Любовь взаймы (Техас! Тайлеры - 2)
Шрифт:
– И что бы я была за друг, если бы покинула тебя в час беды?
– Именно потому, что мы всегда были друзьями, я и прошу тебя уйти. Если ты тут останешься надолго, может случиться что-то по-настоящему ужасное, чего бы мне очень не хотелось.
– Что, например? - спросила она со смешком.
– У меня дар наживать врагов.
Она посерьезнела.
– Никогда, Чейз.
Он невыразительно хмыкнул.
– Говоришь, Пит направляется домой?
– Точно.
– У него в прицепе мои пожитки.
– О них уже позаботились. - Она взяла со столика стаканчик заварного крема и содрала крышечку из фольги. - Он
Не замечая, что делает, он открыл рот, когда она поднесла к нему ложечку крема.
– Ты из-за меня столько беспокоилась?
– Никакого беспокойства.
– Ты позвонила моим родным?
– Нет. Я хотела сначала спросить тебя об этом.
– Не звони им.
– Ты уверен, что хочешь именно этого?
– Совершенно уверен.
– Они бы хотели знать, Чейз.
– Они узнают достаточно скоро. И когда узнают, захотят сделать из этого проблему.
– Ну, они и должны так поступить. Ты мог бы и погибнуть.
– И какая это была бы трагедия! - саркастически заметил он.
Она перестала класть ему в рот крем.
– Да, была бы.
Он, похоже, готов был начать спор по этому поводу, но вместо этого отвернулся и раздраженно оттолкнул переносной столик.
– Послушай, Марси, я ценю...
– А что случилось с Гусенком?
Он внимательно осмотрел ее. Морковного цвета волосы, которые были у нее в детстве, смягчили свой цвет и стали светло-каштановыми, с золотыми искрами. Они по-прежнему завивались и были непослушными, но она научилась искусно укладывать их.
Много лет она пыталась загореть - безрезультатно. Она, бывало, молилась, чтобы все ее веснушки слились вместе. После того, как она несколько раз сильно обгорела и много недель после этого некрасиво лупилась, Марси в конце концов отказалась от этих бесплодных попыток. Решила, что если у нее не получается гладкого золотистого загара пляжных кисонек, то она пойдет в направлении, прямо противоположном им, - будет подчеркивать белизну своей кожи. Сейчас она, казалось, просто светилась, и это нередко с завистью отмечали женщины ее возраста, которые много лет нежились на солнышке, а теперь расплачивались за свой роскошный загар складочками и морщинками.
Очки сменились контактными линзами. Годы с пластинками, выпрямляющими зубы, подарили ей идеальную улыбку. Тело-щепочка в конце концов налилось и стало женственным. Она все еще была поразительно тоненькой, но это была модная, а не уродливая худоба. Выпуклости под ее дорогой и элегантной одеждой не были изобильными, но они были видны.
Марси Джонс далеко ушла от неуклюжего книжного червя, которого все ребята звали Гусенком. В те годы, когда самые популярные девушки в ее классе становились участницами физкультурных и танцевальных команд, она была капитаном дискуссионного общества и президентом латинского клуба.
В то время, когда ее более фигуристых одноклассниц короновали как Возвращающихся домой королев и Возлюбленных Валентинова дня, она получала награды за выдающиеся успехи в учебе. Ее родители говорили ей, что это важнее, чем победы в конкурсах популярности, но Марси была достаточно сообразительна, чтобы понять, что это по крайней мере не совсем так. Она променяла бы все свои свидетельства и грамоты на одну усеянную фальшивыми бриллиантами диадему и коронационный поцелуй президента класса Чейза Тай-лера Мало кто знал, что ученица, удостоенная чести произнести
речь прощания со школой, мечтает о чем-то ином, кроме признания ее академических достижений. Действительно, ну кто бы мог так подумать? Гусенок была Гусенком, и никто не думал о ней ничего, кроме того, как она здорово соображает.Но теперь Чейз думал. Оценив ее внешность, он сказал:
– Почему-то имя "Гусенок" не идет к хорошо сложенной леди вроде тебя.
– Спасибо!
– Не за что. Ну вот, так я говорил...
– Ты давал мне понять, чтобы я к тебе не приставала.
Чейз провел рукой по непослушным волосам.
– Это не значит, что я не ценю все, что ты сделала, Марси. Ценю.
– Но ты просто хочешь, чтобы тебя оставили в покое.
– Точно.
– И ты мог бы наслаждаться своими страданиями.
– Опять угадала. А сейчас, если ты не хочешь стоять тут, пока я буду вылезать из постели в одной только повязке на ребрах, я бы посоветовал тебе попрощаться и уйти.
– Но ты же не собираешься и правда уйти из больницы?
– Собираюсь.
– Но тебя сегодня утром еще даже не смотрел врач!
– А мне он и не нужен, - я и так знаю, что у меня треснуло несколько ребер. Ничего такого, что не прошло бы после пары дней в постели. Но я лучше проведу это время где-нибудь в другом месте, где-нибудь, где виски - не такая большая редкость.
Он с трудом сел. От боли у него перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы. Выражение его лица стало ужасным, зубы скрежетали, пока острая боль немного не схлынула.
– Как ты собираешься выбираться из "этого места"? - спросила она. - В таком состоянии ты не сможешь вести машину.
– Справлюсь.
– И, наверное, при этом угробишь себя.
Он повернул голову и пронзил ее взглядом:
– Наверное, мне бы следовало взять у тебя уроки безопасного вождения...
Он не мог сказать или сделать ничего, что было бы для нее еще больнее. Она чуть не скорчилась под ударом этих слов. Кровь отлила у нее от головы так быстро, что она почувствовала себя на грани обморока.
В ту же секунду, как у него вырвались эти слова, Чейз уронил голову, так что его разбитый подбородок уперся ему в грудь. Вполголоса он длинно выругался. Если не считать этого, в комнате воцарилась прямо-таки ощутимая тишина.
Наконец он поднял голову.
– Извини, Марси!
Она нервно сжимала и разжимала руки, невидящими глазами уставившись прямо перед собой.
– Я постоянно думаю, не винишь ли ты меня в том несчастном случае...
– Не виню. Клянусь, что нет!
– Сознательно, может быть, и нет. Но глубоко в душе...
– Нисколько. Я сказал бессмыслицу, глупость. Я сказал, что превращу тебя во врага. Я не могу...– Он беспомощно приподнял руки. - Иногда меня охватывает такая злость из-за этого, что я свирепею и причиняю боль тому, кто подвернется под руку. Вот почему я - плохой собеседник. Вот почему я хочу, чтобы меня просто оставили в покое.
Его душевная боль была так очевидна, что ей легко было простить его за то, что он накинулся на нее. Он был похож на раненого, загнанного в угол зверя, который не позволяет приблизиться к себе тому, кто хочет ему помочь. В течение двух лет после смерти Тани он зализывал свои раны. Они еще не зажили. Если ничего не предпринимать, то они никогда не заживут. Они только воспалятся и станут еще болезненнее. Чейз больше не в состоянии был помочь себе.