Любимая мафиози

Ты найдешь способ сбежать, Фрэнки. Подыграй им пока.

Я проскользнула на заднее сиденье, и Энцо посмотрел на меня сверху вниз. — Я надену на тебя наручники и посажу обратно в багажник, если ты попытаешься что-нибудь сделать. Лучше веди себя хорошо и посиди здесь с Мариэллой.

Мариэлла села рядом со мной, пока Энцо обходил водительское сиденье.

– Волноваться не стоит, — сказала Мариэлла. – Энцо не навредит тебе. Он хочет получить то, что ему нужно от Раваццани.

Отлично. Это несомненно успокаивает.

Если она думает, что между нами все еще дружеские отношения, она может сразу убираться к черту.

Энцо забрался в машину и завел ее. Я прислонилась к двери и закрыла глаза, обессилев. Сколько было времени? Я не представляла, как долго я пробыла в этом багажнике.

Мариэлла протянула мне бутылку воды. — Возьми. Выпей это. У меня для тебя тоже есть протеиновый батончик.

Я была не слишком горда, чтобы отказаться, не как беременная женщина. — Спасибо.

Энцо набирал смс на своем телефоне, поэтому я спросила ее: — Сколько еще осталось?

– Четыре часа.

О, фантастика. Это должно было стать ужасной поездкой на машине. Хотя бы я больше не находилась в багажнике.

Энцо завел машину и поехал. — Ты уже давно живешь на пляже, Франческа. Неприятности в раю?

Несмотря на то, что мне хотелось проклинать и кричать на него, я ничего не сказала. Если он следил за домиком на пляже, значит, он знал, что Фаусто не приходил ко мне, и что там я осталась одна.

– У Фаусто вспыльчивый характер, — продолжал Энцо. – Видимо, ты его разозлила, что он отправил тебя на пляж.

– Ты можешь перестать вытягивать из меня информацию. Он не будет беспокоиться о том, что ты похитил меня, если тебе это интересно.

– О, я считаю, что ему будет не все равно. — Он ухмыльнулся мне в зеркало заднего вида. – Скоро у меня будут доказательства.

Что бы это ни значило. — Послушай, Энцо. По сравнению с боссами мафии ты кажешься приличным человеком, поэтому я пытаюсь избавить тебя от головной боли. Даже если Фаусто хочет меня вернуть, а он этого не хочет, то мне это не интересно. Между мной и ним все кончено, так что твой маленький план похищения не сработает. Если честно, ты делаешь мне одолжение, вытаскивая меня оттуда.

Его усмешка угасла.

– Ты не можешь так говорить, — сказала Мариэлла. – Вы оба были так нежны на яхте.

Я взглянула на нее и подняла бровь. — И знаешь что? Он прогнал меня без каких-либо прощальных подарков.

– Я не понимаю этого. Прощальные подарки?

– В смысле, я не получила от него ни телефона, ни чего-либо еще. — Кроме ребенка, очевидно. Ура. – Так что, Фаусто может умереть, я не против.. — На самом деле я не хотела его смерти, я просто хотела, чтобы он исчез из моей жизни. Навсегда.

Мариэлла вздохнула, а Энцо нахмурился. Они переглянулись в зеркало заднего вида. Я могла сказать, что они не ожидали такого развития событий.

– Не могу дождаться, когда увижу Неаполь, — сказала я, меняя тему разговора. – Ребята, как вы там развлекаетесь?

Они стали говорить на быстром итальянском языке, слишком быстро, чтобы я могла за ними угнаться, а я была слишком уставшей, чтобы об этом беспокоиться. Волнение и адреналин выбили из меня все силы.

Растить ребенка было изнурительно. Наклонившись, я положила голову на руки и закрыла глаза. Может быть, они высадят меня теперь, когда знают, что большая оплата невозможна.

В этом случае я могла бы дойти до ближайшего города и попытаться позвонить сестрам. Постараюсь достать билет на самолет отсюда, уехать куда-нибудь, где я смогу разобраться в своей поганой жизни.

Однако что-то подсказывало мне, что Энцо меня не высадит.

Это означало, что мне придется бежать. Вновь.

Я сумею это сделать. Я смогу перехитрить их. Переиграть их. Конечно, они думали, что я слабая и глупая, девушка в черном бикини с яхты. Puttanella (перев. с итал. любовница).

Они недооценивали меня - как недооценивали мой отец и Фаусто - и я бы выбралась из этой идиотской страны. Я бы исчезла куда-нибудь, где меня никто не найдет, даже моя семья. В место с тоннами открытого пространства и совсем немного людей. Я бы могла выращивать овощи и разводить овец.

Нет, не овец. Они были слишком милыми. Может быть, курочек.

В салоне автомобиля зазвонил телефон. — Pronto (перев. с итал. привет), — сказал Энцо.

Глубокий, быстрый итальянский язык наполнил машину, и все мои мышцы моментально пришли в боевую готовность. Его голос был отрывистым и формальным, но его можно было безошибочно узнать.

Фаусто.

Неделями я не слышала этого сексуального итальянского голоса. Моя грудь ломило, маленькие трещинки страдания снова открылись, все боли, которые я пыталась похоронить. Не хотела скучать по нему. Мне нужно было продолжать ненавидеть его. Я просто должна продолжать ненавидеть его. Он совершенно не заслуживал моего прощения, этот козел.

– Давай, — сказал Энцо по-английски. – Ты на динамике моей машины.

– Фрэнки, — спокойно сказал Фаусто. – С тобой все в порядке?

Фрэнки. Не Франческа или dolcezza. Фрэнки, как будто я знакомая или старая подруга. Острые уколы грусти проникали под кожу и впивались в грудь, как иголки. Если он хотел так играть, то ладно. — Просто отлично, il Diavolo. А ты?

Долгую секунду он не отвечал. — Энцо будет заботиться о тебе. Я прослежу, чтобы он отправил тебя туда, куда ты захочешь, с моего согласия, конечно.

В горле у меня образовался комок, и я не могла говорить. Он умывал руки, на этот раз навсегда. Я не должна была удивляться. Все было именно так, как я сказала Энцо. Фаусто не желал меня возвращать, и ему было все равно, что меня похитили.

По меньшей мере, мы все были на одной волне.

Я могла слышать его нормальное дыхание, совершенно спокойное, словно я была лишь одна из немногих проблем, с которой ему пришлось столкнуться сегодня.

Я никогда не меняю своего мнения, не после того, как кто-то предал меня. Ты мертва для меня, Франческа Манчини.

Господи, но почему это все еще так больно?

Я заставила себя произнести. — Круто. Скажи Ламборджини, что я сказала пока. — И пусть сгниет в аду, а?

Фаусто что-то сказал Энцо по-итальянски, и двое на мгновение переглянулись. Они говорили о бизнесе? Господи, как холодно.

Хотя я не должна была этому удивляться. Это было все, о чем заботился Фаусто, - его империя. Его драгоценное наследие.