Любимая мафиози
Шрифт:
Я не могла перестать плакать.
Пятеро из нас собрались в фойе, окруженные тремя чемоданами.
Фаусто стоял на ногах, опираясь на трость, рядом были Зия и Марко.
Мы с Джулио стояли в стороне, рядом с багажом, и он обхватил меня руками, пока я рыдала на его, вероятно, очень дорогой рубашке. Больше ничего нельзя было сказать. Я ожидала такого исхода, надеялась, что он все же произойдет, но это было больно.
Джулио был самым спокойным из всех нас, что было вполне объяснимо. В конце концов, это было его решение уйти. Фаусто предоставил ему выбор, и Джулио с радостью ухватился за
И я больше никогда его не увижу.
Я ненавидела это, но я понимала причины, по которым он не мог жить здесь счастливо.
И действительно, так было лучше для Джулио, что имело значение. Когда он сообщил мне эту новость, я услышала в его голосе волнение по поводу его будущего, его шанса жить гордо и открыто как гей. В глубине души я знала, что с ним все будет хорошо.
И все же я не могла отпустить его.
– Bella (перев. с итал. красивая), - шептал он мне в волосы, — тебе будет хорошо без меня. Мой отец будет очень хорошо заботиться о тебе.
Я не могла говорить, я слишком сильно плакала. Он был моим первым другом, моей опорой в этом странном месте. Мне будет чертовски не хватать его. Это казалось несправедливым, наказанием, которого никто из нас не заслуживал.
– Dolcezza (перев. с итал. милая), — мягко сказал мой муж. – Самолет ждет.
Кивнув, я потянулась, чтобы поцеловать Джулио в щеку. — Будь счастлив. Будь в безопасности.
Рот Джулио слегка приподнялся, когда он поцеловал мой лоб. — Как бы ты ни сделала это, я всегда буду благодарен тебе за это, matrigna (перев. с итал. мачеха). Ti voglio bene, bella (перев. с итал. люблю тебя, красивая).
– Ti voglio bene (перев. с итал. люблю тебя), — я задыхалась.
Марко, как никто другой, положил руку мне на плечо, чтобы утешить и отвести меня, а свободной рукой протянул пачку салфеток. Я с благодарностью взяла их и попыталась привести себя в порядок, пока Зия подходила к Джулио. Она сунула ему в руки пакет с едой, сказав, чтобы он ел и каждый день заправлял постель. Она попросила его писать ей открытки на Рождество, чтобы она знала, что с ним все в порядке. Он крепко обнял ее, сказав, что так и будет, а затем отпустил.
Фаусто подошел к сыну, и мы отошли в сторону, чтобы дать им возможность побыть наедине. Мой муж обхватил затылок Джулио и прижал их лбы друг к другу. Затем Фаусто тихо прошептал по-итальянски, слишком тихо и быстро, чтобы я могла понять, и Джулио кивнул в ответ. Так продолжалось некоторое время, пока лицо Джулио не сморщилось, его самообладание не пошатнулось от того, что говорил Фаусто.
Фаусто поцеловал Джулио в обе щеки и отступил назад. Джулио вытер лицо и кивнул ему, их глаза застыли в молчаливом понимании. Мой муж был нехарактерно тих в течение нескольких часов, предшествовавших отъезду Джулио, и я дала ему возможность разобраться в своих эмоциях. Это было нелегко для него. Как это могло быть? Его сын выходил за дверь, чтобы начать новую жизнь в другом месте и никогда не вернуться.
Марко отпустил меня и взял два чемодана Джулио. Зия тихо плакала рядом со мной, вытирая глаза кружевным платочком, пока Джулио вслед
за Марко выходил за дверь. Когда тяжелая деревянная дверь с треском закрылась, Фаусто не шелохнулся. Он просто уставился на пустое место, где был его сын. Зия начала читать молитвы и поспешила на кухню. — Padre Nostro, che sei nei cieli (перев. с итал. отче наш, сущий на небесах)...Боль захлестнула все мое тело. Казалось, будто кто-то вырезал мою грудь ложкой. Я не могла перевести дыхание, мои легкие боролись за воздух.
Я продолжала плакать. Затем плечи Фаусто опустились, как будто он не мог больше выдерживать их тяжесть, и мое сердце разбилось еще немного.
Я не могла этого вынести. Я сократила расстояние между нами и обхватила его руками, осторожно, чтобы он не поранился, и прижалась щекой к его лопаткам. Его большое тело задрожало, и он положил свою свободную руку поверх моей. Мы стояли так долгое время. — Ti amo (перев. с итал. я люблю тебя), — сказала я в тонкую хлопковую футболку, которую он носил.
Он кивнул, но промолчал, и это разорвало меня на части. Мой мужчина чувствовал себя нехорошо, и это, несомненно, был худший день в его жизни.
– Мне нужно прилечь, — сказал он еще через минуту.
– Я помогу тебе. — Я переместилась на его сторону, но он поднял руку.
– Нет, пожалуйста. Мне нужно немного побыть одному.
Его выражение лица было изрезанным. Уничтоженным. В его красивых глазах плескалась такая тоска, какой я никогда не видела. — Хорошо, — сказала я, проглотив комок в горле. – Позвони, если тебе что-нибудь понадобится.
Наклонившись, он прижался губами к моему виску, задержавшись там на долгую секунду. Затем он отстранился и начал подниматься по лестнице, его движения были скованными и тяжелыми. Я подождала, пока он окажется наверху, а затем вышла на улицу, на яркий солнечный свет, чтобы вдохнуть свежий воздух. Чтобы напомнить себе, что жизнь стоит того, чтобы жить, независимо от того, где мы находимся.
Фаусто
Сан-Лука
Святилище Богоматери Польши
Поездка в гору была медленной и ухабистой. Я вздрагивал при каждом повороте, но не жаловался. Церковь и монастырь были расположены в горах Аспромонте в Калабрии, на дне ущелья. Я был благодарен за дорогу, какой бы неровной она ни была. Несколько десятилетий назад сюда можно было добраться только пешком.
Традиция предписывала лидерам Ндрангеты встречаться здесь, и я никогда не пропускал Crimine. Я не собирался делать этого и сейчас, хотя чувствовал себя ужасно.
Я мог это вытерпеть. Сегодня мне нужно было многое успеть.
– Как у тебя там дела? — Марко оглянулся через плечо с пассажирского сиденья.
– Нормально, — выдавил я из себя.
– Швы в порядке?
Они горели, как в адском пламени, но я не хотел, чтобы он корил меня. — Да. Перестань волноваться. Ты хуже, чем Зия.
– Зия и вполовину не так плоха, как твоя жена. У меня уже пятнадцать текстовых сообщений от нее.
Я взял свой телефон и написал Франческе:
Я в порядке.
Мы почти приехали.