Любовь нас выбирает

— Нет, кукла! Я спокоен. Все в порядке. Беспокоюсь исключительно за сегодняшний торжественный вечер для родителей, все-таки у крестной мамы юбилей. Будут все! Твои, мои, Смирнова. Для своих готовить очень сложно…

— Почему? — не дает мне договорить, тут же перебивает и одновременно с этим сокращает между нами расстояние, а я, за каким-то хреном, синхронно назад сдаю. — Почему ты думаешь, что родным угодить труднее?

— Хочу, чтобы было очень хорошо, даже слишком, поэтому могу чего-нибудь и вытворить. Не специально, так неосторожно — невзначай. И вот как бы праздник вдрызг испорчен.

— Не верю, — протягивает руку и берет меня за кисть. — Ты сейчас обманываешь или напрашиваешься на неосторожный или запланированный комплимент! Ха! Чего кривить душой, я и так его тебе вверну — мне очень-очень-очень нравится, как ты готовишь… Я за наше совместное время хорошо наелась, даже поправилась на триста граммов. Спасибо!

Аккуратно на моем пульсе зажимает и большим пальцем оглаживает выступающий бугор локтевой косточки. Я слежу за каждым ее действием и шагом, и непроизвольно, от получаемого удовольствия, как кот, прищуриваю глаза. Она забылась, что ли? Не пойму. Но, черт возьми, приятно, как тогда, когда мы были вместе. Зачем сейчас все это делает? Все-таки играет или что-то хочет себе со мной доказать? Куда ведет? Хрен с этим! Пусть просто продолжает и не останавливается — прусь от ее поглаживаний, как молочный сосунок!

— Надь?

Вскидывает голову:

— Да?

— У тебя все нормально? — головой указываю на ее противоправные и будоражащие мою нервную систему действия. — Что-то не так?

Одергивает свою руку, как от прокаженного. Твою мать!

— Извини. Не знаю, что нашло. Прости-прости. Понимаю, что это лишнее. Я… Не повторится!

А я хочу, чтобы повторилось? Не пойму? Да или нет? Или я просто разомлел от ее прохладных касаний? Да ты слабак, Морозов! Ведёшься на топорную игру всех баб.

— Нормально-нормально, не взбудораживай воздушное пространство — я не возражаю, мне даже приятно, — пытаюсь сместить вектор пристального внимания с себя на что-нибудь еще. — Как вообще дела? Готовимся к открытию? А еще? Что нового?

Теперь сам пытаюсь взять ее за руку, она ее предусмотрительно за спину прячет и туда же заводит и вторую. Все! Инициатива перехвачена, а продолжения, естественно, не будет.

— Да-да. Макс?

— Внимательно, кукленок!

— Хочу сказать тебе «спасибо», — говорит так, словно заикается и с собственным языком не в ладах. — Если бы не это дело…

— Еще слишком рано подводить какие-то итоги и выписывать друг другу премиальные. Мы только начинаем. С эйфорией после, хорошо? Договорились? А то сейчас что-нибудь неожиданное накатит!

— Все равно. Ты знаешь…

— Твою мать, а где здесь все? — Алексей орет. — Гриша, ты тут один? Не понял! Где наш доблестный шеф-повар? Не вижу активного движения на кухне, почему не шмыгают туда-сюда ребята-половые? А? Стоит отвернуться, все, сука, жизнь остановилась и, естественно, никто не хочет работать. Кнута на вас всех нет! Мерзавцы! Дармоеды! Живоглоты!

— Чего ты орешь? Все на местах. Макс за барной стойкой с Надеждой о чем-то шепчется…

Я так и знал, что Велихову только в разведку за языком ходить — не приведет шпиона, так сам им станет. Чтоб ты сгорел в аду!

— Надо выходить? Согласна? Надя? А то ЛешА голосовые связки разорвет, а ему сегодня еще матери самый главный тост толкать. Нормально? Все? Или?

— Да-да, конечно.

— Идем, а то он тут все разнесет, так и не успев, как следует, собрать.

Мы выходим — я выбираюсь первым, а Надя следует за мной.

— Лешка, привет! — Прохорова живо здоровается со Смирновым. — Ты привез? Готово?

— Ну, естественно! Все, как и обещал, — гордо отвечает. — Куда будем устанавливать?

— Что там еще? — их заговор меня немного удивляет. — Что придумали?

— Это декорация, Максим. Он не рабочий, Лёшенька сделал его по моим старым фотографиям. Это очень интересная вещь…

— Голден Леди, прикрой-ка свой слишком страстный ротовой фонтан, пусть самый главный, наш всеми уважаемый адский шеф, проявит хоть какую-то смекалку и ввернет свою догадку. Итак, Зверь, думай и наморщи лоб. Оглянись, внимательно все осмотри и скажи, чего здесь определенно не хватает? Вот что, на твой взгляд, было бы не лишним или от чего бы ты сейчас не отказался, или что больше всего любишь в этой жизни? — поглядывая на Прохорову, зачем-то уточняет. — Я про еду и напитки говорю. Не про плотское… Ну, это, если ты понял, что к чему?

Сука! Они меня определенно заставляют, и я выпученными глазами на всю обстановку смотрю. Стены заведения наполовину обшиты деревянными панелями, на каждой из которых есть витые украшения на эксклюзивных бра — творения нашего персонального кузнеца, естественно в наличии отреставрированная барная стойка, Надины черно-белые ретро-фотографии, немногочисленные индивидуальные кабинки — тот самый приват-рум, таких всего четыре штуки, открытая кухня — мое единственное пожелание и плюс в скором времени там будет новый персонал, исключительно из местных ребят. Сразу высказался против нелегалов или еще кого-нибудь в этом роде. Теперь, если честно, даже и не знаю, чего тут может не хватать?

— Ребята, ничего толкового на ум не приходит! Абсолютно, словно после лоботомии. Не знаю! Дайте хоть какую-нибудь наводку или окончательно вскрывайтесь, не блефуя.

— Ну, как скажешь, Зверь!

Лешка поджимает нижнюю губу и через зубы, словно Соловей-разбойник, выдает пронзительный свист, при этом я непроизвольно прищуриваюсь и приподнимаю плечи, а Надька двумя руками зажимает маленькие уши:

— Что ты творишь, Смирняга?

— Заносите, — кричит кому-то на выход.

И мы все вчетвером наблюдаем, как вносят очень странный, практически древний, до нашей эры, наверное, самый первый кофейный аппарат. Он с меня ростом — та самая гигантская паровая машина, а по весу, думаю, как Надя, по крайней мере, его транспортируют два хорошо сложенных мужика.

— Куда? — один обращается к Смирнову.

— Только в центр, к во-о-о-н той колонне. Макс? Ты как? Есть возражения?

— Никаких проблем! Охренеть! Где вы его откопали?

— Значит, там и оставляйте, — командует носильщикам, мне спокойно отвечает, а кукле подмигивает. — Места знать надо, Зверь! Места знать надо!

— Наденька, ты как? — подходит очень близко к Прохоровой, а та предусмотрительно пытается избежать слишком тесного контакта. — Куда-куда? Цыпа-цыпа! Стоять, кому сказал!

Двумя ручищами за талию ее хватает и фактически укладывает на себя:

— Дай щеку, Надька, и не морозься, лаской и теплом нужно делиться, в особенности, когда тебя об этом просят. Ты ведь не жадоба, Наденька! У нас все с Прохоровой в дружеской параллели, я слежу, чтобы она ручонки-то не распускала! Макс, ты как?

Ее целует, а у меня зачем-то спрашивает разрешения? Похоже, Смирнов совсем оборзел и стопроцентно провоцирует меня на противоправные открытые наступательные действия? Зачем?