Ложный след

Гости начали прибывать около восьми вечера. Настырный дождик прекратился. Праздник середины лета превратился в прекрасный вечер. Одетый в смокинг Арне Карлман в сопровождении одного из сыновей встречал гостей. Он всегда приглашал сто человек, из которых половина бывала у него впервые. В десять часов вечера он постучал по бокалу и произнес свою традиционную летнюю речь. Он говорил, зная, что по меньшей мере половина присутствующих или ненавидит его, или презирает. Но теперь, доживши до шестидесяти шести лет, он перестал беспокоиться по поводу того, что думают о нем люди. Солидная империя, которую он создал, говорила сама за себя. Двое из его сыновей готовы были взять дело в свои руки, когда он больше не сможет им руководить. Но пока он не думал оставлять работу. Об этом он также упомянул в своей речи, которая была посвящена исключительно его собственной персоне. Пока что они не должны сбрасывать его со счетов. Пока что впереди ждали такие же летние праздники, и он выразил надежду, что в следующий раз погода порадует их больше, чем в этом году. Его слова были встречены громом аплодисментов. Из павильона, служившего раньше конюшней, раздались звуки оркестра. Большинство гостей скрылось в доме. Арне Карлман с женой возглавили танец.

— Как тебе моя маленькая речь? — спросил он, пока они танцевали.

— Таким желчным ты еще никогда не был, — ответила она.

— Пусть ненавидят, — сказал Карлман. — Мне-то что до этого? Нас с тобой это не должно волновать. У меня впереди еще много несделанного.

Незадолго до полуночи Арне Карлман увел молодую художницу из Гетеборга в зеленую беседку, одиноко стоявшую на окраине большого сада. Один из талантливых молодых художников, значившихся у него в списке, посоветовал ему пригласить ее на праздник. Он видел некоторые из ее картин, написанных маслом, и тотчас понял, что в ее работах есть что-то новое. Новая форма идиллической живописи. Холодные пригороды, каменные пустыни, одинокие люди в окружении цветущих райских лугов. Он уже тогда решил, что будет продвигать эту художницу как ведущего представителя нового направления в искусстве, которое могло бы называться неоиллюзионизмом. «Она совсем юная, — думал он по пути в беседку. — К тому же нельзя сказать, что она хороша собой или загадочна». Арне Карлман усвоил, что имидж художника не менее важен, чем его живопись. Он размышлял о том, что можно будет сделать с этой тощей бледной особой, шагающей рядом.

Трава была по-прежнему влажной. Вечер выдался прекрасный. Танцы продолжались, хотя многие из гостей собрались в саду вокруг телевизоров. Примерно через полчаса должна была начаться трансляция матча между Швецией и Россией. Карлман намеревался покончить с беседой, чтобы тоже посмотреть матч. Контракт уже лежал у него в кармане.

Ей причиталась большая сумма наличных, тогда как ему — эксклюзивное право продавать ее работы в течение трех лет. На первый взгляд, контракт был очень выгодным. Текст, который трудно было разобрать при свете бледной летней ночи, давал ему к тому же множество других прав на ее будущие картины. Когда они вошли в беседку, Карлман протер носовым платком два стула и пригласил ее сесть. На то, чтобы убедить ее подписать контракт, ушло не больше получаса. Он протянул ей одну из ручек, изготовленных итальянскими дизайнерами, и девушка расписалась.

Выйдя из беседки, она вернулась в роскошный зал, где раньше помещалась конюшня. Впоследствии она решительно заявляла, что это было ровно в три минуты двенадцатого. По некоторым соображениям, проходя по усыпанным гравием дорожкам к дому, она глянула тогда на свои часы. Так же горячо она клялась в том, что Арне Карлман был совершенно такой же, как всегда, когда она оставила его одного. У нее не сложилось впечатления, что тот был чем-то обеспокоен. Или, тем более, ждал кого-нибудь. Он только сказал, что хочет немного подышать свежим воздухом после дождя.

Она ни разу не обернулась. Но все же была уверена в том, что в саду не было больше ни души. По пути из беседки она никого не встретила.

* * *

Весь этот долгий вечер Хувер скрывался за холмом. От земли тянуло сыростью, и он замерз, хотя дождь уже прекратился. Время от времени он вставал, чтобы размять продрогшие ноги. Около одиннадцати он увидел в бинокль, что ждать осталось недолго. Народа в саду становилось все меньше. Он достал свое оружие и заткнул за пояс. Снял гольфы и кеды и убрал их в рюкзак. Затем, крадучись, осторожно соскользнул с холма и побежал по проселочной дороге, укрываясь за посадками рапса. Он приблизился к задней части сада и присел на сырую землю. Сквозь живую изгородь был виден весь сад.

Ждать пришлось едва ли больше часа. Арне Карлман направлялся прямиком в его сторону. С ним была молодая женщина. Они укрылись в беседке. Хувер не слышал, о чем они говорили. Спустя примерно полчаса женщина ушла, а Карлман остался в беседке. Сад опустел. Из бывшей конюшни музыка больше не доносилась. А звук телевизоров, напротив, усилился. Поднявшись, Хувер достал свой топор и протиснулся сквозь живую изгородь возле решетки. Он в последний раз быстро осмотрелся вокруг, чтобы проверить, нет ли кого поблизости. Сомнения в сторону, видения сестры призывали его выполнить задание. Ворвавшись в беседку, он занес топор прямо над лицом Арне Карлмана. Чудовищный удар расколол череп до основания верхней челюсти. Карлман застыл, сидя на скамейке, две половинки черепа смотрели в разные стороны. Хувер выхватил нож и срезал волосяной покров с той половины головы, что была поближе. Затем исчез так же молниеносно, как появился. Вернувшись к холму, он подхватил рюкзак и побежал к проселочной дороге, где позади бараков дорожных рабочих он оставил мопед.

Два часа спустя он закопал этот скальп рядом с первым под окном своей сестры.

Ветер стих. Небо было совершенно безоблачным.

Праздник середины лета обещал быть теплым и прекрасным.

Лето настало. Быстрее, чем можно было ожидать.

Сконе 25–28 июня 1994 г.

11

Тревожное сообщение поступило в полицию Истада около двух часов ночи.

В тот самый момент, когда в матче с Россией Томас Брулин забил гол в пользу Швеции. Он забил пенальти. Летняя шведская ночь озарилась ликованием. Полицейский, принимавший звонок, разговаривал стоя, поскольку вскочил со стула и заорал, когда Брулин забил гол. Несмотря на такую радость, он тотчас понял, что это звонок серьезный. Женщина, кричавшая ему в ухо, похоже, была трезва. Её истерика объяснялась сильным и неподдельным потрясением. Полицейский позвонил Хансону, который был временным заместителем шефа, а это значило, что он и в мыслях не мог оставить полицейское управление в Праздник середины лета. Ему приходилось решать, где его небольшой личный состав более всего необходим. В одиннадцать приключились одновременно две страшных неприятности на двух разных приватных вечеринках. В первом случае дело касалось ревности. А во втором причиной драки стал футбольный вратарь шведов Томас Равелли. В протоколе, позднее составленном Сведбергом, значилось, что второй гол, забитый в ворота Равелли во время предыдущего матча с Камеруном, вызвал дикую ссору, которая привела к тому, что троих пришлось увезти в больницу залечивать раны. Но теперь, когда Хансон получил известие о происшествии в Бьярешё, одна из патрульных бригад уже вернулась в участок. При нормальном раскладе плохая погода обычно являлась лучшей гарантией спокойной вечеринки в Праздник середины лета. Но в этом году дело приняло иной оборот.

Хансон пошел в дежурную часть переговорить с полицейским, принимавшим звонок.

— Она действительно сказала, что у убитого голова расколота надвое?

Полицейский кивнул. Хансон задумался.

— Попросим Сведберга, чтобы он туда съездил, — сказал он.

— Он ведь до сих пор возится с этой зверской историей в Сварте.

— Ах да, я забыл, — ответил Хансон. — Тогда позвони Валландеру.

Впервые за всю неделю Валландеру удалось проспать дольше полуночи. В какое-то мгновение он решил, что надо бы присоединиться ко всему шведскому народу и посмотреть трансляцию футбольного матча Швеции и России. Но заснул в ожидании выхода игроков на площадку. Телефонным звонком его выбросило на поверхность, и поначалу он не понял, где находится. Он нащупал телефон, стоявший у края кровати. Долгие годы приходилось заставлять себя подниматься с постели, чтобы подойти к телефону, и лишь несколько месяцев назад он сподобился вмонтировать дополнительное гнездо, так что теперь можно было отвечать, лежа в кровати.

— Я тебя разбудил? — спросил Хансон.

— Да, — ответил Валландер. — В чем дело?

Он сам удивился, что сказал правду. Раньше, когда кто-то звонил в поздний час, он всегда заявлял, что не спит.

Хансон кратко доложил о происшествии. Впоследствии Валландер не однажды задумывался над тем, почему он тогда не сразу осознал, что случившееся в Бьярешё напоминает убийство Густава Веттерстедта. Может, не хотелось думать о том, что это дело рук серийного убийцы? Или он просто-напросто не мог себе представить, что такое убийство, как в случае с Веттерстедтом, может из единичного случая перерасти во что-то более крупное? В двадцать минут третьего он только попросил Хансона выслать на место полицейский наряд, сказав, что скоро приедет. Без пяти три он остановился перед усадьбой в Бьярешё, о которой говорил Хансон. По радио передали, что Мартин Далин забил головой свой второй гол в ворота России. Валландер подумал, что Швеция победит, а он потеряет, по крайней мере, сотню крон. Увидев Нурена, бегущего ему навстречу, он сообразил, что случилось что-то серьезное. Но только войдя в сад, Валландер понял, что в действительности произошло. У человека, сидящего на скамейке в беседке, голова была в самом деле расколота надвое. С правой половины убийца срезал большой кусок кожи с волосами. Валландер замер в неподвижности. Нурен что-то произнес, но тот не мог до конца осознать услышанное. Он уставился на мертвое тело, думая о том, что это дело рук того же убийцы, что несколько дней назад зарубил насмерть Веттерстедта. На мгновение Валландер почувствовал едва различимую скорбь. Позднее в разговоре с Байбой он пытался объяснить то неожиданное озарение, которое его потрясло. Словно последняя плотина прорвалась у него внутри. И плотина эта оказалась иллюзией. Теперь он знал, что нет больше в их стране невидимых границ. Жестокость, ранее характерная лишь для крупных городов, раз и навсегда достигла участка, который находился под контролем его родного полицейского управления. Мир истончился и распух в одно и то же время.

Чувство скорби вскоре сменилось страхом. Он повернулся к Нурену, который был очень бледен.

— Похоже, это дело рук того же убийцы, — сказал Нурен.

Валландер кивнул.

— Кто убит? — спросил он.

— Его зовут Арне Карлман. Это ему принадлежит усадьба. Здесь проходил Праздник середины лета.

— Проследи, чтобы никто отсюда не выходил. Разберись, кто хотя бы что-нибудь видел.

Достав телефон, Валландер набрал номер полиции и попросил соединить с Хансоном.

— Похоже, дело из рук вон плохо, — сказал он, когда Хансон подошел к телефону.

— Настолько плохо?

— Хуже не придумаешь. Совершенно точно, здесь действовал тот же убийца, что прикончил Веттерстедта. С жертвы опять сняли скальп.

Валландер услышал тяжелый вздох.

— Пришли на подмогу всех, кто есть, — продолжил Валландер. — И пусть приедет Пер Окесон.

Валландер повесил трубку, прежде чем Хансон успел задать еще какие-либо вопросы. «Что делать? — подумал он. — Кого мы должны искать? Психопата? Преступника, который действует расчетливо и осторожно?»