Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4
Шрифт:
Надо попробовать. Валька начал вызывать «Макарова», гася и зажигая фонарь Несчетное количество раз он передал фразу «Буксир перетирается», но ответа не было. Валька пришел в отчаяние. Неужели не увидят? Разрядится батарея, и тогда конец всему. И вдруг загорелся яркий прожектор «Макарова».
Валька даже не пытался прочесть, что давали с теплохода. Он понял, что его заметили. От сердца отлегло и страха как не бывало. Теперь «капитан Нестеренко» знал, что помощь близка и отважный Мурмур не даст погибнуть своему боевому товарищу. Только вот ругаться бы не стал.
Через час «Адмирал
— А на руле мне можно будет постоять, Алексей Никитич? Я умею. В кружке тоже учили, — неожиданно попросил он Мурова.
— Можно. Вот обойдем этот мыс и встанешь. Кстати, буква «Т» пишется не точка два тире, а одно тире.
— Я знаю. Да вот путаю их почему-то. Сколько раз уже бывало, а всё путаю. Обязательно вместо «Т» передам «В».
Е. Кршижановская
Младший брат
Теперь у меня есть отчим. Он такой замечательный! Большой, сильный, — одной рукой меня поднимает. Он врач и заведует целым отделением в больнице.
Но я расскажу с начала. В общем, отчим к нам переехал. Перевезли его вещи. Среди них — ящик с инструментами. Там и гвозди, и напильники, и молотки.
Мама сразу огорчилась, что ящик занял много места в кладовке. Но после она увидела: наше мужское дело — важное. Мы с этими инструментами кресло мамино починили и полку для книг. И много еще всего.
А потом отчим поехал в Москву за своим сыном — Димкой, который всегда жил там у бабушки и своего папу редко видел.
Мама мне сказала:
— Димка маленький, ему всего шесть лет. Он рос без матери. Мы должны быть с ним ласковы, чтобы ему с нами хорошо жилось. Ты его не обижай!
Зачем же? Я рад младшему брату. Мы с мамой накупили ему игрушек. Поставили в мою комнату его кровать и над ней повесили коврик с зайцами. И стали ждать Димку.
Они приехали раньше, чем думали мы с мамой, и мы не встретили их на вокзале. Вошел отчим и маленький, круглый человечек в меховой шубке. Он молча остановился посреди комнаты.
Мама сняла с него шубу, потом шарф, теплую кофту, рейтузы, и тут от Димки осталось ужасно мало!
Какая-то палочка в синем матросском костюме. А лицо у него — ничего, мне понравилось. Темная челочка, глаза синие, и вокруг них много ресниц выросло. Лоб большой, а вот щеки худые и подбородок острый. Так что всё лицо похоже на треугольничек. И бледный очень.
Мама хотела его поцеловать, а он как закричит:
— К ба-абушке хочу!
— Что ты, успокойся, — сказал отчим и взял его за плечи.
Димка весь перегнулся и упал на пол. И давай колотить пятками и орать — то басом, то визгливо:
— Ба-абушка!
В общем, весь день прошел в крике. У меня даже голова разболелась. За обедом Димка не хотел есть, немножко погодя — просил
котлеты. Наконец мама уложила его спать. А отчим сел в кресле и вздохнул:— Как избаловала его бабушка! Немыслимый мальчишка. Он всех нас замучает.
На другое утро я включил радио и начал делать гимнастику. Это я люблю. Двигаешься и чувствуешь, как сон уходит из тела. И становишься крепким.
Вдруг слышу, — скрип какой-то. Оказывается, Димка сидит в кровати, покачивается. Лицо сморщил и хрипло ноет:
— Разбудил меня… я бабушке скажу…
— Пора вставать, Димка.
— Не хочу. Зачем ты ногами крутишь?
— Зарядку делаю.
— Зачем?
— Чтобы мускулы были.
— Зачем?
— Ну-у… чтобы сильным быть.
— Зачем?
— Фу ты! Тебе не хочется быть сильным? — я подошел к Димке, согнул в локте руку. — На, попробуй!
Он пощупал мой мускул. Закатал рукав рубашки и согнул свою бледную палочку-руку. На месте мускула что-то капельку шевельнулось. Димка вздохнул:
— Нет, я слабенький. Бабушка так говорит. Одень меня.
— Одеть?
Что я, в няньки ему записался? Я чуть не стукнул его. Но вспомнил, что мама просила быть ласковым с ним… и стал одевать. Выходило у нас как-то неважно.
— Это еще что? Здорового парня одевать, как младенца? Позор! — крикнул отчим, входя. Потом он мне сказал: — Игорек, собирайся в школу, а то опоздаешь. А мы тут разберемся.
Не знаю, как там они разобрались, только на другое утро Димка сам возился с одеванием.
В школе ребята спросили меня про Димку: какой он, понравился ли мне. Я ответил так, вообще. Хвастаться-то нечем.
Димка слабый, слабый, а игрушки ломать — силы у него хватает. За месяц, что живет с нами, почти всё испортил.
Мы с мамой, еще до его приезда, купили ему большой деревянный грузовик. Димка изуродовал его, — не узнать. Мне противно было смотреть, и я взял инструменты отчима и стал чинить грузовик.
Димка вернулся с гуляния.
— Зачем ты ломаешь грузовик! — заорал он.
— Да я не ломаю, а чиню.
— Неправда, ты бьешь молотком!
Он хотел вырвать у меня машину, но я не дал.
Надо было прибить еще колесо. Тогда Димка начал топать ногами и выгибаться во все стороны, как вареная макаронина. И всё кричит:
— Ты сломаешь, отдай!..
А я не обращаю внимания. Он орет — я прибиваю. Он ревет так, что весь его треугольничек мокрым сделался, — я всё равно прибиваю колесо. Наконец все слезы вышли из него, и ему нечем было плакать. Он только вздыхал на всю комнату. Я прокатил грузовик.
— Дай мне! — кричит Димка.
— На, бери. Не буду больше с тобой связываться. Знать не хочу тебя!
Он опять заревел. Надоели мне его капризы. И я сказал, что он плакса, опротивел мне, что я не дотронусь до его вещей.
Димка уже не плакал, открыл большие глаза и слушал. А потом забрал, сколько мог, игрушек, поднес мне и сказал:
— Нет, ты бери мои вещи. Давай помиримся.
— Видеть не могу тебя, убирайся! — я толкнул Димку и ушел.
Когда я вернулся, Димка сидел на своей скамеечке. Он весь сгорбился, уткнул лицо в колени и грустно смотрел на грузовик.