Литконкурс Тенета-98

Мы искали свободную квартиру так, как для молодоженов. И, конечно же нашли, у четвертьзнакомой поэтессы, имеющей место отсутствовать. Ну, герой доставил Ледоруба в рюкзаке по указанному адресу и свалил, унося бороду, гитару и ноги. Ледоруб завыл, подруга содрогнулась и попыталась успокоить бедного котика припасенной куриной печенкой. Кот ел печенку, продолжая подвывать. Затем он ел саму курицу. Воя, сожрал он подружкину отбивную. Колбасу. Сосиски. Практически весь свой недельный запас. Когда он стал жрать спагетти с сыром, подруга позвонила мне. У меня был знакомый ветеринар, вернее, полу, ибо учился на третьем курсе и по профессии работать не собирался. Он вздохнул и уточнил:

— Спагетти?

— Да.

— Воет?

— Да.

— Это не кот.

— Ну да! — возмутилась я. — Разве что сиамский, а так — кот.

— Тогда это стресс, — тупо сказал кошачий психиатр. — Надо вернуть его хозяину. Я зайду на чай с тортом и посмотрю, давай адрес.

Нажравшись, кот мстительно огляделся и стал делать свои дела не в специальную чугунную сковороду с песочком, а куда ни попадя. У кота было нехорошо с желудком, иными словами сплошное их — кота и желудка — расстройство. Ситуация усугублялась тем, что кот продолжал жрать. Если он не жрал, то орал и гадил.

Надо сказать, что поэтессина квартирка была похожа на кружевную блузку с рюшечками над добротной шерстяной юбкой. И прочие локоны. То есть шторы, ковры, диваны и подушки. Пришлось эвакуировать все в химчистку, с двумя взятками — первая чтобы вернули в срок, а вторая чтобы вообще вернули. А Ледоруб продолжал.

Ветеринар зашел, но чай пить не стал из брезгливости, а торт попросил завернуть с собой.

— Ну и воняет тут у вас, — сообщил он, изумленно глядя, как Ледоруб гадит на ходу, хамски подвиливая задом с неприличным сиамским обрубком.

— Что нам делать? — простонала подруга.

— Сними стресс, — посоветовал психиатр. — Ну, не знаю. Успокой его.

— Это месть! — вдруг поняла я. — Он мстит хозяину, считая, что тот его предал. То есть протест. А как он раньше уезжал?

— Раньше кот оставался дома с незамужней сестрой, — вздохнула подруга.

— Вот и поезжай к нему домой, — сурово решила я, — пусть дома гадит.

Но к коту домой было нельзя по двум причинам: во-первых, вдруг герой решит, что подруга заинтересована в жилплощади /подруга была редкостная, скажем, идеалистка/, а во-вторых там сейчас стойбище альпинистов-побратимов из Казахстана, а они мужики грубые, один из них просто садист, так как однажды чистил Ледорубом свои ботинки, хотя вообще-то классный парень… В общем, единственный путь к сердцу героя лежал через Ледоруба, и кот, похоже, об этом знал.

К этому времени выяснилось, что гадит кот избирательно — то есть везде, кроме поэтессиной кровати. На кровати он решил спать. Еще выяснилось, что кот не орет, не жрет, и не гадит, если с ним беседовать. Только молчит и пахнет.

Забравшись на кровать, подруга гладила тут же подвалившего кота и общалась с ним в режиме монолога. О чем можно говорить с такой тварью? Она говорила с ним о хозяине, называя кота ~вот вы, мужчины~. На самом интимном месте я ушла домой.

Ночью меня разбудил звонок. Подруга плакала в трубку, что она заперлась в ванной, потому что кот сошел с ума! Он теперь носится по квартире, прыгая по шкафам и гадя на лету.

— Теперь даже стены! — в голос рыдала подруга. — Теперь конец!

— А почему ТЫ в ванной, а не наоборот?!

— Потому что он свихнулся-а-а! Потому что он бегает по стенам, как мотоцикл в цирке-е-е!

— Ездит, — тупо поправила я.

— Срет! — заорала подруга. — Он бросается на мебель! Он прыгает на люстру! У него крыша течет! И задница!

— Что ты с ним сделала?

— Н-ничего.

— Что ты с ним сделела?!

— Я… уже поздно было тебе звонить, а я хотела снять стресс. И дала ему успокоительное. Всего несколько капель. А он прыгнул и выбил весь пузырек… И налакался, скотина…

Короче, она дала Ледорубу валерьянку. Любой нормальный человек знает что будет, а у подруги не было опыта с котами, потому что в доме всегда была астма, а тяги к животным не отмечалось.

Между прочим, я к ней приехала. Было тихо, кот лежал на кровати в глубокой прострации, в ней же полуголая подруга мылась в ванной, видимо, давно. Квартира была вся. С хрустальной люстры /три метра потолки/ были скушены подвески. Я нашла клетку от сдохших канареек. Я надела варежки и засунула туда кота. И поставила все это в сортир. Когда он очухался и начал орать, я с понимающей улыбкой великого инквизитора взяла тяжелое ватное одеяло и накрыла клетку. Жрать ему больше не давали.

Подругу поили из запасного пузырька. Квартиру мыли, как дают деньги нищим — без желания, брезгливо, но чувствуя необходимость. Погано было то, что вот-вот поэтесса должна была материализоваться, а стены не мылись. Всего, чего можно было добиться — это сомнительных разводов, впрочем, что уж тут сомневаться.

И тогда я привела модерниста Жеку. Ему налили рюмку, а он выжрал весь пузырь, подергал своим куцым ~куку~ и пошел мазать продольно-поперечно. Подруга утащила меня на кухню и шепотом устроила истерику — растирая слезы, причитала:

— Я это уже видела… Бегает по стенам и гадит! Это конец!

Жека был белесый, с голубыми глазами, сиамистый, и мне тоже стало не по себе.

Но зато как все счастливо завершилось! Поэтесса пришла в полный литературный аншлаг и долго читала нам стихи. Альпинист явился за котом и неодобрительно сказал подруге:

— Что-то мой Ледоруб у вас похудел!

Натужно, явно из благодарности, он пригласил подругу в ресторан. На что она, ставшая за эти дни гораздо меньшей идиоткой, трагически ответствовала:

— Спасибо, не стоит. У меня больше нет аппетита.

Поэтесса тоже, кстати, стала деловой женщиной — она уже тогда вела городское литобъединение, а теперь создала издательство и печатает то, что читают. Ветеринар доучился и практикует. Жека слинял в Канаду. Я живу в Израиле.

Разглядывая прошлое отсюда, через увеличительное стекло Иерусалима, слишком четко видишь сколь несовершенно было созданное нами: и кособокость, и трещины на глине, да и сам кувшин лопнул при обжиге. Мастерская нашей плоти и душ, сама ты выглядишь отсюда заброшенным шапито с порванным брезентом и поспешной надписью:~Все ушли~. А ведь было…Было!

— У меня несколько вопросов, — говорю я Сюзанне. — Первое. Почему все русские деловые женщины такие жирные?

— Сама удивляюсь. — отвечает она. — Ну, не знаю. Ненасытные. Работают, чтобы жрать. Вот мы с тобой — для тряпок, а они для бурекасов.

— Господи, — тихо начинаю я, — зачем ты меня сюда притащила, зачем я увязалась за тобой, ведь сказав себе, что это интересно, я ни в коей мере не ощущала ни капельки любопытства…

На меня оглядываются, а Сюзанна хохочет:

— Заткнись, окаянная.