Лоза Шерена. Братья. Часть первая

— Не сметь! — приказал Кадм, в то время как Астэл миновал, наконец, посольство, подлетел к телохранителю, обнял его за пояс, уткнулся в тунику и заплакал, бормоча столь отчетливо слышимые в тишине слова:

— Арман плохой, плохой, плохой!

И Арман слишком хорошо заметил злую насмешку в глазах принца. Но живо отдал приказ дозорным отойти в сторону, а сам встал за колонну, чтобы меньше к себе привлекать внимание и без того заинтересованных скандалом придворных. Лился свет через окна в куполе, поблескивал начищенный до блеска паркет, и впервые за долгое время Арман вдруг почувствовал, что проиграл. Ну точно же проиграл. И было бы кому!

— Почему Арман плохой? — спросил Мир, не обращая внимания ни на посольство, ни на дозорных, застывших на коленях у дверей, ни на разозленного Армана.

— Он побил… побил Нара. Он плохой… он не может…

Арман вздохнул сквозь зубы. И слышали это, конечно, все. И еще долго Арману этого не забудут. Мир в первую очередь. Но и согласны с Рэми, скорее всего, были далеко не все: Арман был еще ласков с Наром, за подобный проступок, много кто хариба бы просто выгнал. Без слов. И ждал бы уже появления другого.

— Мой мальчик, — сказал вдруг Кадм. — Нар его хариб, ты не можешь вмешиваться…

Арман улыбнулся, почувствовав, что забавлять двор слухами будет не только он. И в самом деле: Астэл вздрогнул, сразу перестав плакать. Потом выскользнул из объятий Кадма, отошел на шаг, опустив голову, и прошептал:

— Тогда ты тоже плохой. Ты не понимаешь.

— Я понимаю, — вмешался Миранис. — И я никогда не бил своего хариба.

«Зато бил других», — мстительно подумал Арман. Но надеялся, что Миранис, наконец-то, прекратит это представление. И в самом деле: Мир, мило улыбаясь, поманил пальцем Астэла и ласково сказал:

— Иди ко мне, дитя, — и, когда Астэл беспечно подошел, дотронулся его лба, и подхватил у самой земли мгновенно заснувшего маленького мага. Арман облегченно выдохнул: давно следовало.

— Позаботься о нем, — приказал Мир Кадму, и мило улыбнулся ожидавшему в напряжении посольству:

— Простите нас, высшие маги это наше сокровище, потому, пожалуй, мы их балуем больше, чем они заслуживают.

— Пусть вернет мой амулет, — прошипел Арман, когда Кадм проносил мимо него спящего Астэла.

— Захочет — вернет, — холодно ответил Кадм.

Арман знал, что не захочет, и сгорал от бессильной злости. Он вдруг понял, что маленький мальчик с горящим силой взглядом оказался все же сильнее. Но восстанавливать раны Нара не спешил, вместо этого отдал еще пару приказов дозорным и пошел напиться, один. Было почему-то стыдно. И горько. И звучал в ушах мальчишеский голос: «Ты не заслуживаешь!»

Эрр бы не одобрил. Эрр бы отреагировал как и Астэл. Но Эрра давно уже нет.

И Арман в который раз с удовольствием вспомнил, что через несколько дней он сможет выпороть ту гадалку. Ведь предсказание ее не исполнится. Увы, не исполнится.

Но все равно почему-то стояло перед глазами лицо Астэла… слишком глубоко капнул этот мальчишка ему в душу.

— Проклятие, — прохрипел Арман, разбивая о стену дорогую чашу. — Почему же ты… Нар!

Нар явился сразу. Сел напротив, как ему было и приказано, и безропотно опорожнил полную чашу вина. Арман не хотел пить в одиночестве.

Аланна летела по коридорам замка и не могла, да и не хотела унять бегущих по щекам слез. Почему вот так, ну почему?

Ты понимаешь, моя девочка, теперь ты все понимаешь, ты ведь мудрая, я знаю…

Она не хотела быть мудрой, не сейчас!

Многие хотят быть такими как мы, но на самом деле мы всего лишь марионетки в руках богов, мы слуги собственной власти, мы не можем делать то, что хотим, поступать как хотим, любить кого хотим…

Аланна вбежала в свои покои, и увидев ожидающего посреди комнаты жениха, бросилась к нему:

— Ты знал, знал!

— Скажи, что я знал? — тихо ответил Идэлан, сжимая ее в объятиях, лишая возможности двигаться.

— Ты знал, что повелитель… мой отец! Знал!

— Знал… — холодно подтвердил Идэлан, и Аланна слетела в крылья беспамятства.

Ярость. 10. Нар. Мольба

Кто бы знал моё одиночество?

Будь он проклят, этот самый талант,

сделавший меня несчастной...

Фаина Георгиевна Раневская

Окно поддалось не сразу, отворилось со скрипом и впустило горьковатый запах мороза. В этот день лило на дворе солнце, блестел под его лучами снег, но весь мир будто подернулся траурной пленкой. Лиину было худо. Очень худо. Пожалуй, так худо не было никогда. Его рвало уже который раз, хотя с самого утра в горло не лезло ни кусочка, а в ушах все стояло унылое, на одной ноте, завывание. И, хотя ему, наконец, разрешили уйти… завывание никуда не делось. И забыть о том, что происходило в подвале их дома, не удавалось…

Алкадий решил покормить свою лозу.

Началось все посреди глухой ночи. Алкадий ввалился в спальню Лиина, сдернул с него одеяло, улыбнулся недобро:

— Одевайся! Ты мне нужен. В подвале.

Нужен… еще и оделся так странно… туника вот светлая, красиво вышитая на рукавах, и пояс с золотым тиснением. Сонный и едва соображающий, что и к чему, Лиин выполз из теплой кровати, влез с холодную одежду, спустился в подвал, едва освещенный светом факела, с покрытыми ледяной вязью стенами, и застыл… девушка со спутанными волосами, в смятом нежно-голубом платье, сидела прямо на холодном полу и смотрела на них умоляющим, горящим ясным светом взглядом.

Девушка-маг, но на запястьях, как и Лиина, полыхали желтые татуировки, маг, которого не могло быть… рожанка. Наверняка, горячо любимая и желанная в семье, взгляд ошеломленный, как у кого-то, кто впервые в жизни столкнулся с чужой несправедливостью, да и платье красивое, дорогое, украшенное по подолу тонкой работы вышивкой.

Любимая дочь. Любимая жена. Та, для которой купили испытание в юношестве, она смотрела теперь непонимающим взглядом и пересохшими губами просила о пощаде.

Но щадить тут было некому.

— Дай это ей, — сказал Алкадий, протягивая Лиину чашу с каким-то приятно пахнущим зельем. — Магии тут нет, но будет легче.

Лиин чашу взял. Опустился перед девушкой на колени и ласково начал уговаривать ее выпить. Она пила, безропотно, давясь противным зельем, и продолжала смотреть умоляюще, а когда выпила, вновь попросила помочь, пощадить… кажется, что-то говорила о любящем муже, о ждущих ее детях, о богатых родителях, которые могли бы купить ее свободу золотом, много о чем говорила, но Лиин лишь дрожал от бессилия. Что теперь? Наплевать на приказ Зира, удрать к Арману и умолять все это закончить? Нельзя! И смотреть на нее, на ее мольбу нельзя!