Лунный шторм

– Скучаешь по нему? – неуверенно спросила я ломко.

Роуз улыбнулась так сладко, так нежно, что я как будто ощутила вкус сахарной пудры на языке.

– Скучаю. Люблю… Но быть с ним больше не хочу. Он первый отдалился, Рэй. Теперь он в баскетбольном клубе университета. Звезда, можно сказать. Постоянно в разъездах, на учебе или ещё где-то… Я виделась с ним только по утрам. Мне было так одиноко, Рэйчел, – она моргнула, выпустив скупую слезу и поджала дрожащую губу, стараясь не выглядеть передо мной жалкой.

Кажется, мы с ней поменялись ролями. Пришёл мой черёд вытирать чужие слёзы из-за разбитого сердца. Это больно. Не так сильно, как от шипов Бородавчатки, но все же…

– Почему ты не позвонила мне, м? Почему тащила этот груз одна? Я бы… – нравоучительным тоном заговорила я, но Роуз устало перебивает:

– Что ты? Да брось, Рэй, это не смешно. Как я могла тебе жаловаться на такое, зная твои травмы из-за Эрика?

Сердце испустило сильный удар, от которого показалось, что меня ударили кувалдой. Такое ощущение, точно ледяной водой окатили и заставили плясать на морозе. Имя. Одно имя, и я в нокауте. До этого никто: ни мама, ни бабушка, никто не вспоминал данного человека, а эта блондинка взяла и ляпнула. Хотя, чего молчать? Он ведь только призрак из прошлого. Фантом, который стоит изгнать из своей головы.

– Причём здесь он? Мы говорим о Скотте. Они очень разные, – нервно поправляя лохматые волосы, тараторю я.

– Но они были лучшими друзьями. И знаешь, не такие они уж и разные.

– Ладно, – приподняла руки, громко выпалив. – Кто стал инициатором разрыва?

Фишер, облизывая уголок ненакрашенных губ, хмурится, после чего издаёт тихое хриплое мычание.

– Оба.

Закатываю глаза, глубоко вздыхая.

– Кто первый предложил расстаться? – парирую, хочу донести до неё очевидную вещь.

– Ну, мы ссорились… И я в сердцах сказала, что лучше вообще оставить друг друга в покое. А Скотт ответил, – Ро откашлялась, сделав голос как у парня, – «единственная здравая мысль из твоих уст за последние месяцы».

Я смотрю на неё долго, проникая взглядом в самую душу, мысленно ломая кости и лопая сосуды, однако дверь, за которой прячется её нутро, непробиваемое. Что за детский сад, господи?!

– Роуз, вы серьезно расстались из-за такого пустяка? Вы либо два идиота, либо ты мне сейчас нагло врешь!

Её глаза блеснули непонятным блеском, тотчас напугавшим меня. Реплика моя словно оскорбила подругу: она вся щетинится и спускает брови к переносице.

– Клянусь! Все так и было! Зачем мне тебе врать? – взорвалась блондинка, вскочив с кровати на ноги, да так ловко, от чего я ойкнула.

Судя по всему, переборщила с напором, однако Ро раньше не была такой чувствительной.

Переводя дыхание, смирительно опускаю напряженные плечи и отвожу сонный взгляд. Неразбериха какая-то.

– В общем, потом ещё раз поговорим. А сейчас давай спустимся к нашим. Рождество всё-таки, – натягиваю чистые штаны и рубашку, которую мне любезно приготовила Реджина и завязываю пряди в хвостик.

Белокурая постепенно успокаивается, и морщинки на её лбу разглаживаются.

– Ты должна попробовать мамин пудинг. Он шикарен, – настаивает Роуз, вмиг посветлев, на что я бросаю в её сторону взгляд «ты что, издеваешься?». – Ай, прости, забыла о твоём отравлении.

Ха! Отравление – щекотка по сравнению с тобой, подруга. Я и забыла какой она бывает шумной.

***

Серость города меня поражает, доводя в какой-то степени до мурашек, потому что вид из окна автобуса, в котором я сейчас сижу, так похож на картинку из интернета, что я не способна, да и не желаю, отрывать взгляда: трасса полупустая, но машины, двигавшиеся по встречной полосе, разрывают серость желтыми фарами, разукрашивая капли на окнах, превращая их в светлячков. Я почему-то сейчас подумала «мёртвые светляки, мёртвые и прибитые к холодному стеклу». Качка убаюкивала. Музыка, поступавшая в уши через белые провода наушников, позволяют мне хотя бы понарошку стать кем-то ещё; скорее героиней сопливого фильма, где тебя все жалеют, бегают за тобой и пытаются славить хоть один твой незначительный взгляд, потому что ты вся такая красивая и особенная. Особенная. Когда-то мне тоже хотелось выделяться из толпы, быть не такой как все, верить, что я избранная… Богом? Дьяволом? Может, без понятия, магом или драконом. Чушь, но в неё хочется верить. Потому что люди устроены верить в то, чего на самом деле не существует, этим самым утешная собственные мысли.

Я вышла из автобуса и быстро побежала под козырёк остановки, проклиная синоптиков за их лжепрогнозы: обещали снег – получили ливневый дождь. Он такой противный, что хочется хлопнуть в ладоши, в надежде на его прекращение. Ага, мечтать не вредно.

Насупившись, резко выдыхаю и энергично оглядываю улицу, только осознав, что все люди, в отличие от меня, сейчас сидят дома со семьями и сплетничают о всяком «интересном».

Мой план был таков: прогуляться по городу, слушая медовый голос любимых исполнителей, а потом отправиться к папе и Изабелле, поскольку оба настояли на моем приходе, таинственным тоном сообщая в трубку телефона «это секрет, приходи, чтобы узнать самой». Делать нечего – я согласилась, отложив вечерние посиделки с Роуз на другой день. Но прогулка моя испорчена, и «спасибо» стоит сказать кучевым тучам, плюющим дождевой водой на наши головы.

Пушистый снег превратился в слякоть, повсюду грязь, но уже через пару дней, я вас уверяю, Митсент-Сити вновь переоденется в нарядную белую шубку.

Намокнув вплоть до нижнего белья, стуча зубами, я, словно покинутый всеми уродливый, но милый зверёк, подхожу к дому отца, быстро забежав на крыльцо, ледяным пальцем нажимая на звонок. К счастью, дверь открылась сразу, точно Изабелла караулила меня под окном. Она сперва мне широко и сладко улыбнулась, но потом её губы исказились в ужасе, как и брови, жалостливо сгустившиеся у переносицы.

– Боже мой, Рэйчел! Ты вся мокрая! – она затаскивает меня в дом, прикрыв дверь и повторно оглядывает с ног до головы.

Выглядела я, наверное, жалко: белокурые крашеные волосы, тяжелые и липкие, как сосульки висят в воздухе, при этом некоторые пряди умудрились примкнуть к моей мокрой шее. Чёрный дутик, светлые широкие джинсы, кожаные ботинки с ромашками такие же неудобные и мокрые; все чешется, хочется поскорее сбросить одежду с себя и, прыгнув в печку, расслабиться. Отморозила я себе все пальцы на руках, на ногах (особенно ноет мизинец на левой ноге), губы синие, а нос, напротив, красный, и издалека его можно спутать со светофором, черт возьми.

Изабелла приносит мне большое махровое полотенце, после чего, родительским тоном велит стоять смирно, сама вытирает мою голову. Я молчу, только жмурясь и пытаясь не улыбаться словно дура. Забавно… Она ниже меня, отчего ей приходится вставать на носочки, и это так мило.

– Бегом в ванную. Я принесу тебе сухие вещи, а это можешь бросить в стирку, – наставляет японка.

Расслышав незнакомые голоса на кухне, я вытянула шею и вопросительно взглянула на женщину.

– У вас гости?

– Да, – на ходу отвечает Изабелла, – но пришли они к тебе.

Сбитая с толку подобным заявлением, я побеждаю своё любопытство и плетусь лениво в душ, который стал панацеей от недуга в виде замершего тела. Горячие струи воды, охватывающие мою обнаженную спину, выпирающие позвонки, грудь, плечи, кисти рук, где красуются шрамики, как будто расплавляют оковы. Выдавив молочко для тела себе на ладонь, я принимаюсь намыливать сперва живот, а потом остальные части туловища, задержав взгляд на тыльной стороне ладони.