Лирик против вермахта
Шрифт:
И апогеем развернувшейся компании, сделавшей из Михаила Старинова одного из самых узнаваемых подростков Советского Союза, стала обширная статья в газете «Правда». Опубликованная за авторством знаменитого советского писателя Константина Симонова статья нарисовала яркий живой портрет парня, которому хотелось подражать, путем которого хотелось идти.
«… И после изматывающего дня на ногах, он оставался рядом с ранеными бойцами. Помогал им писать письма родным, тщательно выводя ученическим почерком слова поддержки и уверенности в победе. Для каждого из бойцов у него находилось что-то хорошее,
С еще большей экспрессией Симонов описывал тот бой, невольным свидетелем которого стал.
'…Миша с особой ясностью осознал, что сейчас все зависит только от него. Он мог уйти, сбежать и спрятаться, враг бы его не нашел. Нужно было лишь сделать несколько десятков шагов, чтобы оказаться в лесу. Но тогда был бы захвачен стратегически важный автомобильный мост, в окружении оказались бы части девятнадцатой армии с личным составом и техникой.
Разве мог так поступить советский пионер? Никогда! И тогда он все взял на себя! Стремительно ворвался в дзот, схватился за пулемет и без колебания открыл сокрушительный огонь в сторону немецких диверсантов'.
К обеду июльская жара достигла своего пика, солнце палило особенно немилосердно. В кузне ремонтной мастерской было, как в крематории: жар от горна, жар от солнца, воздух раскален, совсем мочи нет. Подмастерье, Витька-рябой, пару раз тюкнул кувалдой по изогнутому железному пальцу бороны и сомлел.
— Все, шабаш! — пробурчал Илья Старинов, откладывая кувалду в сторону. Похоже, до обеда борону им не починить. — Иди, охолонись, полежи немного на топчане.
Огорченно махнув на помощника, что еле на ногах держался, кузнец сел на скамью. Положил руки на колени, тяжело вздохнул.
— Эх, работничек… кашу с тобой не сваришь.
Не сводя взгляда со своих пальцев с изуродованными суставами, Старинов задумался. Если бы не это, и сам бы справился с работой. Только, к сожалению, силы уже не те, что раньше. В молодости, бывало, этот тяжеленный молот пушинкой летал над наковальней. В кузне мог две смены отработать, а потом в сельский клуб, на танцы.
— Так вот…
Боль в суставах давно уже стала привычной, позволяя еще кое-как работать. Правда, отдыхать стал чаще и дольше, но что поделаешь. Вдобавок и рана с Гражданской беспокоила.
Только дальше вздыхать ему не дали. В проеме двери появилась лохматая голова подмастерье с встревоженным лицом:
— Илья Филиппович, машина едет!
С кряхтением кузнец встал. Похоже, сейчас еще работы прибавиться. Легковая машина сейчас редкость. По местным колдобинам если и поедут, то только по большой надобности. Скорее всего, что-нибудь погнули на яме, и поправить хотят.
— Ух-ты, с райкома…
Черный запыленный автомобиль, и правды, райкомовским был. Причем, судя по номерам, самого первого секретаря, товарища Каракозова.
— Чего это он? Председателя что ли ищет? Так все равно его здесь нет. В правлении же должны были сказать. Чего сюда ехать? Здесь все равно одни работяги. Может к завгару тогда?
Однако
водитель из машины направился прямо в кузницу, к ним, стало быть. Старинов, чувствуя недоброе, оправился. А чего хорошего от начальства ждать? Плохое можно…— Илья Филиппович? Я за вами, собирайтесь, — шофер, плотный малый в темных брюках и светлой рубашке, поздоровался и кивнул на машину. — Товарищ Первый просил вас срочно приехать.
Кузнец аж растерялся. Стоял и не знал, что делать.
— Зачем ехать-то? Да, и грязный я, как черт. Во! — показал на себя.
Выглядел он, и правда, не очень. Фартук на нем был закопчен, руки и лицо в копоти и саже. На негра похож.
Скривившийся шофер махнул рукой. Мол, ничего страшного.
— Ополоснись, Илья Филиппович, и поедем. Товарищ Каракозов просил не задерживаться.
Старинов кивнул. Надо, так надо. У уличного рукомойника ополоснулся на скорую руку, отряхнулся, пригладил волосы и сел в машину.
— Слышь, земляк, а что случилось? — уже в дороге забеспокоился он. Ведь, не каждый день сам первый секретарь районного комитета партии за ним свою машину присылает. Честно говоря, вообще, такого никогда не было. — Что за срочность? Скажи, не томи душу. Чего такого могло стрястись? Подожди-ка, уже не с Мишкой ли…
Мрачный шофер кивнул, но так и не стал ничего говорить.
У Старинова ком в груди встал, не давая вздохнуть. Пытается, а не может. Пытается, а не получается. Приступ, будь он не ладен.
— Вроде пропал, он, — негромко, словно бы виноватым голосом, произнес шофер. — Ты, Илья Филиппович, не паникуй раньше времени. Бывало же такое. Вроде пропал и нет человека нигде, а потом находился. Приедем, и товарищ Каракозов все по-научному тебе объяснит. Я ведь, толком-то ничего не слышал.
В районном центре Старинов, как подорванный, выскочил из машины, едва она только встала у крыльца райкома. Быстро поднялся по лестнице и оказался в приемной, полной людей. Не успел он дух перевести, как хлопнула дверь, и на пороге появился сам первый секретарь райкома.
— Товарищи, прошу меня извинить! Срочно дело. Товарищ Старинов, прошу вас, зайдите! — он махнул Илье Филипповичу. Мол, быстрее заходи, не стой там. — Вот!
И прямо на пороге сунул ему газету «Правда», сегодняшняя, судя по номеру. Краской даже пахла, а, значит, только-только из почтового вагона.
— Читай на третье странице! Про нашего Мишку написано…
У мужчины так и ойкнуло в груди. Газета ходуном заходила, словно его руки снова от боли скрутило.
— Про моего Мишку?
Старинов растерялся. Его взгляд метался от хозяина кабинета к газете и обратно.
— Это как так?
— А ты почитай, Илья Филиппович, почитай.
Мужчина перелистнул первую, вторую, третью страницы, пока, наконец, не наткнулся на большой карандашный рисунок сына. Художник мастерски изобразил паренька, сидящего на стуле перед кроватью с раненным на ней бойцом. Все было так точно и живо, словно на фотографии.
— И тогда он все взял на себя, — медленно прочитал он название статьи, водя черным ногтем по строке. — Пионер, общественник, художник, поэт, Михаил Старинов мог бы стать кем угодно, но стал Героем…