Любовное заклинание

«А ты не представляешь, кто сейчас встанет из-за стола», – подумала Симона, чувствуя, что ее голова вот-вот лопнет от потока грязных сплетен про знаменитого телеведущего, который поселился в роскошном доме рядом с Луизой и нарушил великосветскую атмосферу района.

– Хорошо еще, что рок-певцов пока нет, – ответил Великолепный Уильям таким тоном, словно их появление ожидалось в ближайшем будущем. По всему было видно, что он сожалеет об утрате былого Хэмптонса.

Сим вздохнула, слушая всю эту чушь и радуясь возможности не участвовать в разговоре. Наверное, это был верный шаг – сказать, что она нигде не работает.

При иных обстоятельствах Симона постаралась бы запомнить все подробности: содержание разговоров, фасон вечерних туалетов, рисунок на столовом серебре. Они с подругами так любят обсуждать подробности из жизни героев светской хроники. Но сейчас у девушки не было ни малейшего желания смотреть по сторонам. Вместо этого она уставилась на Кристину, чувствуя необычный приступ злорадства. Вне сомнения, жена Великолепного была красива, как картинка. Описывая такую женщину, мужчины обычно говорят «божественно хороша».

И при этом такая пустышка! Кристина почти не притронулась к еде, поскольку все время висла на рукаве мужа и, казалось, могла слушать до скончания века пустую болтовню о том, с кем и когда он играл в теннис. Правда, похоже, на Гаррисона Гаррити вся эта чушь не производила особого впечатления. Чем дольше Симона наблюдала за ним, тем большей симпатией проникалась. Старший Гаррити тоже периодически поглядывал на девушку через стол – видимо, пытался понять, в каких отношениях она находится с его сыном.

Жаклин же, напротив, пыталась внимательно слушать свою невестку и – Сим заметила не без удовольствия – с трудом скрывала разочарование. В конце концов, приятно сознавать, что даже среди Гаррити есть здравомыслящие люди. Муж Анны, Гарольд Гаррити, был темноволосый, высокий, с квадратной челюстью – он чем-то походил на Кэрри Гранта в старости, только напрочь лишенного обаяния. Гарольд заметно оживился, когда Жаклин переключила свое внимание на Джеймса. С любопытством глядя на сына, она спросила:

– И чем же ты намерен теперь заниматься?

– Ничем особенным. – Джеймс слегка повел плечом, одновременно пытаясь положить соседке руку на колено. – Всю неделю мы с Симоной бродим по Нью-Йорку. Пару раз сходили в театр. Были на выставке Ральфа Кляйна в Гагенхайме.

Последняя фраза вызвала живой интерес у всех. Дядя Гарольд переспросил:

– На выставке Кляйна?

– Сим была на его лекции в колумбийском университете, и учитывая ее обширные знания по истории искусств, мы...

Жаклин удивленно уставилась на Симону.

– Вы были на лекции мистера Кляйна?

Понимая, что больше не удастся играть роль бессловесного манекена, Сим кивнула:

– Да, была.

В ее голосе прозвучало едва заметное раздражение.

– А мы не смогли пойти, – извиняющимся тоном сказала старшая женщина. – Мы как раз были в Австралии.

– Я тебя умоляю, Жаклин! Этот Кляйн – всего-навсего примитивный иллюстратор, – воскликнул дядя Гарольд с невыразимым отвращением. – Ты прекрасно знаешь, что подобные типы не имеют никакого отношения к настоящему искусству!

Еще когда Кристина расписывала знаменитого телеведущего, который поселился по соседству с Луизой, Симона почувствовала, что терпение ее на пределе.

– Боюсь, вы заблуждаетесь, – возразила она, возможно, с большей горячностью, чем следовало. – Я считаю, что Кляйна часто не понимают. Он родился и вырос в рабочей среде, окончил Питтсбургский художественный институт и сумел отразить в своем творчестве все разнообразие жизненного опыта. Думаю, мало кому из художников это под силу. То, что вы называете «обыкновенными иллюстрациями», возможно, слишком сложно для вашего понимания, мистер Гаррити.

«Ну, вот, – подумала Симона, – теперь пути назад нет. – Я позволила себе намекнуть, что Гаррити не разбирается в искусстве».

– Браво! – воскликнула Жаклин, когда гул голосов немного поутих.

Она дружелюбно улыбнулась Симоне, и та только почувствовала себя хуже. «И зачем я вообще открыла рот? – с горечью подумала девушка. – Теперь отделаться от Джеймса будет еще сложнее. После всего, что он сделал, я бы предпочла иметь в лице его матери врага, а не друга».

– А вы тонкая штучка, – заметила Жаклин. – И как я сразу не догадалась? Женщина, которая способна заставить моего сына носить костюм, гулять по центру Нью-Йорка и слушать классику – такая женщина достойна восхищения. А эта новая стрижка просто чудесна!

Когда Сим наконец рискнула взглянуть на Джеймса, она поняла причину восторгов его матери: парень выглядел гораздо лучше своего брата, Великолепного. Откажись он от жизни в хибаре охранника, Манхэттен был бы у его ног. А может, даже целый мир. Джеймс был рожден для роскоши – и почему-то избегал ее.

Прижав руки к груди, Жаклин продолжала восхищаться:

– Вы так хорошо разбираетесь в живописи, Симона! Я в восторге. И такие глубокие познания в истории искусств! Наверно, вы обожаете этим заниматься! И где только Джеймс нашел такой клад?

Сим приготовилась к неизбежным расспросам о том, какой университет она окончила – они, должно быть, кроме Йельского и Гарварда, ничего не признают. Но опасный вопрос так и не был задан. Девушка вздохнула с облегчением, надеясь, что неловких ситуаций больше не возникнет. И тут дядюшка Гарольд громко откашлялся и произнес:

– Будем надеяться, у Кляйна хватит ума не выставлять свои работы в музее Метрополитен!

Его высказывание произвело эффект разорвавшейся бомбы – все присутствующие стали одновременно высказывать свое мнение. Голос Жаклин перекрывал остальные:

– Ну же, не говори глупостей, Гарольд! Статуя была застрахована. А детектив Перес отрабатывает разные версии. Он – опытный полицейский, двадцать лет занимается расследованиями и, говорят, очень успешно.

– Вот именно, говорят, – проворчал Гарольд.

– Верно, дядя, – поддержал Великолепный. – Ему нельзя доверять. А Эдмонда Стайлса вообще нужно уволить. Как ты знаешь, я каждый день ненадолго заглядываю в музей проверить коллекции, – он улыбнулся, заискивающе глядя в глаза родителям. – В особенности те, которые принадлежат нашей семье.