Ловушка для птички

— Общение у нас не клеится, работать с тобой невыносимо, давай хоть потрахаемся по старой дружбе.

У него аж ноздри раздуваются. Не ожидал. Привык, что в такие моменты млею или сбежать норовлю. Только я уже не та пугливая птичка, которая три года назад багровела от слова «трахаться». Я тоже изменилась. И пусть нового опыта толком не обрела, смелости у меня прибавилось.

— По дружбе? — переспрашивает.

— Чисто дружеский перепихон, — подтверждаю. — Сам же говорил, что мы давние друзья.

Смотрит заинтриговано. Да, Никита Гордиевский, я умею удивить.

— Как скажешь, подруга, — опаляет горячим дыханием висок и довольно резко вводит в меня сразу два пальца.

От неожиданности я взвизгиваю:

— Аай!

— Конечно, ай. А ты как думала? — и толкает их глубже.

— Никак… аах. Я не умею думать, когда ты близко… ооо… Ты плохо на меня влияешь!

— О да, — выдыхает, губами прикусывает скулу и начинает ритмичные движения рукой. — Я издеваюсь, — загоняет пальцы внутрь. — Склоняю тебя к нехорошему, — почти полностью достаёт. — А ты у нас ангел! — снова толкает их в меня. — Сколько чужих пальцев в тебе побывало, ангелочек? А не пальцев?

Я не сразу понимаю смысл слов — настолько сконцентрирована на ощущениях, что мозг просто не способен быстро переваривать информацию, — но вопрос слышу.

— Мудак! — выкрикиваю и в качестве ответа что есть силы отталкиваю его от себя. Никита не отходит ни на сантиметр, но руки убирает. Упирается ими с двух сторон, беря меня в капкан. — Это не твое дело… — шиплю и еще раз толкаю.

Бессмысленно: не сдвигается. Вот же ж скотина! Так обломать и меня, и себя. Окончательно испортить этот говняный вечер. Просто фееричный мудак!

— …Отойди, — смотрю исподлобья, руками что есть силы в грудь давлю.

Попа скользит по мраморной столешнице, а ему хоть бы хны! Стоит истуканом, взглядом сверлит.

— Не нравятся мои вопросы? — цедит сквозь зубы.

— Кто ты такой, чтобы мне их задавать? — отражаю с презрительным прищуром. — Руки убрал!

И снова что есть силы его отталкиваю. В этот раз Никита пошатывается. С глухим грудным рыком выдыхает, перехватывает мои руки и рывком прижимает их к островку. Локтями упирается в бедра. Блокирует полностью.

— А то что? — выплевывает вопрос прямо в лицо, обдавая малоприятными ароматами алкоголя.

В глазах ярость. Он надсадно дышит и с силой вдавливает мои запястья в мрамор.

Мне больно. И страшно. Только сейчас доходит, что он пьян. Полбутылки вискаря выглушил за полчаса, так что немудрено.

Как вести себя с ужратыми и агрессивными мужиками, я не очень в курсе. Помню из инструктажа официантки, что нельзя спорить и злить. Важно быть доброжелательной и идти на уступки, пока не подоспеет охрана или полиция. Но, боюсь, банальная вежливость в моем случае не сработает и на помощь никто не придет.

Судорожно сглатываю, когда к горлу подступает тошнота, а глаза наполняются слезами. Чувствую себя загнанной в угол, слабой и жалкой. И все благодаря мужчине, которого никак не могу разлюбить. От этого больно становится не только физически.

— Ты причиняешь мне боль, — признаюсь и часто моргаю.

Плакать нельзя. Следом за слезами из меня потоком хлынут слова. Потом я о них пожалею.

Никита вздыхает и слегка ослабевает хватку, но руки не отпускает. Опускает голову, лбом упирается мне в плечо и трётся. Кожей в вырезе платья чувствую интенсивное тепло его дыхания.

Почему он так груб со мной? Я ведь не сделала ему ничего плохого. Ни сейчас, ни три года назад, когда узнала, что его бывшая невеста беременна. Попрощалась, отпустила с миром. Никогда не преследовала, не писала угроз, не строила козней. Просто исчезла, самоликвидировалась из его жизни. Без его участия выносила и родила нашу дочь. Почему он так жесток?

В очередной раз меня подрывает сказать, что Николь — его ребенок. И заверить, что она никогда не будет носить его фамилию. А еще рассказать, что его отец — убийца. Хочется уколоть, ужалить, сделать больно в ответ. Но вместо этого я чуть слышно озвучиваю свои горькие мысли:

— Чем же я провинилась перед тобой, Никита? По какому праву ты меня унижаешь?

Опять вопросы.

Споры, претензии и неудобные вопросы — три кита нашего общения. Как мы вообще могли любить друг друга?

Гордиевский в который раз тяжело вздыхает и отпускает мои руки. Отходит и отворачивается. Трёт лоб. Не знает, что ответить.

Соскальзываю с островка, поправляю платье. Хвала небесам, оно не порвалось. Приглаживаю волосы — резинка съехала, они рассыпались и растрепались.

— Я иду спать, — его голос звучит твердо и неожиданно. — Ты можешь лечь в любой из комнат наверху или тут на диване.

— Предпочту поехать домой, — мой на нервах осипший голосок предательски дрожит.

— Ты выпила, — напоминает Гордиевский.

— Вызову такси, — предлагаю решение. — Выпусти меня, я возьму телефон и уеду.

— Ложись спать, София! — бросает раздраженно на пути к лестнице. — Утром поедешь.

Уже заметила, что он называет меня полным именем, когда очень зол. Тем не менее рискую поспорить:

— Знаешь что, Гордиевский, мне на работу рано. И вообще… у меня своя жизнь!

— Хватит бесить меня! — выкрикивает, но осекается. Прокашливается. Снова трет лоб. — Не надо, Соня. Не беси больше, прошу тебя. Давай лучше спать!

Глава 14

Это глупо. Все закончилось тогда, в той комнате

Гордиевский быстро поднимается по лестнице, оставляя меня в одиночестве и абсолютном недоумении. Присаживаюсь на диван и тупо смотрю перед собой.

Что это было вообще? И что мне теперь делать?

Он конкретно агрессирует, и это, мягко говоря, напрягает. Оставаться в его доме я больше не хочу.

Слышу, как наверху полилась вода. Решил сходить в душ, наверное. Это хорошо, пусть освежится, ему не помешает.

А я пока выберусь отсюда и уже знаю как. Выйду во двор и перелезу через забор, добегу до шлагбаума на въезде и попрошу охранника вызвать такси.

Крадусь к массивной раздвижной двери на террасу. У таких дверей разные механизмы бывают, но изнутри они всегда открываются. Хватаюсь за массивную ручку и тяну — не поддаются. Меняю руку и теперь толкаю — толку ноль. Внимательно осматриваю всю дверь. Ищу стопер или кнопку потайную — ничего не нахожу. Впервые сталкиваюсь с такими необычными дверями. Может, сломались?