Лимоны желтые

– Передоз.

– Наркотиков? – Агнес остановилась. Она знала, что Луссан из неблагополучной семьи, но наркотики… Ей вдруг стало ужасно стыдно. Какая же она была эгоистка, ей даже в голову не пришло расспросить подругу о ее матери!

Луссан двинулась дальше.

– Нет, она была не из тех, что собираются на Сергельсторьет. С ней было сложнее. Все началось после моего рождения. Послеродовая депрессия. Врач выписал ей таблетки. Потом таблеток потребовалось больше. Потом еще больше. Иногда она делала перерывы, обещала не принимать этих лекарств. Например, когда родился мой младший брат, она почти три года держалась, но потом опять впала в депрессию.

– И врачи не глядя выписывали ей эти таблетки?

– Можно сказать, что так. К тому же она научилась хитрить. Как только с одним врачом начинались проблемы, она переходила к другому. Лейф, мой отчим, отец Еспера, несколько лет ни о чем не подозревал. А узнав, пытался бороться, один раз даже запер ее в квартире, когда у нее кончились таблетки. Но она сбежала. Спустилась с третьего этажа по балконам, а потом спрыгнула с четырехметровой высоты. – Луссан замолчала. – Однажды в субботу она была дома одна и проглотила сразу целую пригоршню таблеток. В воскресенье мы вернулись и нашли ее уже мертвой.

– Самоубийство?

– Да. Или отчаянная попытка облегчить невыносимые душевные муки. Хотя, наверно, это одно и то же.

Они прошли Нюторьет, перешли на другую сторону улицы и стали медленно подниматься по узкой деревянной лестнице, ведущей к парку. В сгустившихся сумерках птицы продолжали распевать свои весенние песни.

– А что стало с тобой?

– Мы с братом остались с отчимом. У меня как раз переходный возраст, сладу со мной никакого. Отчим терпел меня года два. Только и делал что кричал: «Луиза, делай так! Луиза, не смей делать эдак!» Когда мне исполнилось семнадцать, я ушла из дому.

Агнес снова остановилась.

– Почему ты никогда об этом не рассказывала?

– Наверно, потому, что не очень люблю об этом вспоминать. Не лучший период в моей жизни.

Они подходили к церкви Святой Софии. Двери были открыты, изнутри доносилось пение. Наверное, хор репетировал – все время пели одно и то же и прерывались, ни разу не дойдя до конца.

– Ужасная история, – сказала Агнес, прервав свои раздумья.

– Это моя жизнь. – Луссан невесело рассмеялась.

– Давай посидим. – Агнес показала на деревянную скамейку возле церкви.

Луссан кивнула.

– Прости, – начала Луссан после недолгого молчания. – Я не собиралась сегодня говорить на такие темы. Не для того я хотела с тобой увидеться. Думала тебя утешить, а вместо этого вывалила на тебя старое дерьмо. Извини. – Она взяла Агнес за руку. – Как ты себя чувствуешь?

– Что тебе сказать? Все относительно…

– Агнес, со мной это случилось, когда мне было четырнадцать лет. Хочешь – верь, хочешь – нет, но я это преодолела. Ты не должна стыдиться своей скорби.

– Я и не стыжусь. К тому же это была сравнительно счастливая смерть. Если такая вообще бывает.

– Не думаю. Когда умирает дорогой тебе человек, это всегда горе. Твоя мама умерла слишком рано. И не нужно делать вид, что ты взрослая и сильная. Это страшная утрата. И ничего тут не поделаешь, вы будете тосковать по ней всю оставшуюся жизнь.

Агнес опустила голову.

– Все так жутко бессмысленно. Я хочу сказать, эта авария… – По щекам снова полились слезы.

Луссан обняла ее, прижала к себе. Проходивший мимо мужчина с собакой с любопытством на них посмотрел.

– Ну-ну, перестань, – повторяла Луссан, пока всхлипывания не утихли. Когда Агнес немного успокоилась, она продолжила: – Я должна сказать тебе еще одну вещь. Человек способен с этим жить. В конце концов даже начинаешь понимать, что случившееся тебя чему-то научило. Хотя сейчас мои слова, наверно, кажутся тебе странными.

Агнес поглядела на подругу:

– Чему же это тебя научило?

Луссан отпустила Агнес, выпрямилась и, помолчав, ответила:

– Ценить то, что имеешь. Знаю, звучит банально, но для меня в этом есть некий важный смысл. – Она на секунду задумалась. – И еще – добиваться того, чего хочешь, потому что вместо тебя никто этого не сделает.

Агнес тихо покачала головой. Как это похоже на Луссан! Всего добиваться самой, не ждать подарков от судьбы и не рассчитывать на чью-то помощь. Иногда у нее получается, иногда нет, но она по крайней мере пытается. Агнес восхищалась этой чертой своей подруги.

– Ты справишься, – продолжала Луссан, – я тебе точно говорю. Хоть тебе трудно в это сейчас поверить. И ты кое-что новое в этой жизни поймешь. В первую очередь о себе самой. А это не так уж и плохо.

Они встали. В свое время Агнес намучилась с циститом и теперь избегала подолгу сидеть в тонких брюках на холодной скамейке. Они пошли дальше, болтая о том о сем. О ничего не значащих пустяках. Это было приятно.

У метро они попрощались, договорившись, что скоро созвонятся. По дороге домой Агнес чувствовала усталость, и тем не менее ей стало легче. Ощущение утраты осталось, но оно уже не было таким гнетущим, и впервые за последнее время она проспала до утра, не вскакивая посреди ночи в холодном поту.

* * *

Она справилась. Безусловно справилась. Но не более того. Встречала гостей, провожала их к столикам, раздавала меню, принимала заказы, приносила еду. Разливала по бокалам вино, наполняла стаканы водой, убирала со столов посуду и, провожая посетителей, приглашала их заходить еще. Хенрик все время за ней наблюдал. Калле вызвал его на случай, если понадобится подменить Агнес, и, как оказалось, правильно сделал. Дважды за вечер Хенрик приходил на выручку, когда Агнес надо было побыть одной. Она садилась где-нибудь вдали от посторонних глаз и, стараясь прийти в себя, делала глубокие вдохи, выпивала стакан воды и вытирала слезы, которые вдруг начинали течь по щекам. Однако домой Агнес ехала вполне довольная собой. Она снова работала, и ей это нравилось. Вот только комок в горле так никуда и не делся, и она со страхом ждала предстоящих похорон.

В пятницу Агнес проснулась рано. Ночь она провела беспокойно, ей снились огромные заброшенные церкви, совсем непохожие на ту красивую белую церковь в Лэннинге, где крестили ее, где проходила ее конфирмация, где венчались ее родители. И где будут отпевать ее маму.

Не доев завтрак, Агнес стала одеваться. Она еще накануне все приготовила и погладила. Черные брюки, белая блузка, черный пиджак. Агнес посмотрелась в зеркало. В этом наряде у нее был такой вид, словно она собирается на службу в какую-то унылую контору. Как будто поступила на работу в банк, чтобы порадовать свою умершую мать. Сняв пиджак и блузку, Агнес начала рыться в платяном шкафу, пока наконец не нашла то, что искала, – тонкий красный джемпер с красивым, но не слишком глубоким вырезом. Надела его под пиджак – так намного лучше. Вряд ли бы маме понравилось, что ее дочь одета, как конторская крыса.