Лоза Шерена. Братья. Часть первая

Крики продолжались два дня. Потом Арам вышел из спальни больного, кивнул директору магической школы и осел на руки ожидавших виссавийцев.

Спал он почему-то в комнате Бранше. Беспомощный, вызывал он теперь не страх и почтение, а жалость. Казался обычным, сгоравшем в лихорадке мальчиком...

Одним только видом опровергал Арам сплетни: мол, не зря виссавийцы закрывали лица, мол, уроды они. Вовсе не уроды... черты лица мага были несколько более нежные, чем у ларийцев, будто лепившие их богини старались быть аккуратнее, сгладить резкие углы, наделив зато тщательно вылепленными губами, тонкой, белоснежной кожей, и длинными, как у девчонки, ресницами.

Семь дней метался он в бреду, выкрикивая слова на незнакомом языке. Семь дней сидел Бранше рядом, ел тут, спал тут, менял холодные компрессы. И молился, чтобы гость выжил. Чтобы в комнату, под опущенный купол, смог войти кто-то помимо Бранше и дать ему отдохнуть.

Но никто войти не мог. А маги-виссавийцы не вмешивались. Ждали в приготовленных для них покоях и на все вопросы отвечали — это пройдет.

Прошло. Утром восьмого дня, проснувшись на рассвете, когда за окном бешено заливались птицы и лил через занавески нежный свет, Бранше поймал на себе внимательный взгляд. Виссавиец не спал. Лежал с открытыми глазами и что-то шептал себе под нос.

— Не понимаю, — покраснел Бранше.

— Прости, — ответил виссавиец на чистом ларийском. — Я забыл. Почему я не в клане?

— Какая-то защита...

— Моя вина, — слегка смутился мальчик. — Это твоя комната?

— Да.

— Потому ты смог войти. А где твой товарищ? В комнате должно быть двое...

— Умер. Утонул в реке этим летом.

— Тебе до сих пор больно, — сморщил брови мальчишка. — До сих пор оплакиваешь...

А потом веки Бранше вдруг сами собой опустились, и он заснул. А когда проснулся, Арама уже не было в школе. Зато ушла из души горечь и тоска по погибшему другу, а на подушке остался амулет удачи...

Это было несколько лет назад, а, казалось, вчера. И Бранше не верилось, что теперь он и в самом деле идет с Арамом по кассийскому городу, где они оба такие чужие… Впрочем, шли они недолго: всего пару кварталов. И удивительно было, как спокойно ходит любимый советник вождя Виссавии по улицам Кассии. А ведь Арам почти не изменился с тех пор. Тело его выросло, окрепло, а глаза остались такими же: широко распахнутыми, кажущимися на первый взгляд невинными. Только не невинность то была — мудрость.

И когда они прошли через увитую виноградником калитку, Бранше, не обманываясь хрупким видом собеседника, с почтением поклонился Араму. Юноше, что и мальчишкой был сильнее большинства магов клана. Сыну Акима, одолевшего демона Шерена. И только теперь, разглядев лицо Арама в свете фонаря, понял, что кого-то ему виссавиец неуловимо напоминает… своей обманчивой хрупкостью, плавными, гибкими движениями, едва ощутимой аурой покоя, кого же?

— Прошу прощения, друг, — сказал виссавиец, когда они вошли в небольшой дом, спрятавшийся за укутанными снегом елями. Здесь было мило и уютно… гораздо даже уютнее, чем в доме Варины. — Но ты знаешь нечто, что я знать не должен.

Бранше не спорил. Он давно уже привык к странностям виссавийцев, к их таинственным «так приказала богиня», потому вопросов не задавал, принял из рук Арама чашу с вином и кивнул.

— До нашей встречи я разговаривал с хранительницей. Ее воля для меня более священна, чем воля вождя. Хранительница приказала помочь тебе, не требуя за это награды. Еще передала лично для тебя, — Арам вдруг посмотрел Бранше в глаза, и взгляд его стал глубоким, зрачки расширились, а голос приобрел зловещие нотки, — чтобы ты не считал себя умнее нашей богини. Ты знаешь, кого ищешь, мы знаем, где он.

Чаша в руках Бранше дрогнула, и вино чуть было не пролилось на пол: знают и, тем не менее, подвергают опасности? Да в одной Ларии, где магия официально запрещена, найдется куча людей, которые захотели бы получить власть над наследником Виссавии! В Кассии некоторые магией жили и дышали, и попади им Нерин в лапы...

Арам же, казалось, не замечал волнения друга. Он стянул перчатки и начал греть над огнем посиневшие от холода пальцы.

— Не люблю Кассию. Не люблю снега.

— В Виссавии снега нет? — осторожно поинтересовался Бранше.

— В Виссавии есть все, что хочет ее вождь, — уклончиво ответил Арам. — Но ты позвал меня не за этим, правда? Я ценю твое общество, Бранше, но времени нет. Мне надо знать, чем я могу помочь... и отправиться на встречу с повелителем Кассии.

— Виссавия решила всеже вмешаться? — встрепенулся Бранше.

— Ты задаешь вопросы, ответы на которые тебя не касаются, — отрезал Арам. — При всей моей любви к тебе, есть вещи...

— Я понимаю...

— Я рад, что понимаешь. Мне сложно тебе отказывать. Итак, чего ты от меня хочешь?

Снег так и не думал переставать, а Рид куталась в теплую шаль и украдкой смотрела на Гаарса. Вот он какой... Мужчина, ради которого так плакала это глупышка Варина, ради которого пошел в замок ее сын. Тот, что сумел подчинить себе гордого Рэми. А ведь даже Рид, матери, удавалось с трудом...

Чем ты его зацепил? Уверенной улыбкой? Умным блеском глаз? Ну да, Рэми всегда такой был — мудрость ценил выше положения и силы... Вот и Занкла чем-то подцепил: рискуя положением, старшой все же позволил женщинам уехать из замка, не спрашивая, ни куда они едут, ни зачем. Хотя и знал, что за ними однажды придут: ее сын не умел был незаметным, что его семьей заинтересуются, было вопросом времени.

— Где Рэми? — спросил Гаарс, поспешно выводя их из толпы.

Человек дела: его только что хотели повесить, а он уже интересуется куда и зачем пропал его мальчишка. Рид это очень даже нравилось. И настораживало одновременно. Ибо если такой захочет навредить…

— Я и сама хотела бы знать — где, — ответила она вопросом на вопрос. — Мне сказали, что Рэми спасает вас. Вы тут, а мой сын... пропал. Да о чем вы вообще думали, когда принимали в свой род высшего мага! Моего сына не так просто обуздать, как вам кажется!

— Бросаете мне вызов? — засмеялся Гаарс. — Трудностей я никогда не боялся. Еще раз спрашиваю, где Рэми? И что это за ерунда со спасением?

— Я виновата, — вновь заплакала Варина. По мнению Рид, она плакала слишком часто. Напрасно. Слезы совсем не помогают, Рид по себе знала. Зато лишают сил и желания бороться. — Попросила его отнести тот амулет, что ты мне дал. Еще два дня назад. Он пропал… я не знаю, где, прости, прости, пожалуйста!

Взревела победоносно толпа, Рид инстинктивно повернулась к виселицам и сжалась, задохнувшись от ауры насильно оборванной жизни. Как только кассийцы ее не чувствуют? Как могут восхищаться близостью бога смерти? Как смеют оскорблять его непочтением? А ведь Айдэ тут… тень его витает над площадью. Собирает жатву. И пусть эти люди молятся, чтобы он удовольствовался жертвами на виселице, а не прихватил бы кого из толпы, за дерзость…