Ловушка для птички

Наш последний телефонный разговор сначала вознес меня к звездам, а затем уронил лицом в грязь. До отупевшего от любви разума окончательно дошло: я стала классической любовницей.

Гордиевский хочет быть только со мной, с женой у него все плохо, но есть обстоятельства. Я не тупенькая и все понимаю, но как же хочется верить в исключительность нашей любви.

Хочется, чтобы он вдруг появился здесь, обнял и признался, что не может без меня жить. Тогда я расскажу ему о Николь, а потом и о Шурике. Мы будем много разговаривать, и плакать вместе, и обниматься. Мы все друг другу простим, начнем заново и больше никогда-никогда не расстанемся.

Мечты идиотки.

Завтра он улетает домой. С другой женщиной и ее ребенком, которого любит, как родного. У меня не хватило смелости сказать правду. Я снова не стала бороться за него и нашу любовь. Я сдала нас без боя и мне самой от себя противно.

Не скатиться в депрессию помогает неунывающая Николь. Стоит мне загрустить или просто задуматься, она тут как тут. Тянет играть или купаться в бассейне.

За две недели эта вымогательница обзавелась целым флотом плавательных средств. Вся прихожая и половина террасы завалены надувными матрасами, кругами и диковинными животными. Гигантский розовый фламинго и единорог базируются в маминой спальне. Она их купила — ей и мучается, каждый раз перешагивая.

— Меня ты так не баловала, — замечаю с наигранным укором, оттопыривая нижнюю губу.

— Такой красоты тогда не было, Соня! Но ты можешь наверстать. Николь позволит тебе оседлать свою флямингу, — смеется мама, коверкая слова в стиле внучки.

Наше общение с мамой складывается неплохо. Опасаясь нарушить границы друг друга, мы не говорим о личном, нам хватает разговоров о Николь.

Мы завтракаем на террасе и планируем очередной отпускной день. Я предлагаю устроить шоппинг. Мама сомневается: у неё в планах борщ.

— Борщ — бе-е-е, — кривится Ника.

— Нельзя так говорить про еду, — сдержанно замечает мама. — Борщ вкусный.

— Фу-у-у, — настаивает маленькая кривляка, вжимая голову в плечи.

— Николь, доедай кашу, иначе будешь есть две тарелки борща, — предупреждаю я.

Дочь накидывается на еду и спустя минуту натурально вылизывает пустую тарелку. Не могу сдержать смех: мне тоже никогда не нравился мамин борщ.

Наш веселый завтрак неожиданно прерывает звонок в дверь.

— Наверное, соседи, — догадывается мама, вставая из-за стола.

Она подружилась с соседкой из Латвии, которая отдыхает с внуками в соседних апартаментах. Иногда они вместе ходят на пляж.

Николька бежит вперед бабушки.

— Доброе утро, — слышу спустя несколько секунд знакомый голос, и сердце срывается в невидимую пропасть.

— Ты кто? — спрашивает Николь.

Она всегда такая прямая. Без комплексов.

— Меня зовут Никита. И я пришел к Софии.

— Соня!.. — зовёт мама.

Хочу сказать, что иду, но не могу. Привет, моя нервная немота. Я буду называть тебя синдром нежданного Гордиевского.

— …К тебе пришли, — перепугано шепчет мама, когда я высовываюсь в гостиную.

Кажется, она понимает, кто именно стоит у нас в дверях.

О боже! Это он! Приехал, как я мечтала!

Мои щеки радостно вспыхивают, а глаза намертво приклеиваются к любимому лицу.

— А меня савут Николь, — громко сообщает дочка.

Она стала лучше выговаривать шипящие, но со звенящими у нас по-прежнему плохо.

— Приятно познакомиться, Николь, — он протягивает руку и внимательно оглядывает ее с головы до ног.

Я напрягаюсь каждой клеточкой, замечая, как он скользит взглядом по моей дочурке. Сверху вниз, потом снизу вверх. Внимательно рассматривает, не забывая улыбаться.

Николь кладет свою крошечную ручку в его раскрытую ладонь. Никита ей нравится. Неудивительно: мне он тоже понравился с первой секунды.

Их знакомство я представляла иначе. Более эмоциональным и по-родственному теплым, что ли.

Гордиевский переводит взгляд на меня.

— Привет, — выдавливаю с трудом.

Все это время я не дышала, кажется.

Мы смотрим друг на друга несколько громких сердечных ударов, которые я слышу словно издалека.

— Мами, он пр-р-рисол к тебе, — оповещает Николь. — Хочешь какао? — с невозмутимым видом приглашает нового знакомого за стол.

Он растеряно моргает, пока моя малышка что-то лепечет про шоколадное печенье и уже тянет его на террасу. Она дочь своего отца: такая же самоуверенная и не умеющая принимать отказы.

Проходя мимо меня, он сухо произносит:

— Нам нужно поговорить, София.

Они с Николь выходят на террасу. Мы с мамой коротко переглядываемся, и я шепчу одними губами:

— Уведи её, пожалуйста.

С натянутой улыбкой она принимается уговаривать внучку отправиться к бассейну, где её заждались друзья. Но гостеприимная Ника достает свою личную коробку с печеньем и конфетами. Мы с мамой удивленно переглядываемся. Обычно наша маленькая жадина не с кем не делится вкусностями из своей коробки. Даже со мной! А Гордивскому предлагает.

Выпроводить эту мелкую подхалимку оказывается не так просто. Приходится включить строгую маму и объяснить, что ко мне пришли по делу. Ника дует губы, но слушается. Берёт нарукавники и с демонстрационным недовольством идет к двери.

— Я в басик, — обращается к Никите на прощанье.

В ответ он кивает и обескуражено улыбается. Она явно сбила его с толку своей непосредственностью. Его взгляд отражает неподдельное восхищение, и я невольно любуюсь. Именно так любящие отцы смотрят на своих дочек. Я совершенно забываю о том, что он ничего не знает.

Хлопок входной двери заставляет меня вздрогнуть и прийти в себя. Как только мы остаемся одни, Никита меняется в лице и впивается в меня пытливым взглядом.

— Николь моя?

Всего два слова в вопросительной интонации, а у меня в глазах на миг темнеет. Я даже встряхиваю головой: послышалось, наверное. Он сказал: «Николь милая»?

— Эта девочка — моя дочь? Ответь, София! — уточняет и смотрит так, что кровь в жилах стынет.

В очередной раз я немею: горло сжимает болезненный спазм. Слегка пошатнувшись, киваю. Получается как-то неловко, словно я кланяюсь ему.

Никита не понимает моих телодвижений. Трёт лоб и предупреждает:

— Только не нужно врать. Я все равно добьюсь генетической экспертизы.