Литконкурс Тенета-98

Пока они шли к границе, бабушка вглядывалась в каждую мелочь. Она здесь не была так давно, что уже забыла, как здесь красиво. Из синей глубины тянуться переливающиеся нити, на конце каждой целая гроздь кристаллов. Они переливаются всеми цветами спектра под действием света, но их свет не рассеивается, он отражается от едва заметной почти прозрачной сферы жизни и различить цвет каждого кристалла невозможно. Другой конец нити теряется в глубине. Если попытаться проследить его взглядом, то появляется ощущение падения. Охота поэтому и считается трудной задачей, что нужно следить за изменением кристаллов. Когда один кристалл из грозди начинает расти за счет других, он становится все больше и больше, и вот уже сфера жизни находится не вокруг, а внутри его. Пятно жизни начинает уменьшаться, как бы вытекая из кристалла по нити. В тот момент, когда жизнь уже вытекла, а кристалл не начал уменьшаться, его и срезают, поэтому обычно охотой занимаются подростки. Только у них хватает реакции срезать кристалл до того, как он сжался снова.

Ребята быстро нашли нить, с которой они срезали кристалл. Как только его положили на место, он как бы задрожал, увеличился и замерцал — капля жизни продолжала жить. Бабушка дотронулась до нити, как бы погладив ее.

— Хуже уже не будет. Даже оборвав эту нить, мы просто лишим человека непереносимых страданий.

Она положила ребенка на кристалл. Яркая вспышка ослепил их. Искра проскочила по всей нити. Ребят отбросило от кристалла, он вырос чуть не в два раза. Уже два пятнышко жизни беспорядочно носились внутри кристалла, ударяясь о его стенки. Казалось, что кристалл не выдержит такого натиска. Еще одна вспышка света и пятна повисли в середине кристалла, который вернулся к первоначальным размерам.

— Не знаю, что из этого получится, но пока они оба живы. А в ваши обязанности теперь входит не только сбор кристаллов, но и наблюдение за этой нитью. Там внизу ребенок Лейлы. —4.-

Предыдущие сутки были сущим адом. Реаниматоры просто поселились в этой палате и не отходили от девушки. На показания датчиков мы старались просто не смотреть — с такими показателями не живут. Крепеж лопнул. "Прошлый раунд" показался нам цветочками. Я чувствовал свое бессилие, следующий приступ ей не пережить, но все продолжалось. Звук рвущегося крепежа, драка при восстановлении крепежа, блокада, затишье на два вздоха, и все с начала. Приступ следовал за приступом, умирать она не собиралась. Вдруг где-то в середине очередного приступа все кончилось. Девушка обмякла и перестала сопротивляться.

— Все?

Сторн кивнул и закрыл лицо девушки простыней. Мы уныло начали расходиться. Вдруг Мари издала какой-то странный звук. Мы испуганно оглянулись. Она молча показывала на энцифалограф, который после сплошной линии он начал рисовать хорошо выраженную кардиограмму. Такая же картина была на всех диаграммах. Переглянувшись, мы посмотрели на стол. Сторн откинул простынь. Девушка дышала. Сама. Это было видно даже без приборов.

Сегодня я первый раз спал всю ночь с момента поступления этой пациентки в больницу. Потягиваясь, зашел в палату. Мери стояла у приборов

— Ну и как тут дела?

— Прекрасно, за всю ночь ни одного приступа.

— Может быть, болевые показатели упали?

— Нет. Так же зашкаливают.

— Что же ты так удивленно смотришь на приборы?

— Не могу понять, что они показывают.

Моему удивлению не было придела. Мари лучше всех в клинике разбиралась в показаниях приборов. Читала то, что другие даже не видели.

— А что тебя смущает? По-моему, достаточно ровный пульс

— Да, ровный, но периодически появляется вторая линия.

— Может просто эховая линия?

— Нет. Скорее похоже на второе сердцебиение. Свои пики. Своя частота.

— У нее что … два сердца? Чушь какая.

Мари заулыбалась.

— Тебе лучше знать, ведь это ты собирал ее по кусочкам.

— Слушай. Я уже сам себе не верю. Посмотри, пожалуйста, запись операции. По-моему, оно было одно.

— Я уже смотрела. Что ты так пугаешься? Твоя память тебя еще не подводит. Я просто говорю, что появилась вторая линия.

Открылась дверь, и вошел Сторн. Мы и раньше были дружны с реаниматорами, а после совместных «боев» сдружились еще больше. И он навещал нас достаточно часто. Тем более, что наша пациентка притягивала внимание всей клиники.

— Я к вам тоже с меркантильным интересом. Отдам полжизни за обезболивающее лекарство.

— Сторн, у нас нет ничего из того, чего нет у тебя.

— Есть, есть. На чем-то же держалась ваша девочка двое суток.

— Мы ей ничего не делали.

— Ну не вы так кто-то другой делал. Я хочу анализ крови.

— Общий анализ не показал наличие в крови каких-либо реагентов. А если хочешь попробовать сам. Возьми в сейфе, там остались контрольные образцы.

— Заранее благодарен. А что у вас новенького?

— 12 часов без неожиданностей. Еще на обезболивании, но гораздо спокойнее.

— А что тогда такие озадаченные лица?

— Вторая линия на кардиограмме.

— Эхо?

— Нет.

— А что?

— Не знаем.

Так ни до чего не договорившись, мы разошлись. Я занялся своими текущими делами, которые успели накопиться за последнее время. Сторн пошел в лабораторию колдовать с кровью. Мари осталась на своем месте.

На вечерней сходке Сторн сообщил, что ничего, что можно было бы считать обезболивающим реагентом, обнаружить ему не удалось. Мари запаздывала. Вошла запыхавшаяся и озадаченная.

— А у меня новости. Я, кажется, нашла источник второго сердцебиения.

— ???

— Она просто беременна. У меня на руках анализы подтверждающие это.

— Ты, что издеваешься? Когда мы ее оперировали беременности не было.

— Значит, она появилась потом.

— Когда потом?

— Вчера, при последнем приступе. Я понимаю, что это звучит глупо, но анализы подтверждают это.

— И что, сразу восьминедельная? Это, конечно, не моя специализация, но насколько я помню, сердцебиение плода прослушивается не ранее 7–8 недель.

— Можно подумать, что все остальное у этой девушки идет обычным путем?

Мы сердито уставились друг на друга. Да уж, сюрпризов нам эта пациентка доставила не мало. Придется отнести это еще к одной ее загадке и отложить ее решение.

— Мари, прости, я погорячился. Просто устаешь чувствовать себя ничего не понимающим в области, в которой ты считал себя достаточно неплохим специалистом.

— Я тоже погорячилась.

— Я буду у себя, вызывай если что …

В дверях, почувствовав взгляд, я оглянулся, но вместо синих глаз Мари на меня смотрели незнакомые серые глаза. Они смотрели с таким удивлением, как будто я был самым невероятным из того, что им когда-либо приходилось видеть. Это была наша неизвестная.

Разговорчивой я ее бы не назвал, но, по крайней мере, мы теперь знали, как ее зовут. Правда, только имя — Олле, но это лучше чем неизвестная пациентка. Она шла на поправку достаточно быстро, и уже через неделю ее перевели в реабилитационный блок, и разрешили принимать посетителей. Не думаю, что это были родственники, скорее уж сослуживцы. Они были все, как на одно лицо — крепкие, рослые, незаметные и неразговорчивые. Узнать что-либо о том, что с ней случилось, не удалось. Про беременность мы решили ей пока не сообщать. Сделанное УЗИ беременности не подтвердило, анализы стали обычными, а второе сердцебиение … кардиограммы продолжали рисовать две четкие линии, но второй источник не был стационарным. Если бы я не был врачом, я бы сказал, что второй источник сердцебиения свободно гуляет по всему ее телу. Олле это не мешало, вернее она его даже не ощущала.