Любовницы президента

— О, помилуйте, герцогиня, — рассмеялась Джейд. — Если это вам действительно интересно, я люблю стихи Руда Гернрейх, знаете, открытый бюст…

Герцогиня закашлялась, покраснела и тоже рассмеялась, а «господин Чу», один из наиболее любимых ее псов, сидевший у нее на коленях, засуетился и написал на ее дорогое, от Диора, платье.

— Ох-ох! — воскликнула Уэллис, набросившись почему-то не на виновника этого происшествия, а на герцога. — Ты не выгулял его! Это единственное, о чем я тебя прошу, и ты не сделал этого!

Услышав это, герцог разрыдался и выдавил из себя:

— О, Уэллис, ты опять заставила меня плакать! — Затем он спустился вниз по лестнице в свою спальню, а Джейд приказала принести свое пальто и покинула гостеприимный дворец.

Некоторое время спустя Джейд воспользовалась приглашением Ноэля Коварда и поехала к нему на Новый год, который он встречал в своем бело-розовом доме в Альпах. Она не была до этого знакома с ним, но хорошо знала, что его друзья любят, когда вечеринки украшают хорошенькие девушки. Ей было, собственно говоря, все равно, и она решила отправиться туда.

Элегантный мистер Ковард в остроносых тапочках, которые, по его словам, сделал сам Мерле Оберон, был приятно удивлен, узнав, что Джейд была карбоновой копией легендарной Карлотты.

— Она была абсолютно восхитительна! Вы непременно должны попробовать эту сладчайшую малину, которую доставили самолетом из Израиля. Вы так же восхитительны, как и ваша чудесная матушка.

Весь этот дом, как, впрочем, и его хозяин, воплощал в себе всю цветовую гамму красок, на что Джейд не смогла не обратить внимания. Вдоль дороги, ведущей к его вилле, цвели розовые и белые петунии, несмотря на то, что была уже середина зимы. А сам Ноэль был одет в ярко-пурпурный смокинг, гармонировавший с его пурпурной софой, а его зеленый галстук вполне соответствовал цвету скатерти, покрывавшей кофейный столик. Повсюду виднелись многоцветные подушки с острыми углами.

— Эту сделала Мэри Мартин, а ту — Дороти Хамерштейн. Вы знакомы с Дороти? Она просто очаровательна!

Джейд была представлена Биллу Холдену, который тут же поинтересовался, приедет ли Одри.

— Одри? — удивилась Джейд.

— Да, Одри Хэпберн, — сказал Билл, как бы удивляясь, что имя этой актрисы кому-то может быть неизвестным.

Там был также Орсон Уэллис — впечатляющая фигура, необыкновенно заинтересовавшая Джейд. Мистер Уэллис сказал ей, что она точная копия своей матери и что, несмотря на то, что был женат на легендарной блондинке Рите, он все же считает Карлотту Боудин самой прекрасной блондинкой в мире.

В этот самый момент к разговору присоединился Джеймс Мэйсон, заявивший, что считает Карлотту воплощением голливудского обаяния, а подошедший Ноэль произнес:

— Когда Герти… Гертруда Лоуренс, — объяснил он, полагая, что Джейд слишком молода, чтобы знать, кто она такая. — Когда Герти и я танцевали, все вокруг говорили, что мы являемся самым точным определением изящества!

Давид Нивен, еще один житель Швейцарии, поведал Джейд о том, какая это была трагедия, что ее талантливая мать прожила столь короткую жизнь. Затем он представил ее Чарли Чаплину, который сидел один, погруженный в свои мысли. Мистер Чаплин обошел молчанием Карлотту, поскольку ее творческая карьера протекала уже после его собственной, и Джейд была признательна ему за это. В конце концов, она приехала в Швейцарию не для того, чтобы собирать мемуары о своей блистательной, но уже покойной матери.

Она взяла четвертый бокал шампанского и направилась к окну, чтобы поглазеть на уже невидимый Монблан.

— Прекрасный вид, не правда ли? — сказал подошедший к ней Ноэль.

— Нет, не очень, — откровенно призналась Джейд, повернувшись к нему.

— Какая ты капризная, — сказал мистер Ковард, шутливо пригрозив ей пальцем. — Точно как твоя прекрасная матушка.

Пронесся слух, что скоро, возможно, приедет сам Ирвин Шоу, что очень обрадовало Джейд, обожавшую его короткие рассказы. К тому же он, наверное, не знал ее мать. Но узнать, приехал ли он, ей так и не довелось, так как вскоре она покинула этот дом в сопровождении какого-то принца из какого-то княжества, покорившего ее своими необыкновенно голубыми глазами и напоминавшего кого-то из прежней жизни.

Принц решил показать ей свою виллу, расположенную чуть выше виллы Ноэля, и все то, ради чего обычно приезжают в Швейцарию: набережные, виллы и лыжные прогулки.

Утром она почувствовала легкие угрызения совести. Наступило разочарование в виллах вообще и в этой в частности. Ведь нарушено собственное обещание не ввязываться больше в амурные дела и не искать себе любовных приключений.

Так наступил этот первый день Нового, 1965 года. Она даже не решила, как проведет этот год. Слава Богу, что закончился старый.

III

Встреча с Д’Арси принесла Джейд некоторое беспокойство. Вся ее жизнь стала казаться бесцельной и бессодержательной, и она снова и снова задавала себе те же вопросы: что ты собираешься делать дальше? Как ты собираешься прожить остаток своей жизни?

А весной у нее вдруг появилось чувство, что за ней следят. Идя по бульвару, она как бы кожей почувствовала на себе чей-то взгляд. Но вокруг никого не было. Может, это был призрак? Ее одолели сомнения, временами стала даже подумывать о том, чтобы перебраться в Лондон. Она могла получить там работу фотомодели, ведь у нее действительно была неплохая профессиональная репутация. Но что-то подсказывало, что следует подождать до осени.

А некоторое время спустя, в июне, убедилась в том, что была права. В один прекрасный день она открыла дверь и увидела того, кто ее преследовал. Удивления совершенно не было, так как давно уже жила ожиданием. Он заполнил собой все пространство двери — был выше, шире и прекрасней, чем прежде. Она сразу забыла о том, что во время их последней встречи игриво отвергала все его попытки заполучить ее. Забыто было все, кроме счастья повиснуть на руках Реда Стэнтона.

За все это время у нее накопилось к нему множество вопросов, она хотела сказать ему миллионы слов, но все это сейчас было неважным и могло подождать.

Их тела и губы слились в одно единое целое. О, губы Реда привели ее в состояние экзальтации: сперва они были сухими, мягкими и плотно сжатыми, затем они разжались, дав ей почувствовать его возбуждающе сладковатый язык. Поначалу их руки двигались медленно и осторожно, но вскоре их движения стали быстрыми и нетерпеливыми. Она с невероятным трудом оторвала себя от него, чтобы освободиться от скрывающей ее тонкой белой ночной рубашки. Затаив дыхание, он наблюдал за ней, еще более прекрасной, чем прежде. Как долго он мечтал о ней, представляя белую кожу, розовые соски и красноватый шелк треугольника внизу живота. Сперва он долго держал в голове все эти грезы, но потом они стали постепенно забываться. Это было так давно.

Он начал возиться со своей собственной одеждой, бросив на пол пиджак, затем галстук.

— Давай я, — сказала она, видя, что он не может справиться с пуговицами рубашки. Ее пальцы оказались более ловкими и быстрыми.

Дальше все пошло более слаженно: она расстегнула его ремень, он — «молнию», она сняла с него брюки, он ногой отбросил их в сторону. Затем он снова прижал ее к себе, наслаждаясь близостью ее тела и совершая движения, приводящие их обоих в неописуемое возбуждение. Он поднял ее на руки и отнес на ту самую кровать, про которую Д’Арси сказала, что она маловата для любви. Кузина ошиблась. Если она для чего-нибудь и была пригодна, так только для любви.