Любовь нас выбирает

Осторожный стук в эту дверь и спокойный женский шепот:

— Максим, я могу войти? Ты там? Все нормально? Что-то случилось?

— Не отделаешься… Ведь не отделаешься от занозы. Вот же, — словно порываюсь вступить в схватку с маленькой девчонкой, — репей. Чертополох проклятый. Найденыш! Откуда, сука, только взялась и снова вылезла и влезла в мою жизнь. Блядь!

— Перестань, остынь и успокойся! — Гришка зажимает мою рожу своими ладонями. — Всем здесь очевидно, что у вас с этой куклой большой разлад. Всем-всем! Не смотри на меня, и не стреляй своими голубыми глазками — я не баба, меня этим не взять. Но никому нельзя ставать между такими аварийными мужчиной и женщиной — зашибет, размажет и раскидает, что и частей не собрать. Вы ругаетесь опасно, но затем так же страстно миритесь, я видел уже такое. Неоднократно! Был опыт! Поэтому и говорю, перестань! Не источай злобу, яд и ненависть. Именно на эту девочку не источай. И не обманывай себя! Похрен, что будет с нами — мы к тебе привыкли и оправимся, ты только себе не ври, Максим, и ее не обижай!

— Максим? — голос Прохоровой удаляется, а я как будто расслабляюсь.

— У нас с ней ничего не было и не будет. Я все сказал — наигрались! Давай на этом закончим. Я…

— И с Мадиной тоже?

— Нет! Я хочу одну встречу. Мне кажется, я имею на это право. Я растил мальчишку, как своего. Да я уверен, что он мой, а все, что тут творится, это топорные выдумки ее влиятельного муженька. Я…

— Передам твою просьбу, Макс. Передам. Как она захочет, тут никто диктовать ничего не будет. Слышишь?

— Это не просьба!

— Просьба. Именно она. Давай закончим с риторикой и демагогией и займемся, наконец, делами, закидаем себя с головой насущными проблемами. Как тебе, кстати, моя Ирочка?

— Твой навороченный бухгалтер?

— Она по образованию экономист….

— Мне на нее плевать.

— Замечательно, значит, мой путь расчищен от несанкционированных вторжений, и я смогу спокойно покорять новые вершины межполовых отношений. Ммм!

— Велихов, ты — самый настоящий аферист.

— Нет, — пожимает плечами, — я — мужчина и у меня с этими цыпочками немножечко другой разговор. Мы, кстати, со Смирновым решили посетить одну тусовку, давно не отдыхали. Ты как?

— На здоровье! Трахайтесь и размножайтесь, дебилы! Я не стану вам мешать. Только члены защищайте двойным, а то и тройным слоем латекса, а то потом некому будет доказать, что вы там при делах или все же мимо. Я — ведь не адвокат!

— Макс, — еще раз дергает меня за плечи, — хватит желчи. Накорми меня и приласкай свою Надежду. Как звучит, а? Может…

Сука! Ну, на хрена опять напомнил? Я рожей демонстрирую ему, как сильно меня не удовлетворяет его разработанный и топорно предложенный план.

— Тебе пора, мой друг, отсюда убраться на хрен. Без завтрака, без кофе. Возможно, к обеду я отойду, но ничего не обещаю. Гриш, правда, сегодня абсолютно не до шуток…

Да уж, день с утра, по-видимому, не задался. Во-первых, долбаная погода — люди разбрелись с холодных улиц по своим теплым домам, под плед в объятия к любимым, во-вторых, чертов Велихов и его совсем не к месту сообщение, а в-третьих…

— ТВАРЬ! А-а-а-а-а, — швыряю на пол раскочегаренную сковородку и смотрю на ярко-красные ладони на своих руках. — СУКА! СУКА! БЛЯДЬ!

Ожог раскаленным маслом! Это самый настоящий ад — высокотемпературное воздействие на нежную поверхность кожи, так называемое, термическое повреждение кожного покрова — как по учебнику, зверек! Со мной такого не бывало уже давненько, наверное, с окончания училища, а тут сразу одним ожогом две руки, да самым наинежнейшим местом приложился — внутренней частью обеих ладоней. Мне безоговорочно кранты! Это стопроцентный больничный лист и мое, пусть и не полное, отсутствие на любимой кухне, думаю, на неделю точно, а там, как пойдет. Какая степень, какие повреждения, какое лечение и какое заживление! Твою мать!

— Да чтоб тебя, — трясусь в припадке, рассматривая крутящуюся на кафельном полу сковороду. — Тварь такая!

Руки дрожат, а из глаз выходят скупые, но все же слезы.

— Макс? Что у тебя произошло? — и сопровождающий стандартные вопросы безусловный женский истеричный визг. — Ой, мамочки! Что теперь будет?

Этого еще для полного счастья не хватало. Прохорова, соберись!

— Надь, выйди, пожалуйста. Покинь, будь добра, кухонное помещение.

— Господи, — ко мне подскакивает, но затем зачем-то опускается на колени и пытается схватить раскаленный до красноты металл.

— Нет, — отшвыриваю ногой эту кухонную утварь и пытаюсь оградить ее, — не трогай. Очень горячо! Нет! Выйди, я прошу тебя. Надежда?

— Я не уйду! Не выгонишь! Господи, Максимочка, Боже-Боже! Ты обжегся?

Давно! Сука! Я давно обжегся! Об тебя, Найденыш! Ты тому виной. Выйди, выйди, выйди — безмолвно, как помешанный на этом слове, заклинаю.

— Надя, — шепчу, — я прошу, не мешай. Мне совсем не больно, я не плачу и не прошу чьей-либо помощи. Честно-честно…

— Надо вызвать скорую помощь.

— Не стоит, — сразу ее попытки пресекаю. — Все само пройдет. Я постою немного и…

— Давай хоть под холодную воду опустим.

Как представлю, что это все будет жечь, печь и, возможно, лопаться, сочиться и кровоточить, так и:

— Нет! Я перетерплю, кукленок, — сквозь боль пытаюсь улыбнуться. — У меня есть чудодейственная мазь. Там, дома, потом все смажу…

— Максим, — она подходит сзади и всем своим телом подталкивает к раковине, — я тебя прошу. Я знаю, как оказывать первую помощь. Я — дочь спасателей. Максимочка…

Сомневаюсь! Ты только раны умеешь наносить. Кромсать и резать по живому телу. Душу вынимать, давить чувство собственного достоинства и убивать.

— Подставляй сюда ладони. Ну же! — берет меня за предплечья двумя своими тонкими руками, а я, как паралитик, вздрагиваю, и сразу направляет их под прохладную очень тонкую струю воды. — Максим, нужно смыть эту самую масляную пленку. Давай осторожно. Видишь, я не сильный напор оставила, чтобы не покалечить больше. Давай-давай…

Ничего не слышу, не слышу ничего. Абсолютно! Все глухо и немо, а сам я в том самом вакууме, от ее присутствия торчу. Она напирает на меня — озабоченно чувствую спиной острые возбужденные торчащие соски, всем телом ощущаю судорожное дыхание и вздрагивание по корпусу ее маленькой грудной клетки, а быстрые движения губ в районе двух лопаток творят в моих мозгах ту самую откровенную дичь — я, жалкий и раздавленный, теку, как то самое расплавленное масло. А там внизу я «стою и жду»! Твою мать! О чем думаю? Ущербный Зверь!

— Надя, — хриплю, совсем утратил голос, — слышишь, Надь?

— Еще немного нужно подержать, — немного отстраняется, а я, пользуясь моментом, шумно, через рот выдыхаю. — Максим, а где твоя та «чудодейственная мазь»?

— Надя…

— Ее ведь нет? Ты обманул? Я хочу вызвать скорую. Погоди, сейчас.

— Не стоит. Я привык — не в первый же раз. Я и резал руки, и обжигался, и отбивал ладони вместо мяса. Не страшно — мне не привыкать! Постой лучше рядом, не суетись и не дергайся, не разгоняй напрасно воздух. Я ведь еще не умираю.