Лиловые бабочки

– Я хочу убить тебя не поэтому, – возразил Илья.

– И поэтому тоже. Я тебя подвела. И по твоей логике мне нет места в этом мире.

– Много ты понимаешь про мою логику, – проворчал Илья, принявшись раздеваться. – Ну что, как я тебе? Красавчик? Оцени...

Илья, нехорошо улыбаясь, беззастенчиво продемонстрировал все новые нюансы собственного тела.

– Я тебе так скажу, – аккуратно сняла с себя очки я и уложила их на тумбочку. – Ты... дурак. Вот правда, не обижайся. Если ты ещё не понял, для меня вся эта физиологическая фигня никогда не имела особого значения. Как оказалось. Интересно другое: интеллект. Соображалка. Логика. Проще говоря, мозги. А они у тебя есть и весьма забавно функционируют. К тому же в темноте под одеялом все люди равны. А с моим зрением все равны вообще. Сплошное мутное пятно. Так яснее?

– Забавная ты «бабочка», Рюк, – улегся под одеяло Илья. – Максимально странная, но забавная.

– Может быть, потому что я не бабочка, а человек? – возразила я.

– Все души – это бабочки. Как ни парадоксально это прозвучит, но я их вижу. У всех. И эти бабочки очень разные. Я правда не знаю, это такая шиза с моей стороны, или я какой-то особенный, просветлённый; дар это или моё проклятие... но вот так. Так что я, можно сказать, покорён именно твоей бабочкой. Тело – всего лишь сосуд, её удерживающий. И я хочу именно эту бабочку сделать по-настоящему свободной. Чтобы она всегда могла летать, а не томиться в темнице напрасных надежд. Я искренне надеюсь, что она предпочтёт хотя бы изредка летать рядом со мной. Она меня успокаивает.

– Интересная концепция, – призналась я, прижимаясь к Илье. – А какая она, моя бабочка?

– Красивая. Фиолетовая... Хотя нет, я бы сказал, лиловая. Больше розовая, чем фиолетовая. Очень нежная и милая. Но она может быть очень опасной, поверь.

– Понятно. А твоя какая?

– Очень тревожная. Нехорошая. Кроваво-белая. Будто в красной кирпичной пыли вывалянная. С поломанными крыльями и оторванными усиками. Мне она не нравится.

– Печально... – погладила Илью по бедру кончиком пальца я. – Полагаю, что она на самом деле белая, просто в чём-то запачкалась. Или её намеренно запачкали. Это легко смыть или стряхнуть, поверь. При желании, конечно. Да и переломы лечатся, говорю из личного опыта.

– Вероятно. Давай поспим, наверное, – зевнул Илья. – Я устал, наелся... Да и вообще...

Илья, посопев, завозился и устроился поудобнее, а потом неожиданно произнёс:

– У этого сволочного хмыря почти такая же бабочка, как у тебя. Я вообще удивился, когда её увидел: сначала даже подумал, что это отличительная черта всех азиатов. Но нет, я ошибался. Принцип – цвет и форма как маркер характера и чистоты души. Только его бабочка, в отличие от твоей, наверное, больше сиреневая, чем лиловая, и в целом чуть крупнее. Синего оттенка намного больше. Агрессивная такая, хотя может быть мягкой и доброй...

– У какого хмыря?

– У Игоря. Злая бабочка у него. Моя поломанная бедолага её всегда боялась. Сиреневая всегда при виде бело-красной отчётливо синела и грозно топорщила усики. Волны от её крыльев такие нехорошие во все стороны шли синие, почти чёрные. Она так предупреждала не лезть и не трогать то, что она считала своим.

– В любом случае, эта бабочка тебе уже ничего не сделает, – снова погладила Илью по бедру я. – Спи.

– Как знать? – возразил мужчина. – Это для тебя она нежно-сиреневая и ласковая. Для меня – иссине-чёрная от гнева. А что я ей сделал? За что она так со мной? Будь её воля, она бы всю мою поломашку чёрной жирной краской с ног до головы перекрасила.

– А какого цвета бабочки у наших общих знакомых? – попробовала я перевести неприятную для Ильи тему.

Мужчина презрительно скривился.

– В основном, лимонно-жёлтые или зелёно-оранжевые. Большинство людей именно жёлтые. Однотонно-жёлтые. Цвета измены. А те, другие, ярко-кислотные, оранжево-зелёные, носят все оттенки постоянной сексуальной неудовлетворенности, понимаешь, к чему клоню?

– Да куда уж прозрачнее.

Я, подумав, уточнила:

– А можно узнать, как ты видел первую встречу наших бабочек? Моя бабочка вообще тебя заметила? Как она себя вела?

Илья открыл глаза и мечтательно улыбнулся, явно что-то вспоминая.

– Заметила. Сразу заметила и среагировала, – признался мужчина и притянул меня к себе поближе. – Стеснительно заперебирала лапками, а крылышки на миг стали пунцовыми. Её мой поломанный и озлобленный вид совершенно не смутил. Очень милая такая... милая и добрая. Но подлетать ко мне постеснялась, просто молча наблюдала из общего облака чужих бабочек. Настоящих бабочек, которыми ты была облеплена.

– Почему тогда ты сразу не подошёл, раз видел, что наши бабочки так понравились друг другу? – усмехнулась я.

– Она ещё была не готова. Как точнее объяснить? – задумался Илья. – У меня сложилось впечатление, что она всё время полубодрствовала. Сон во сне. Не сознавала, кто она, где она. Но мой приход её разбудил, и она стала прихорашиваться. Это было абсолютно неосознанно, бессознательно, она всё ещё дремала. А процесс выхода из мира сновидений в реальный мир достаточно длителен и сложен. Глупо было подходить к тому, кто ещё не пробудился и не осознал себя как самоё «я». Не хотел спугнуть такое чудо. Поэтому просто ждал и наблюдал. Но, как я уже говорил, твоя бабочка, наконец, вылезла из кокона в реальную жизнь и всё поняла. И настала её пора воспарить над этим грешным миром, который не ценит и не принимает особых бабочек...

Я уже почти уснула, пригревшись в объятиях бывшего коллеги, как он неожиданно грустно спросил:

– Рюк, ответь начистоту: зачем тебе на самом деле понадобились мои трусы, в которые я...

– А сам как думаешь? – мягко ответила я.

– Ну вариантов два. Либо ты фетишистка, либо...

– Я не фетишистка, – зевнула я. – Ты всё правильно понял. Мне нужен был вполне конкретный образец, и я его получила. Я до последнего надеялась, что мои предположения насчет тебя ошибочны.

– Лучше б ты была фетишисткой, – горько заключил Илья. – Но, строго говоря, то, что я делал эстетик-фотографии и трахался со всеми жертвами – это не свидетельство, что я их убивал.

– Согласна. Но на видео с телами жертв тоже ты.

– Ну видео могли быть смонтированы, допустим. Или я мог шрамировать уже мёртвых, убитых задолго до меня. Посуди сама: бабочка из тела улетела. Тело – это как шелуха от картошки. Какой смысл ее хранить? Такое лишь в утиль. А я, к примеру, не просто нашел шелуху, но и придумал, как можно из нее сделать нечто особое, прекрасное. И не ври, что тебе не нравилось. Да, это необычно, не спорю. Но красиво.

– Что-то твой адвокат про это ни слова не сказал. Так было бы здорово, согласись: переложить вину на того, неведомого другого, а самого себя выставить просто психом со странностями и склонностью к некрофилии.

– Э, нет, – запротестовал Илья. – Я мертвых – ни-ни. Я что, больной? У нас с этими девчонками всё по взаимному интересу происходило, так что не надо вот тут мне это...

– Ты это погибшим и зверски замученным слесарю и массажисту расскажи, – возразила я.

– Ну тут да, это особый случай, – признал Илья. – Но они заслужили. Доброй ночи, любимая.

Как ни странно, но мы и вправду крепко уснули.

Глава 26 Фото №11

– Доброе утро, – даже не оборачиваясь, поздоровалась я.