Любовь на коротком поводке

— Ну, суть про ласточку знаешь?

— Ну, да… Суть знаю… Типа одним жрать падаль у пристани, а другим парить высоко в облаках. Одним достаточно удовлетворить низменные потребности, а другим — важно думать о высоком, — тараторила я, чтобы Олег за литературными разговорами забыл про мою собачью аватарку.

Странно, почему не спросил про разные с Максом фамилии… Или я сказала ему, что у нас разные папы? Я уже не помню, что ему наврала про несуществующую семью!

— Там вообще-то главное другое — что Джонатан смог не просто подумать о небе, а взлететь выше облаков, открыть в себе неизвестные другим чайкам таланты… Знаешь, Ричард Бах начал писать эту историю, а потом бросил и достал черновик только тогда, когда у него родился сын — пятый ребенок, кстати, а всего у него было шесть. Сейчас, правда, пять, дочка погибла… Она в пятнадцать лет с братом в аварию попала в метель и не выжила. Брат выжил, чудом… Это было второе чудо. Когда он родился, врачи говорили, что мальчик долго не проживет, но Ричард верил в чудо — он назвал его Джонатаном в честь этой самой чайки, дописал книгу бессонными ночами — и она сделала его знаменитым на весь мир, и… Джонатан выжил. Чудом! Это было чудом. Я по работе с ним пересекался. Попросил объяснить смысл истории его отца. Она ведь не может быть простой и такой популярной одновременно. И знаешь, что Джонатан ответил? Книга прекрасна именно своей простотой и великолепна своим посланием к читателю: мы способны сделать все, что угодно, если мы хотим этого достаточно сильно. Я хочу, чтобы ты мне доверяла, понимаешь? Неужели так трудно было сказать, что ты училась в Питере?

Я прижала телефон к уху: я скажу тебе правду, когда ты вернёшься. Я достаточно сильно хочу быть с тобой, чтобы заставить тебя поверить, что я врала не со зла.

— Мила, почему ты молчишь?

— Не знаю… Не знаю, что сказать… Лучше ты скажи, ну что тебе дала бы эта информация?

— Ничего… Просто… Послушай, там в книжке… Не у Баха, а в этой, про тревожность собачью… Ну, там говорится, что тревожность — это не совсем страх. Это то, что страхом порождено. Страх — это реальность. Ну вот, представь, перед тобой стоит мужик с дубинкой и тебе страшно, что он тебя ударит. Это мы называем реальным страхом. А тревожность — это страх перед тем, что может случиться, а может и не случиться. Ну… У меня чувство, что ты просто не веришь, что у нас что-то может получиться, поэтому и тормозишь меня…

— Торможу? — я усмехнулась, горько, и переложила телефон в другую ладонь: из мокрой в такую же мокрую, и прижала ко второму, такому же горящему, уху. — Это ты уехал…

— По работе, не по собственной воле… Но мне кажется, это даже хорошо… Я давил, наверное, слишком сильно. Ну, как тот человек с дубиной… С дубиной на мамонта надо ходить или на медведя, а не на хрупкую девушку… Я виноват и обещаю исправиться. Что тебе из Москвы привезти?

— Себя! — выдала я без паузы, потому что мне не нужна была минута на размышление. Не нужна была даже секунда. — Привези мне себя. В целости и сохранности.

— А я думал — цветочек аленький, — усмехнулся он. — А тебе сразу всего чудища подавай!

— А зачем ты мне частями? Давай уж всего…

— Во вторник. Я очень буду стараться уладить все дела в понедельник. Поцелуй за меня Агату. Скажи, что я тоже по ней скучаю, хотя она и зверюга страшная… Давай, Мила… Будем обнимать подушки, раз больше некого…

Но у меня была собака. И я обняла ее, а она, наглая морда, прокралась на подушку. Ладно, заслужила — без нее не было бы Олега, а без Олега… Мне было бы очень плохо. А вдруг… Вдруг у меня с ним что-нибудь да получится? Что-нибудь хорошее.

Глава 55 “Внучка на час”

— Приятного аппетита! — пожелала я себе и Агате, потому что ели мы с ней одно и то же. Нет, не гречневую кашу, а овсянку.

Аппетит у нее действительно отменный. Может, Олег прав, и она обыкновенная собака? А притворялась больной лишь для того, чтобы познакомить меня с неким Лефлером.

— Спасибо, Агата, — погладила я ее и стала решать, чем мне заняться.

Обустройством дома, если… Если у меня есть шанс в нем остаться. Вон розы даже не подвели! Выходит, подарены от всего сердца!

— А ты не привыкай, — обернулась я к наступающей мне на пятке собаке. — У тебя дом не хуже. Правда, белый, а не серый. Но ты скоро сделаешь его серым, и твоя Лола ничего не сможет с этим поделать. Но если ты с Олегом подружишься, он будет брать тебя на пробежки — на улицу, не в спортзал, — рассмеялась я, заметив в огромных блестящих глазах собаки неподдельный ужас. — Может, и к бабушке на пирожки отвезет. Ты любишь пирожки? Я — люблю. Только мне их больше никто не печет. У меня бабушки нет.

Стало безумно грустно, но лишь на миг — я приложу все усилия к тому, чтобы сохранить приподнятое настроение. Дай-то боже, чтобы хватило сил разобраться со всеми покупками до возвращения хозяина. Иметь большой дом, может, и хорошо, но очень хлопотно и энергозатратно. Особенно, когда нужно охотиться с пылесосом за собачьей шерстью. К счастью, он переносной, на батарейке и на палке — и все же я пока ведьма без стажа летания на метле: по лестнице я порхала, как бабочка, а потом… Мы пошли с Агатой плавать на перегонки, и она меня обогнала. Во всем — даже в любви к Олегу. Она, правда, тоже в первый раз его облаяла, а у меня этот этап просто немножко подзатянулся.

— Мила, что ты делаешь?

Ну как тут скажешь маме правду — Инга ж обзавидуется.

— Собаку мою, — и это почти не ложь, потому что сейчас я сушила собаку полотенцем.

Инге пришлось перезванивать — из воды я не вылезла сразу, решив, что это наконец-то объявилась сучья мать, а показывать себя Лоле голой и в чужом доме никак было нельзя.

— Тебе в голову не приходило позвонить матери? Ну, сообщить, что жива-здорова, нет?

В голосе Инги звучало раздражение. Но, но, но… У меня было слишком радостно на душе, чтобы злость, даже целая ложка, могла испортить мой медовый бочонок. И я даже не изменила тональности голоса:

— Мам, ну я же сказала, что позвоню, если мне будет плохо. Не звоню — значит, мне хорошо.

— Мила, почему ты мне хамишь?

Инга заводилась все больше и больше, но что я могла поделать: флюиды счастья, переполнявшие меня, еще не научились передавать по мобильным сетям. Надо будет подкинуть Лефлеру идею для нового стартапа. Такой продукт будет нарасхват в современном мире несчастных людей.

— Мам, я вытираю собаку. Ты когда-нибудь пробовала вытирать овчарку, зажимая плечом телефон?

— Ты мне перезвонишь?

— Мам, я на работе. Сегодня ж понедельник. И у меня с учебой еще конь не валялся. Только собака!

И это было правдой. Я сбегала к Лоле за своим Макбуком и уселась за обеденный стол в доме Олега, вспоминая, как подавала ему кофе и как он поцеловал меня в локоть и как я… Злилась на него… Дура… Ну что с меня возьмешь?!

Несколько раз я порывалась позвонить Олегу, но одергивала себя — он занят, у него переговоры, он говорит сейчас умные слова, а что я могла сказать ему умного? Только одни глупости — я соскучилась, приезжай скорее. И еще, конечно, что собаку я выгуляла, выкупала, накормила и даже не забыла обновить воду. До обеда я делала вид, что работаю. Уверяла себя, что что-то учу. Но знала, что жду звонок от Олега и просто — почти безрезультатно — убиваю время…

Он позвонил чуть позже пяти. Ну, наверное, рабочий день как раз во столько и заканчивается. Сердце колотилось, руки тряслись — и телефон почти что полетел на кухонную плитку. Господи ж ты боже ж мой! — ну разве должны так потеть ладони? И не только они. А я вся… Это куда хуже собачьей тревожности! Так можно и лужу напрудить от радости!

— Мила, ты дома?

Что он хотел в действительности спросить? — у кого? Чтобы узнать, насколько я скучаю…

— Я у тебя… — ответила ему, давясь улыбкой.