Любовь Советского Союза

Тетушки холодно приняли эту информацию.

Из подъезда вышел Антон Григорьевич. Времена сменились. Теперь он был в строгом широком черном костюме, в галстуке и шляпе.

– Здравствуйте, Антон Григорьевич! – по-русски, с широким заносом руки, поклонилась ему в пояс Галина.

– Ой, Галька! – вздохнул Антон Григорьевич. – Это кто? – кивнул он на остолбеневшего при виде такого большого начальника Сашу.

– Это Саша Русаков. Актер нашего театра, – торопясь, представила Галина и потащила Сашу за собой.

– Мама! – завопила она, врываясь в квартиру. – Это Саша Русаков, мой муж! Актер нашего театра! Мы будем жить у нас!

Клавдия, убиравшая в это время со стола остатки как всегда роскошной закуски, единственное, что могла спросить:

– Вы расписались?

– Нет еще! – беззаботно крикнула Галина, обнимая мать и целуя ее. – Времени не было! Репетиция и спектакль вечером. Завтра распишемся. Ну, как он тебе?

Мама внимательно посмотрела на Сашу, но ответить не успела.

– А где Наталья будет заниматься? Ей к экзаменам готовиться надо! – закричала тетка Надежда. – Клавдия, чего ты молчишь?

– Пускай в общежитие переезжает! – весело посоветовала Галина. – И потом, зачем ей готовиться? Все равно не сдаст. Она три года на одном курсе сидит.

– Она болела! – вступилась за сестру тетка Надежда. – А ты вообще ни одного курса окончить не смогла!

– Ну и что? – радостно ответила Галя. – Зато я – ведущая актриса театра и кино, а вы – старые девы! – и, схватив Сашу за руку, потащила его в свою комнату.

Тетка Наталья заплакала.

Клавдия достала папиросу с длинным мундштуком и, закурив, задумчиво уставилась на дверь дочериной комнаты.

– Яблоко от яблони… – пробормотала тетка Надежда, собирая со стола грязную посуду.

У себя в комнате Галина вскочила на скрипучую металлическую кровать с шарами, простерла руки к избраннику и, завывая наподобие мхатовских актрис, начала декламировать:

– Как ты пришел, скажи мне, и зачем?..Стена и высока, и неприступна…Ты вспомни только, кто ты!.. Смерть тебе,Коль здесь тебя мои родные встретят!

– Может, мне лучше уйти? – жалобно вопросил Саша. – Неудобно.

– Читай! – приказала Галина.

– На легких крыльях страсти через этуЯ стену перенесся… Удержать лиЛюбовь преградам каменным?.. ОнаЧто может сделать, то и смеет сделать;И не боюся я твоих родных! [14] –

вяловато, но громким, поставленным актерским голосом ответил Саша.

Тетка Надежда стукнула кулаком в дверь и завопила:

– Распишитесь сначала, бесстыжие!

* * *

14

«Ромео и Джульетта», Уильям Шекспир. Перевод А. А. Григорьева.

Шла репетиция сцены «у балкона».

Галина стояла на двух больших кубах, обозначавших балкон, и с болью смотрела на усилия своего возлюбленного. Саша не тянул… он форсировал голос, злоупотреблял жестом, отбегал от балкона, снова возвращался к нему, закидывая голову, в общем, играл «трагедию».

Мрачный Арсеньев, спустившийся так низко в кресле, что его почти не было видно за режиссерским столиком, давно уже смотрел не на сцену, а в пол.

Саша закончил чтение монолога. Тяжело дыша, раскрасневшийся и донельзя довольный собой, повернулся к главному режиссеру:

– Как, Михаил Георгиевич… что скажете?

– Перерыв, – выполз из кресла Арсеньев.

У выхода из зала он повернулся. Начальник режиссерского управления встал, ожидая указаний, и указание последовало:

– Вводите Панкратова!

– И Андрееву! – крикнула с кубов Галина.

Арсеньев согласно кивнул:

– И Андрееву, разумеется.

– Разве я плохо играл? – кричал Саша, смачивая полотенце. – Что ты молчишь? Плохо?

Он с остервенением стирал с лица остатки «романтического» грима.

– Тебе надо работать, Сашенька, очень много работать! – пыталась успокоить его Галина.

– Разве я не хочу работать? – вскричал Русаков.

Дверь в гримуборную отворилась, и появившаяся голова Таисии трагическим шепотом спросила:

– Ну можно уже? Народ же ждет!

– Закрой дверь! – заорал Русаков.

Таисия поспешила выполнить просьбу.

– Пожалуйста! Я готов работать сутками! Но он же меня выгнал после первой репетиции! Это как тебе? Это работа? Вот посмотришь, с Панкратовым он год будет репетировать! Два! Сколько надо, столько и будет! А меня после первой же репетиции! И ты мне после этого говоришь – работать! – передразнил он Галину.

– Хочешь, я с тобой буду репетировать? – предложила Галина. – А потом покажем Арсеньеву.

– Ты? – переспросил Русаков, останавливаясь около нее и почему-то скручивая полотенце в тугой жгут.

– Я, – повторила Галя. – Что ж в этом такого? Мы в студии репетировали друг с другом.

– А почему не тетка Надя? – спросил Русаков.

– Потому что она ничего не понимает в театре и актерском мастерстве, – сдерживаясь, пояснила Галина.

– А ты понимаешь? – обрадовался Русаков.

– Я хочу тебе помочь, – закусив губу, чтобы не расплакаться, сказала Галина. – Понимаешь, – она встала и взяла возлюбленного за руку, – мне кажется, что Ромео счастлив от своей любви к Джульетте, удивляется этой любви, наслаждается своей возлюбленной как небесным созданием! А ты играешь опытного и искусного любовника, для которого главное – любым способом завоевать Джульетту. У Ромео не может быть эффектных жестов, трагического шепота, постановки головы! Он же не павлин, гордящийся своим хвостом! Он влюбленный! Наоборот, он скован, косноязычен, он смущен, но не выразить своего чувства любимой он не может! Любовь переполняет его!

Галина увлеклась. И, слушая ее, Русаков понял, что она на его глазах становится тем самым Ромео, которого он никогда не сыграет, потому что на самом деле никогда не понимал этого сопляка, способного из-за какой-то, пусть даже очень красивой и богатой девки покончить жизнь самоубийством… но осмыслить странное ощущение он не успел, потому что его захлестнула мгновенная волна ненависти к своей жене.

Он вырвал руку и очень спокойно, глядя ей в глаза, сказал:

– Спасибо тебе за помощь, конечно, но все это зря!