Любовь нас выбирает

— Где можем поговорить? — он оглядывается, как воришка по сторонам.

— Ты, сука, меня сейчас пугаешь своим видом…

— Я надеюсь на это.

— Велихов!

— Макс, я тебя предупреждал! Слышишь! Помнишь, — тянет меня за рукав темно-синей куртки-кителя, — тварь такая, помнишь, я тебе говорил, чтобы ты мне не врал? Макс? В самом деле!

Я не пойму, в чем конкретно Гришка меня сейчас подозревает или обвиняет. Не пойму!

— Я не врал тебе. Ты же мой старый друг и к тому же адвокат. Какой мне смысл? И потом, в чем конкретно ты меня сейчас пытаешься уличить? Идем туда.

Мы проходим в мой импровизированный кабинет. Там ничего нет, кроме книг по старинному поваренному искусству, многочисленных атласов кулинарной мудрости, моих рекламных фотографий, новых буклетов меню, а также бесконечных наборов ножей и сменной формы. Вот и весь мой нищенский профессиональный клад — все, что заслужил, выиграл, своим титаническим трудом собрал и заработал.

— Я встречался с адвокатом противной стороны, Максим.

— Что?

— Да, друг мой. Я имел пренеприятнейший разговор с представителем твоей бывшей второй половины, а ныне добропорядочной и верной жены Азата Заурова, Мадины.

— Гриш…

— Перейду сразу к сути. Предупреждаю, тебе, мой друг любезный, не понравится, что я сейчас скажу, но, знаешь ли, мне тоже все это не улыбалось и в страшном сне не снилось, да и в той самой яви никогда не виделось. Ты, Макс, просто охренел! Короче, она утверждает, что сын, — он прокашливается, а затем практически у самого уха шепчет, — не твой. И у тебя, соответственно, нет на него прав, не только юридических, но и тех, которых тебя тогда лишили… Законно, Макс, хочу заметить. Ведь ты этому мальчишке, как оказалось, — никто! А для его матери — муж-зэк, которого она «вай-вай» как боится. Тут…

— Что? Я… Я… Не пойму! Этого не может быть? Как? Она ведь утверждала, что я изнасиловал ее, и потом родился мальчик. Такая ведь линия обороны изначально была? Или я что-то путаю, Гришаня?

— Вот ты мне и объясни, друг любезный, как так? И за кого конкретно я сражаюсь с этой братвой. Хочу заметить, абсолютно бесплатно, только лишь во имя нашей дружбы.

— Я заплачу! Если дело в этом, Гриша…

— Сука! Ты думаешь, меня бабки интересуют. Да я просто так это говорю! Твою мать! Как ты меня достал! Макс, — он дергает меня за плечо, — ты ведь не отец мальчишке, а нам, прошу прощения, то есть тебе, соответственно, будет и законно, и по-человечески отказано и, если честно, правильно и поделом. Ты это понимаешь?

— Нет!

— Да, блядь, да! Отступись! Или опровергни и докажи в придачу.

Не верю! Эта баба утверждает, что Ризо — не мой сынок? Не верю, не может быть! Она точно была невинна, в наш первый раз я точно трахал девственницу, все однозначно, никаких сомнений. Сука! Да я еще в себе! Там точно было целостно и неприкосновенно, а потом…

— Гриш, я, — отхожу подальше и присаживаюсь на подоконник, — я… Ты меня сейчас огорошил и на хрен растоптал, да просто убил! Что это за игра такая? Я, правда, ни хрена не понимаю…

— Ты не понимаешь? А хочешь, чтобы я разобрался и что-то еще доказал? Ну, знаешь, милый друг, я — не сыщик, не детектив и не следователь. Скажу лишь…

— Ризо — мой сын, — еще раз утверждаю, фактически, как молитву повторяю несколько раз, — мой сын, мой сын, мой сын. Я в этом абсолютно, стопроцентно уверен. Нет больше никаких других отцов — я точно знаю!

— У нее есть результаты генетической экспертизы, Максим. Это все не шутки!

Я вскидываю на него безумный взгляд — сейчас не верю! Ни одному слову, домыслу или сплетне.

— Знаешь, что это такое? — еще раз тихо уточняет.

— Это…

— Да-да. Та самая экспертиза ДНК на отцовство, — как несмышлёному ребенку объясняет.

— Я не давал ей образцы, — мотаю, как безумный головой, и продолжаю повторять, как заведенный, — не было, не было, не было такого. Все отрицаю!

— Да ей и не надо. Это был тест по нестандартным образцам ДНК. Вы ведь жили вместе, как муж и жена, ты думаешь, это сложно провернуть? У нее есть твои рубашки, старые зубные щетки, расческа, бритва, использованные презервативы, на худой конец. Макс, Макс, это просто, у вас было одно местожительства, а у нее вполне оправданная цель. Развод и последующий выгодный брак, а ты сейчас всему этому мешаешь!

— БЛЯДЬ! БЛЯДЬ! БЛЯДЬ! — ору, как раненое животное. — ЗАЧЕМ? ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО, ГРИША? Н-Е П-О-Й-М-У!

— Тшш, заткнись! И не кричи, пожалуйста. Макс, — он громко сглатывает и взгляд от меня отводит, — тебе не выиграть. Прости, пожалуйста! Никогда. Это неоспоримо! Если ты — не отец ребенку, а вы в разводе, то… Прости меня, какие у тебя права?

Я что, сука, плачу? По крайней мере, из глаз точно что-то льется, надеюсь, что кровь и я сейчас из этой сучьей жизни навсегда уйду. Правда! Сука! Да за что? А главное, как такое вообще возможно?

— А кто отец? — зачем-то задаю с кривой ухмылкой каверзный вопрос.

— Это важно? — спокойно отвечает. — Для тебя это важно? Или все же «СТОП»? По-моему, ты сейчас неадекватно принимаешь все решения и думаешь совершенно не о том?

— Мне просто интересно знать. Это он? Зауров? У которого, по твоим сведениям, с этим делом огромные проблемы? Гриша? Это он? Шпилил эту бабу, пока я подавал в ресторане его старого друга фруктовый кольбер*?

— Я не буду это узнавать. Мне достаточно было посмотреть на те проценты, которые железобетонно свидетельствовали про твое так называемое «отцовство» — там ноль целых и ноль десятитысячных процента, вот такие упорно талдычащие цифры. Ты понимаешь, что в этом случае, ты мальчишке — вообще никто?

— Я… Его… Отец!

Он подходит ко мне слишком близко, называет полным именем и впервые сочувствующе обнимает:

— Максим Александрович Морозов, мне очень жаль. Я сочувствую тебе, но нужно успокоиться. Слышишь? Перестань!

Я дышу ему в плечо — мне нечего сказать в свое оправдание или в закидку новых фактов, но и быстро, как он того хочет, успокоиться тоже не могу:

— Гриш, как же так?

— Бывает.

— Ни хрена себе бывает…

— Максим, — где-то Прохорова тихонько зовет.

— Надька, по-видимому, уже вернулась, — Велихов констатирует вполне очевидный факт. — Давай заканчивать с соплями, а то она нас с тобой найдет в обнимку в закрытом кабинете и это будет странно…

— Пусть смоет с себя пот и уличную грязь, а потом только идет на кухню, — за каким-то хреном шиплю и завожусь.

— Приехали! Ты чего? Чего ты взъелся на девчонку? Я думал, что у вас…

— Зря думал, а главное, что не о том. У нас с ней ничего нет и никогда не будет. Хватит — наигрались, там — все, — пытаюсь оттолкнуть его, снять неподъемные дружеские оковы, которые он сейчас легко накинул на мою спину. — Пусть приведет себя в порядок, а потом шатается по кухне, на которой все по санитарным нормам должно быть исключительно стерильно, а не так как ей в голову взбредет…