Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4

Осколки кости справа и слева от перелома выходили наружу, причиняя Фреду несказанные страдания.

От момента перелома до того, как мы бросили якорь в Тэбл Бэй, прошло десять недель. Как срослась его нога, как он не погиб от заражения крови, я до сих пор не понимаю. Нога срослась, но стала короче левой.

Когда Фред в Тэбл Бэй на костылях отправился к адвокату и в суд, чтобы потребовать у капитана и пароходной компании уплатить ему за увечье, лишившее его куска хлеба, он всюду натолкнулся на законы, полностью охраняющие судовладельцев.

Во всем оказался виновен сам Фред, и максимум того, что мы могли сделать, — это заставить капитана уплатить Фреду стоимость проезда на родину на пассажирском пароходе.

НЕЛЛИ ИЗ НЬЮКЕСТЛЯ

Где бы ни собирались матросы, побывавшие в Австралии, рано или поздно кто-нибудь из них упоминал о Нелли из Ньюкестля, и тогда разглаживались угрюмые лица и появлялась хорошая, дружеская улыбка.

Нелли была всего только подавальщицей в портовом баре, но она была знаменита. Она была, без преувеличения, самой популярной личностью среди моряков десятков национальностей и сотен кораблей.

Ее приветливое лицо никак нельзя было назвать красивым, лет ей было уже за тридцать. Она была замужем. Свою популярность она не подчеркивала, наоборот, держалась со всеми почтительно и скромно.

В чем же секрет? Она была кристально честна. Среди тучи паразитов, облепляющих моряка сразу после его выхода на сушу, Нелли возвышалась, как маяк благородства.

Многие оставляли у нее свои сбережения, другие через нее переводили деньги домой, почти все советовались с ней, поверяли ей свои секреты.

Нелли не имела любимцев среди моряков. Она действительно была равно внимательна и честна со всеми, кто к ней обращался, и умела прятать матросские сбережения так, что на них не мог наложить лапу ни один хищник, любитель легкой наживы.

Я плавал на «Черном Принце», когда познакомился с Нелли из Ньюкестля, и с удовольствием вспоминаю стаканчик эля, который мне, по моей просьбе, мгновенно принесла некрасивая, приветливая «матросская сестричка».

ЗАБАСТОВКА В ЧИЛИЙСКОМ ПОРТУ

Я уже говорил о том, что хуже всего жилось матросам на гнуснейшем из известных мне судов — «Графство Кардиган». Хотя каждый из команды, согласно общему положению, подписывал контракт на три года, но все понимали, что дотянуть при этих условиях до конца срока невозможно. Между тем, если матрос раньше конца контракта бросал судно, он лишался своих уже заработанных двенадцати долларов в месяц: выплата жалованья производилась по истечении срока службы.

Однажды, когда нам к обеду дали совершенно разложившиеся мясные консервы, мы отправились к капитану требовать немедленного расчета и увольнения. Происходило это в Талкуано, небольшом чилийском порту, куда мы прибыли из Перу, чтобы вести груз пшеницы в Ирландию.

Меня выбрали вести переговоры. К этому времени я уже был моряком первого разряда и получал не двенадцать, а семнадцать долларов в месяц.

Капитан перед тем, как принять нас, основательно выпил. Плохо владея языком, он ограничился феноменальной руганью, прибавив, что это мятеж, что мы бунтовщики и что он нам покажет…

Мы решили объявить забастовку и не отправились на погрузку зерна.

Капитан запретил коку впредь до его распоряжения выдавать команде что-либо из еды и помчался на берег.

Я был еще политически наивен и думал, что нас передадут в руки чилийских судебных властей. Но разбирательство производил сам британский консул. Когда нас под конвоем вооруженных, но босоногих чилийских солдат привели к нему, он не дал говорить нам ни слова и заорал, чтобы мы немедленно приступили к работе, иначе он нас сгноит в тюрьме.

«Я вас научу, как относиться к вашим священным обязанностям, — бесновался он, — вы еще не знаете, что такое тюрьма для мятежников».

Мы стояли на своем. В таких нечеловеческих условиях мы не желали работать и требовали расчета.

Нас в полном составе отправили в тюрьму, неописуемо тесную и грязную. Заключенные еле могли вытянуться на грязном полу. Ночью завязалась драка, и, услышав шум, часовой вошел и ударом приклада разможжил голову одному из драчунов.

На второй день нашего пребывания в тюрьме один из солдат показал нам рисунок, на котором был изображен корабль с надписью «Мятежный» и внизу череп и кости.

За двое суток никому из нас не дали ни куска какой-либо пищи. Мы недоумевали, — неужели нас просто решили уморить голодной смертью? Наконец на третий день нам объявили, что случайно в порт приехал посол Великобритании и что он лично займется нашим конфликтом. Тут нам дали по кружке кофе с булкой и велели немного почиститься.

Господин посол оказался очень холёным высокомерным субъектом. Тут же присутствовали капитан и консул. Капитан безмолвствовал, а консул играл роль докладчика и прокурора. Меня поразило, какие подробности из жизни каждого из нас были известны администрации. Всё это говорилось с целью максимального устрашения.

Мы стояли на своем. Мы не желали вернуться на пароход, где подвергались бесчеловечной эксплуатации.

Господин посол сказал, что наше требование расчета противоречит закону. Консул сказал, что немедленно отправит нас обратно в тюрьму.

Они посовещались. Тогда заговорил капитан. Он свято обещал закупить новые запасы продуктов и отпустить нас в Ирландии на другие пароходы, не задерживая жалованья.

Это было не совсем то, чего мы требовали, но всё же значительная победа.

Позднее мы узнали, что уступчивость представителей власти была вызвана опасением, чтобы забастовка не перекинулась на другие пароходы, стоявшие в порту.

А еще позднее мы узнали, что человек, которого нам представили как «посла Великобритании», вовсе им не был. Просто консул подобрал подходящего по внешности человека и разыграл интермедию с маскарадом.

Мы были чрезвычайно взбешены, когда узнали об этом, тем более, что кормили нас на этой гнусной скорлупе немногим лучше, чем раньше, и никого не отпустили на другое судно.

КОНЕЦ ПЛАВАНИЮ

Впервые я встретился с Джимом Вард на «Черном Принце». Старине Джиму было в то время около семидесяти лет, но он был достаточно бодр и крепок, чтобы работать. Правда, мы, молодежь, часто отстраняли его от наиболее утомительных работ, требуя в награду, чтобы старый Джим нам рассказывал о своих приключениях на море.