Ловушка для птички

— У Арсения в гараже не завалялась случаем машина времени? Мне тут недалеко сгонять, года на три назад, — хмыкаю с нескрываемой грустью.

— И что бы ты там сделала? Не прилетела на тот конкурс?

— Я бы ни за что не отпустила его. Но, кажется, мой поезд ушел, автобус перевернулся, а самолет разбился. Я у тебя неудачница, мама.

— Ты у меня самая лучшая, дочь! — неожиданно задвигает мама. — Ты добрая, великодушная и сильная. Ты всё исправишь и будешь счастлива. Я знаю, что ты сможешь.

После этих слов моя спина сама распрямляется, а в глазах проясняется. За окнами всё также пасмурно, но для меня мир становится в сто раз светлей. Я забыла, что вера близкого человека может так вдохновлять.

Когда объявляют мамин рейс, мы еще долго обнимаемся. Николь виснет на нас обеих и по очереди целует.

— Мои самые р-р-родные девоськи! Самые р-родные, — повторяет, чмокая в щеки, носы, подбородки — куда попадёт.

— Я всё исправлю, — обещаю одними губами, ловя прощальный мамин взгляд.

Пока не знаю как именно, но я подумаю. Вспомню все правила и сделаю работу над ошибками.

Наш с Николь рейс задерживают из-за шторма. В Барселону мы прилетаем только вечером. Нас встречает Мария.

— Маса! — визжит Николька, увидев ее в зале прилёта. — Там был ш-шторм! — старательно выговаривает нелюбимую «Ш».

— Как отдохнула? — косится Мария на меня.

— Там был шторм. Конкретный! И я не про погоду.

— Не ужилась с мамой?

— С ней как раз всё хорошо. Прилетал Гордиевский, привез с собой цунами.

— А мне сказал, что хочет сделать сюрприз, — хмыкает.

— Он никогда не обманывает. Сюрприз получился умопомрачительным и сногсшибательным, в прямом смысле этих слов.

— Ты ему сказала?

— Не успела. Случилось то, чего я боялась: он узнал не от меня.

— И не от меня! — она выставляет вперед руки, и я киваю. — И что теперь?

— Теперь Николь получит отца, а я потеряла любимого мужчину. Он не простит меня. Без доверия нет любви, а он больше не верит мне. Он так сказал.

— Верни его доверие.

— Как, Маша? По вечерам я строчу ему телефонные письма. Объясняю свои мотивы, прошу простить и забыть те глупости, что наговорила… Извиняюсь за ложные обвинения. Потом читаю их и тошно становится. Не отправляю. Все эти слова не значат ровным счетом ничего!

— Когда слова теряют ценность, на помощь приходят поступки, — говорит Мария и садиться в машину.

Я поднимаю глаза в небо, смотрю в его бесконечную синеву и понимаю, как именно все исправлю. Только что мне подсказали правило.

Глава 29

перемен хочется, как никогда раньше

До самого аэропорта я перевариваю наш малоприятный разговор. Раскладываю по буквам, анализирую и резюмирую: Птичка запуталась. Хотела забыть, но ребенка оставила. Хотела сказать, но упорно скрывала. Дочь моя — это факт, с остальным надо разбираться.

Версия неслучайной гибели ее отца выглядит как сюр, но проверить надо. Батя не святой, конечно, но и не упырь тупорылый. Привались чиновника на своей же стройке — верх глупости. Это уже далеко не девяностые были, у него на тот момент такие связи имелись, что стройнадзор был не указ.

Родина встречает тяжелым серым небом, пробками и лавиной проблем. До конца недели кручусь, как бешеная белка. Пожрать не успеваю! Офис, больницы, встречи, аэропорты, снова офис и больницы…

К воскресенью выдыхаю, наконец, и впадаю в минор. Сижу в гостиничном номере, потягиваю виски и меня накрывает. Кроет скулящей за ребрами и ноющей, как зубная боль, тоской по тому, что оставил в Испании. По утреннему солнышку на кухне, по морскому прибою за окном, по теплым простыням, пахнущим летом и Соней.

Глаза прикрываю и вижу спальню с тем самым окном, смятые в порыве страсти простыни, разбросанную по полу одежду. Тонкие пальчики Птички на своей груди… Почти ощущаю их.

Я хочу туда. В необустроенный, пахнущий ремонтом дом, в котором кроме меня и Птички никто никогда не жил.

Не знал, что по дому можно скучать. Само понятие «дом», как его определяет большинство людей, мне чуждо. С тринадцати лет я жил в пансионах, общагах, съемных аппартах и отелях разных стран и городов…

Свить семейное гнездо с Юлей не получилось. В подаренном нам на свадьбу особняке, она стала хозяйкой, а мне досталась роль временного постояльца. Я прожил там всего месяц, раздражаясь присутствием многочисленной прислуги и частыми визитами подруг и родственников Третьяковых, некоторые из которых гостили неделями.

Первое время по привычке обитал в гостевом домике отцовского поместья. Когда батю парализовало, переехал в офис.

В отцовском кабинете при желании можно и жить, но ночевал я всегда вне его стен. У холдинга есть выкупленный номер в отеле рядом с бизнес центром. В нем я прожил почти два года, в него вернулся из Испании.

Усталость, виски, одиночество и тоска — мой воскресный набор. Не верится, что дожил до таких уикендов.

Алкоголь всасывается в кровь и расслабляет мышцы. Телу становится хорошо, у мозга так не получается, ему отдыхать не дают.

Юля присылает истеричное голосовое, что ни одна из сиделок клиники не справляется с обязанностями. Нужно найти с опытом с особенными детьми. Нога у Шурика заживает отлично, а вот приступы агрессии участились. С ним действительно сложно.

Пока просматриваю предложения агентств, предоставляющих услуги медперсонала, получаю сообщение от лечащего доктора отца. Он просит приехать на разговор. Пишет, что показатели стремительно ухудшаются.

Знаю, что речь пойдет об отключении аппаратов поддержания жизнедеятельности. Я намерено оттягиваю этот момент: не хочу принимать решение в одиночку. Брат в Таиланде — вернется в среду, мачеха в запое — надо успеть вывести. Отец уйдет из этого мира в окружении семьи, такова его воля.

За пару дней до второго инсульта, превратившего его в моргающий камень, он прямо сказал об этом. Уже тогда чувствовал, что выходит на финишную.

Он пролежал почти год. До последнего боролся, пытался сесть и что-то мычал. Пока я был в Испании, очередной инсульт его добил. Теперь точно финиш. Он еще дышит, но похороны уже назначены на субботу.

Во вторник я получаю отчет по несчастному случаю тринадцатилетней давности, вечером в кабинет заглядывает начальник службы безопасности.