Любовь не по сценарию

Этого я уже не вынесла. Схватившись за край дивана здоровой рукой, я передвинулась к краю, чтобы встать, и вскрикнула от пронзившей тело боли.

– Не вставай, – упрекнула меня Эллен.

– Нет, мне надо встать, – выдавила я сквозь зубы.

Она хотела меня обнять, но на моем теле не было живого места. Кое-как подтянув под себя ноги, я медленно выпрямилась. Эллен все протягивала мне телефон. Я взяла трубку:

– Знаешь, когда я валялась на улице, то страшно обрадовалась, когда меня пристегнули к носилкам и сунули в машину. Потому что папарацци больше не могли снимать, как я лежу в луже крови. А когда фельдшер стал срезать с меня одежду, мне показалось, что меня насилуют. Я думала, это худшая минута в моей жизни. Потом врач сообщил, что во мне погиб ребенок, и я думала, что это – худшая минута. А теперь ты объяснил, что все это было не зря и мне следует жить во лжи и боли, лишь бы люди ходили на твои фильмы. Спасибо тебе. – Я закрыла телефон, вернула его Эллен и заперлась в спальне.

Через несколько часов Эллен постучалась ко мне:

– Тарин, милая, ты не проголодалась?

– Нет, спасибо.

Я промочила слезами целую пачку салфеток. Эллен за это время пять раз разговаривала с Райаном. Телефон у нее звонил каждые двадцать минут.

– Выходи, моя милая, надо поесть. Ты весь день голодная.

Мне было все равно; есть не хотелось, и я не стала ее слушать. Минут через десять в дверь снова постучали, на сей раз громче.

– Тарин, это Мэри. Открывай.

Приходилось отдать должное маме Райана – она была находчива.

– Я в порядке, Мэри. Дайте мне побыть одной.

Мне ни с кем не хотелось разговаривать – лишь упиваться горем.

– Привет, Пит, это Мэри. Приезжай к Тарин, надо выломать дверь ее спальни. Она заперлась. Захвати дрель, высверлим защелку. Что? Ногой вышибить?

Когда я открыла дверь, Мэри улыбалась. Звонок Питу она разыграла.

– Но так и будет, если опять запрешься, – пригрозила она.

Я услышала, как Эллен говорит по телефону – очевидно, с Райаном. Когда я вышла, она выскочила в гостиную. Она докладывала Райану о каждом моем шаге. Он позвонил ей несколько раз за вечер, но я отказывалась с ним разговаривать. Мою обиду не могли смягчить никакие извинения.

На следующее утро меня засыпали цветами. Три дюжины роз на длинных стеблях с запиской: «Я люблю тебя – прости». Я оставила их вянуть в коробке. Как будто розы могут что-то исправить! Может, вернут мне свежесть лица? Ах да! Счастливый Валентинов день! Не будь здесь его матери, розы отправились бы на помойку, но Эллен нашла хрустальную вазу и несколько минут возилась с цветами.

– Знаешь, ему тоже тяжело, – заявила она, поставив букет мне на стол. – Он страдает вместе с тобой.

Понятно, она пыталась представить мне точку зрения сына, отвлечь от себя, но я так озлилась, что думала только о своих несчастьях. Райан не слишком старался защитить мою репутацию, – значит, только и оставалось, что полагаться на себя.

Эллен попрыскала на тряпку полиролем и стала протирать пыль. Улыбнулась, что-то припомнив:

– Помнишь, Райан звонил отсюда отцу и говорил, что ты приглашаешь его на рыбалку? – Она повернулась ко мне.

– Да.

Я прекрасно помнила.

– Он перезвонил мне в тот же вечер, вернувшись в отель, – улыбнулась она. – Такой счастливый! Сказал: «Мама, я встретил женщину, на которой хочу жениться». Я, конечно, радовалась за него, но как мать и встревожилась. Он знал тебя всего несколько недель, но с самого начала был уверен. Тарин, ты знаешь, что он любит тебя больше всего на свете?

Она все-таки усовестила меня. Я напоминала себе о предательстве Райана, чтобы оправдать свою позицию, но ее речь подорвала мою уверенность. Я уже чувствовала, что стыдно мне на него злиться.

– Вчера он сказал, что считает себя в ответе за несчастье. Как-никак тебя терроризировала его фанатка, да и ехала ты к нему, потому что он не мог быть рядом.

– Он не виноват, – пробормотала я. – Пусть даже не думает.

– Но он думает, – уверила Эллен. – Он плакал. – Голос у нее дрогнул. – Он… сказал, что убил своего ребенка.

При этих словах она прикрыла ладонью дрожавшие губы, сдерживая плач. Потом уронила тряпку и, закрыв лицо обеими руками, расплакалась.

У меня тоже заслезились глаза, и я затуманенным зрением видела, как она спешит скрыться в ванной.

Не Райан убил нашего ребенка – я. Это я виновата.

– Тарин, прости меня, – выдохнул в трубку Райан, ответив на мой звонок.

Я все плакала. Никогда не подозревала, что во мне столько слез.

Глава 32 Вниз по наклонной

Я выключила ноутбук – мне хватило. В Сеть запостили новые снимки, на которых Райан выходил из какого-то закрытого клуба в Майами. Глаза у него были остекленелые и вид измученный. Меня это рассердило. Сердце зашлось при виде роскошной Лорен Делани, улыбавшейся в двух шагах за спиной Райана. А от фотографий, где Райан подсаживал Лорен в машину, которой предстояло отвезти их обоих в отель, терпение мое лопнуло.

Он часто выходил в свет в последнее время. Ужины допоздна, слухи о дорогущих попойках, прогулки вдвоем с Лорен и его телефонные уверения, что ничего такого не было, – все это накапливалось во мне. Просачивались и кадры со съемок. Четкие снимки, на которых Райан играл кольцом на пальце Лорен и сидел с ней бок о бок так тесно, что и листка бумаги не протолкнешь, – такие вещи доводили меня до слез. Трудно было различить, где сцена из фильма, а где… нет.

И еще поцелуи.

Кадры их соприкасающихся губ снова и снова появлялись при подписях: «Вновь вспыхнувшая любовь» и «Райан дал отставку Тарин Митчелл ради старой любви». Я сходила с ума.

Райан не раз говорил, что у Лорен есть парень, но фотографии словно хором твердили, что это вранье. А мне очень хотелось верить! В иные дни так и было, в другие – моя вера колебалась. И газетенки, уверявшие, что ее роман с Лукасом Бэнксом завершен, тоже не улучшали настроения. Отсутствие Райана все глубже вбивало между нами клин. Меня ужасала мысль о том, что он постоянно общался с последней женщиной, бывшей у него до меня.

Райан каждый день повторял, что любит меня. И каждый день без него казался вечностью.

Я попросила врача продлить рецепт под тем предлогом, что меня еще мучают боли. Мне начинало нравиться сочетание антидепрессанта с наркотиком, от которого я превращалась в бревно.

Райан, как видно, топил свое горе в спиртном. Я боялась, что он сорвется и найдет утешение в объятиях другой женщины – не той, что причинила ему эту боль.

Эллен улетела в Питсбург. Она провела со мной больше двух недель, но Билл нуждался в ее помощи в зубоврачебном кабинете. Я вполне справлялась сама, и ей было незачем оставаться. Как я ни любила Эллен, она начала действовать мне на нервы.

Едва она выехала, в комнате для гостей поселилась Тэмми.

Бывали минуты, когда я готова была бросить все и улететь во Флориду, чтобы самой увидеть, что же там, черт возьми, происходит, но не могла. Ребра еще болели, рука была в гипсе, и врач отказал бы мне в разрешении на перелет.

Большие иссиня-черные синяки на лице сходили, оставляя желтоватые пятна. При аварии досталось и лицу, и телу. Было много ссадин – даже на голове под волосами. Они тоже поджили, но струпья ужасно зудели.