Люба, любовь и прочие неприятности

— Ведь эти поля вся моя жизнь, — через полчаса говорила я. — У меня ничего нет, даже дом в кредит брала…

— А у меня железки… Ты не подумай, я на тебя зла не держу. Толковая ты, побольше б таких…

Я прослезилась от умиления и Федю обняла. Чудесная штука самогон, две маленькие кружечки с чаем напополам и уже не так погано! А Федя так вообще идеальный мужик. Его б на поля ко мне, мы б пятилетку за три года сделали…

— Любовь Яковлевна, — ныл над ухом трезвый Виталик. — Время утро, нам работать ещё…

— Мне нужно вернуть машину, — икнула я. — Пошли.

Встала и чуть не упала. Ноги нормально не слушались, удивительно…

— Семьдесят градусов, — крякнул удовлетворённо Федя. — Сам гнал…

В общем, за машиной мы пошли. Ногами я пользоваться научилась, кстати, это весьма забавно, я даже хихикала. Сначала поискали мой уазик в кустах возле мастерских, а вдруг спрятали… Виталик в них лезть не хотел, но я сказала, что вот рыцари для своих дам… полез. Машины не было.

— А, может, домой? — робко спросил он. — Поспите…

— Я трезвая, — возмутилась я.

От свежего воздуха мне и правда чутка полегчало, по крайней мере шла я ровно. У мостков, в лесу, спустилась к самой воде и попила ледяной воды из ручья. Здесь все село воду набирало, и ступеньки, и тропинка… Вроде протрезвела. Но главное — решимость поставить на место Хабарова с его Анжелой никуда не делась.

Глава 12. Марк

Бухгалтерша раздражала. Входила в кабинет, словно к себе домой, причём сначала грудь, потом она сама. Хихикала. Пыталась заглянуть на экран моего компьютера. Пыталась работать на два фронта сразу. Во-первых, узнать, над чем я работаю сейчас. Во-вторых соблазнить заодно. А ещё, если можно, помешать, отвлечь. Поэтому и приходила сиськами вперёд с завидной регулярностью.

— Как вы её до сих пор не турнули? — удивилась мой личный бухгалтер Катерина. — Она же достала.

Это она озвучила после третьего визита Анжелы. Работала по первости в моем кабинете, кабинет для её все ещё обустраивали. Да и удобнее, можно обсудить всю текучку.

— Боюсь перепугать до икоты, — поделился я. — Вдруг ещё нужна будет, а она заикается…

Мы дружно углубились в расчёты, пока Анжела не появилась снова. Столбики цифр расстраивали и радовали одновременно. Деньги и ресурсы воровались, буквально утекали из бедного колхоза. А с другой стороны это же говорили о том, что моё предприятие и правда принесёт неплохую прибыль в дальнейшем. Да, это не нефть, но работать в убыток я не привык. Стало быть направим все денежные ручейки, что текут сейчас в разные стороны от колхоза в одну сторону и уже полдела сделано.

— Терпение и труд, — пожала плечами Катя, — Вот смотрите…

Дверь открылась в шестой раз за утро. За два часа! В кабинет вошла Грудь. Именно так, с большой буквы. Белая блузка, расстегнутая на грани фола, под ней розовый лифчик, кружева которого стыдливо выглядывают наружу. Следом Анжела.

— Я подумала, может вам хочется кофе…

Кофе кстати тут пили тот самый, в миллионах рекламных роликов расхваленный и прямым путем к язве ведущий. Я один раз согласился на этот самый кофе — вспоминаю с дрожью. Да ещё и отвлёкся, щёлкнул мышью и снёс последний столбик цифр. Психанул, все же, терпение не самая великая моя добродетель.

— Вон, — спокойно сказал я. — Пошла вон. И не приходи, пока не вызовут.

Девушка неровно, некрасиво покраснела — пятнами. Икнула. Спиной попятилась назад, врезалась в дверь, затем нашарила ручку и вывалилась в коридор.

— Точно заикаться станет, — вздохнула Катя и уткнулась в свой компьютер.

Мне похер. Так я себе и сказал. Но прислушался и понял, что здание, которое шумело разговорами в соседних кабинетах, шагами по коридору вдруг полностью затихло. Как-то… рано я. Хотел ведь по хорошему. И совесть начала мучить, не тянула девица на первостатейную сучку, наивная просто слишком. Держался я минут десять.

— Пойду премию выпишу, — сдался я.

Катя улыбнулась одними лишь уголками губ и снова вернулась к работе. Она хорошо меня знала, и за чётко очерченные границы никогда не переходила. С ней было легко, со всеми бабами бы так. От большинства остальных меня прятала Варька, по крайней мере от назойливых охотниц за кошелька и чересчур мечтательных коллег женского пола. С остальными я справлялся сам. А как вот с этими деревенскими быть, я ещё не знал, придётся учиться на ходу. Сидит наверное, рыдает, несчастная барышня. И правда премию надо выписать, у премий просто чудотворный эффект.

Я вышел в коридор. Пусто, глухо. Местные решили, что я не в духе и попрятались, от греха. Даже обидно, я то — няшка. На первом этаже нашлась девушка, ни имени, ни должности которой я ещё не знал.

— Анжела где? — спросил я, так как в кабинете её не нашлось.

Девушка ткнула на улицу. Я вышел. Тут привычно уже жарко, старое здание хоть в какой-то мере от жары спасло. Ни души. Свернул за здание, там беседка имелась из кованого железа, закрашенного казённой зелёной краской, курилка. Может, там рыдает? Судя по всему, шёл я правильно, по крайней мере рыдания из-за кустов доносились. Раздвинул ветки и удивился. На скамейке, на которой не хватало пары досок, и сидеть на ней можно было только с риском для здоровья — Любка. И Любка тут ревёт, а вовсе не Анжела. И горько так, с подвываниями даже, пусть и приглушенными.

— Люб? — спросил я подходя ближе. — Ты чего?

Она вздрогнула, спину сразу выпрямила, принялась отирать лицо ладонями. Я вошёл в беседку, сел на корточки перед Любой. Глаза опухшие, покрасневшие, кончик носа ярко-малиновый, одним словом — красавица. Но самое невероятное это то, что она нравилась мне и такой. И забурлило, закипело внутри негодование, яростно желание узнать кто обидел, найти, голову оторвать…

— Кто? Кто обидел?

Любка помотала головой, отказываясь отвечать. А потом икнула, совсем, как Анжела недавно. Только… распространяя вокруг амбре крепкого перегара. Я хмыкнул — неожиданно, черт побери. Особенно учитывая то, что до полудня ещё далеко.

— Не задалось утро?

Мой голос само сочувствие. И в нем ни капельки смеха, ни капли той злости по отношению к тому, кто Любу до такого состояния довёл. Сначала девочку надо привести в порядок, остальное потом.

— Я на работу пошла, — поднялась Любка.

Подняться то поднялась, а вот стоять прямо выходило не очень. Покачнулась. А потом руку ко рту прижала и метнулась к кустам, хотя метнулась при её состоянии — громко сказано. Оттуда весьма характерные звуки, а я ненавижу пьяных баб, ненавижу все это… и иду. Склоняюсь, придерживаю рыжеватые пряди и думаю — откуда столько нежности во мне? Женщину, которую я хотел тошнит. Этого вообще в принципе достаточно, чтобы все расхотелось, а я стою и умиляюсь. Блядь, влип.

— Отравилась, — озабоченно пробормотала Люба, покидая место преступления, то есть кусты.

Села на землю, отыскала в недрах рюкзака влажные салфетки, принялась яростно оттираться.

— Чем это ты так?

— Воду пила… сырую, из родника.

Я попытался подавить улыбку, и даже не стал язвить на тему, что вода в роднике — огненная.

— Сиди тут, — сказал я. — Сейчас машину подгоню и заберу тебя.

— Я на работу…

Выпускать пьяненькую Любу из своих рук ужасно не хочется. Это я не выносил пьяных баб? С трудом верится. Но говорю я сейчас спокойно, взвешенно, так, чтобы она поверила.