублюдком, и что он не ожидал во мне той силы, которая проснулась в тот момент, когда он попытался поиметь меня, накормив и подпоив пивом. Урод сдох, захлёбываясь своей кровью с удивленным выражением лица. Я даже и не думал испытывать угрызения совести по поводу его смерти. Наоборот, я обыскал его одежду и забрал все ценное, что смог найти.