Любовь нас выбирает

«Родители, любимые, Максим предложил открыть свой ресторан».

Представляю, как отец с такого посмеется:

«На здоровье, кукла! А мы-то тут при чем? Особенно ты, Надежда. Совершенно себе не представляю — моя золотая Надя и закопченная, чумазая, вся в саже кухня. Какая-то научная фантастика!».

А ведь и правда! Я — не ресторатор, не кулинар, не блогер, сидящий на питании, я просто увлекаюсь фотографией и мое основное место работы — какой-нибудь журнал. Например, с названием «???»… Ничего так сразу на ум и не приходит, если честно. Опять не знаю! Может, потому что нужно было профессию другую выбирать, а не выдумывать несуществующую связь с простым шаловливым увлечением и «хлебом с маслом» на старости лет. Я прислушалась к своему сердцу и детско-юношескому хобби, а надо было шевелить мозгами и думать о быстро наступающем будущем, а не в артистических облаках витать. Детская художественная школа, потом школа искусств — дизайн, позже — архитектурное отделение, затем живопись, графика и, наконец, современная фотография. И, вуаля, моя дипломная работа на чересчур пространно-мудренную тему:

«Дизайн в современной архитектурной среде. Наследие Людвига Мис Ван дер Роэ*».

А дальше что? С вариантами о возможной работе не задалось с самого начала — гробовая тишина, а вот единственная попавшаяся шабашка у Андреева в его фотостудии с прокуренными порнографическими моделями гарантировала мне не продвижение или развитие в профессии, а всего лишь регулярную с мастером кровать. Вот и вся моя цена, как специалиста в моем душевном деле.

И так не могу сосредоточиться на теме, а тут еще Морозов без конца сообщения строчит:

«Надь, привет, ты… Послушай, пожалуйста… Давай встретимся вечером… Можно я заеду? Или может ты ко мне, извини… В дом твоего деда приедешь?».

Мне кажется, или это то самое мужское унижение? Максим, словно обреченный. Пресмыкается. Противно! Слишком тошно и брезгливо! Безмолвно упрашиваю его все это прекратить, но он не унимается:

«Надь, Григорий тебе передает привет — потаскун надеется на скорую встречу с тобой на нейтральной, без соглядатаев, территории, а если серьезно, то он подготовил документы… Проект, плановую калькуляцию, юридические пункты. Пожалуйста, ответь, что ты думаешь об этом. Наденька, прошу…».

Наденька? Что все это означает? По всей видимости, зверь выкатил свою тяжелую артиллерию, и будет упорно атаковать меня своими нежностями? Вот это да!

Морозов, определенно, находится в глубоком отчаянии, поэтому и хватается за то, что первым Бог пошлет, а может быть, и дьявол? Он ведь связывается с женщиной — ему кто-то чересчур злопамятный, за все его прегрешения, предоставляет в дар меня. Опять? Тут впору вешаться, а не совместные рестораны открывать!

Сижу на кухне, разложив на огромном столе фотографии из «Прованса». Их слишком много — так получилось, абсолютно не специально. Я снимала практически без перерыва и все подряд. В тот вечер, там, в старом ресторане, я, наконец-то, была тем, кем должна быть, и занималась своим любимым делом, а не угождала или заносила хвосты всем подряд. Каждый снимок бережно, практически одними кончиками пальцев, поднимаю, затем ближе, к самому носу подношу, там внимательно рассматриваю, чему-то даже улыбаюсь, словно вспоминаю запечатленный момент, и спокойно в сторону откладываю. И так уже четыре часа с постоянной скоростью, монотонно нудно и без перерыва. Заняла обеденный стол и не думаю с него слезать.

— Надь, ты совесть-то имей? Сколько можно тут молиться? Мы с папой ужинать хотим, — мама со спины подходит. — Время шесть вечера, отец голодный, да и я не прочь червячка заморить, а ты тут все медитируешь. Кукла, ты хоть ела? Господи, Надежда! Это кто, наш Максим?

Да! Так получилось! Но, скорее всего, вышло специально — зверь обозначил свое присутствие на каждом моем фото, словно эксклюзивно позировал, гад.

— Да.

— Он весьма фотогеничен или моя доченька — талант, — мама, в отличие от меня, с фото не церемонится, берет первый попавшийся снимок, встряхивает и начинает его чересчур внимательно…

Созерцать? Этого еще только не хватало!

— Мамочка, перестань, пожалуйста, — пытаюсь забрать эту фотографию. — Пожалуйста, отдай.

— Надь, ты там отдохнула, я смотрю. Все очень живо, весело, задорно. Тебе там понравилось? — сознательно отводит свою руку — мне не добраться до цели, затем как будто отрывается на одно мгновение от снимка и, глядя мне в глаза, по-доброму спрашивает. — Ты, детка, ожила? Немного воодушевилась? Ты два дня совсем другая…

— Да. Немного, мам. Но этого так недостаточно. Теперь опять застой и меня после такой убийственной дозы определенно в скором времени начнет ломать.

— Не начинай, не раскисай, — разглядывает пеструю картину, разложенную на столе. — Это что, Смирнов? Алексей? Когда успели встретиться? Боже! Андрей! — отца ультразвуковым писком подзывает. — Андре-е-й, иди сюда! Какой красивый парень! Хорош наш «малыш Смирнов»! Однозначно, ловелас, расхититель женских сердец! Сколько юных и неосторожных вдребезги разобьет, ай-ай-ай! Андре-е-е-й!

Да! Смирнов красавец — этого у Лешки не отнять. А сейчас еще и возмужавший, слегка надменный и в отношениях заоблачно высокий. С ним трудно! Он — саркастическая язва желудка, достойный сын своего сильного отца.

— Покажи, — папа бодро подключается к разговору. — Холеная чертяка. Вернулся со своих выставочных мероприятий? Надеюсь, с наградами, а то там, у Смирновых, будет нешуточный скандал?

— Угу, — спокойно отвечаю, попутно собирая разбросанные живые кадры ребят. — У него есть очень достойные результаты, папа. Практически гран-при, да плюс еще новые заказы и контракты. Очень красивые вещи, тот самый штучный товар — ручная тонкая работа по металлу и, самое главное, эксклюзивное количество. У Лёшика — талант. Смирняга точно далеко пойдет…

— Он-то пойдет, а вот Смирный, видимо, сляжет опять со стрессом? Хотя, чего он взъелся на пацана? — отец крутит фотографии, берет степенно еще, и еще, и еще. — Очень интересные снимки, Надь. Только все черно-белые, детка, а в цвете есть?

— Нет, увы. Не люблю радужную палитру. И потом меня интересует освещение, а свет выходит на первый план только на черно-белой фотографии…

— Надя, Надя, кукла, не читай мне лекции, я наслаждаюсь конечным результатом и задаю простые вопросы, не требующие таких развернутых ответов. Расслабься, — поворачивает голову к маме, подмигивает ей и словно сообщает. — Зверь — модель! Вероятно, непризнанная, но однозначно он на каждой фотографии. Какова финансовая составляющая его позирования, ребенок?

— Общий бизнес, папа, — отважилась наконец-то рассказать.

Почин положен, Надя! Теперь главное — не отступать.

— С кем общий бизнес? Ничего не понял. Он что, теперь твоя модель? — слышу в голосе отца иронию и даже неприкрытый смех. — Прости, твою мать, парень докатился?

— Нет-нет. Максим предложил начать свое дело, — еще активнее собираю вещи и стыдливо опускаю глаза. — Он хочет купить именно этот ресторан, вроде бы нынешний владелец желает передать за денежные средства, естественно, свое детище любимому и талантливому ученику. То есть, ему!

Отец отодвигает высокий стул и, ворча, на него усаживается:

— Пусть ему, наконец-то, хоть в чем-то повезет. Пора очухиваться и начинать работать. Таким, как Макс, опасно погружаться в тотальное безделье. Его эти обязательные работы — смешное времяпровождение для здорового молодого мужика. Галь, будь добра, налей водички, если не затруднит.

— Он предложил… — осекаюсь, потому как не знаю, что следует дальше сказать.

— М? — берет стакан с водой, протянутый матерью. — Спасибо, птенец. Я слушаю, слушаю тебя, детка. Что предложил? Кому?