Любовный узел, или Испытание верностью

– Христос распятый! – выдохнул Оливер, отбивая удар клинком. Щит он уже потерял, впрочем его противник, испуганный, но упорный молодой фламандец, тоже. Вокруг них бушевал хаос битвы. Рыцари графа Роберта отчаянно и безнадежно сражались в арьергарде, сдерживая натиск атаки, чтобы королева вместе со своими телохранителями могла бежать.

Оливер знал, что они дорого платят за выигрыш времени: им тоже следовало бежать, пока еще имеется шанс. Только это и оставалось. Дэвид Шотландский бежал, а Майлс Глостер видел, как его солдаты тают, как масло, под горячим лезвием фламандского ножа.

Рыцарь снова ударил своего молодого противника на возврате меча, целясь в правую ключицу. Стоит ее сломать, и рука с оружием повиснет. Фламандец ожидал, что удар пойдет со следующим взмахом в левый бок, поэтому не успел ничего сделать. Вся сила руки Оливера обрушилась на него. Он вскрикнул и уронил меч. Оливер резко развернул Героя и пришпорил, чтобы побыстрее вернуться обратно на те несколько ярдов, что отделяли его от Джеффри Фитц-Мара, сражавшегося в кругу рыцарей, которые прикрывали графа Роберта. И речи не было о том, чтобы долго удерживать эту позицию. Слишком многочисленные силы катились на них, которые вдобавок жаждали отомстить за поражение при Линкольне и свирепели при мысли, что короля Стефана держат в цепях, как обычного преступника.

Бой, бег, бой; фламандские наемники Вильяма д'Ипра хватают за пятки. Граф Роберт и остатки его отряда отступают по дороге к переправе через Тесту в Стокбридже. Они отчаянно надеются, что мост либо не охраняется, либо стражи мало, и им удастся пробиться сквозь нее.

– И почему я только не пошел в отшельники?! – выдохнул Джеффри, когда у самого его шлема просвистела стрела.

– Потому что тебе хотелось удовольствий и приключений, – заметил Оливер, снова вонзая шпоры в серые бока покрытого пеной коня. Позади него пешие солдаты бросали оружие, чтобы быстрее бежать, а о спасении обозных телег давно уже никто и не думал.

– Охотно отрекаюсь. Вперед, кляча! – Джеффри хлопнул коня по крупу мечом. Тот захрипел и вскинулся, роняя пену с удила. – Еще одной мили ему не выдержать. Я… Господи Иисусе!

Он резко остановил измученную лошадь и в отчаянии воззрился на дорогу перед ними. Оливер тоже придержал коня. Дорогу загораживал отряд на свежих лошадях, сентябрьское солнце золотисто играло на их оружии и доспехах. Они ждали атаки, сомкнув ряды стремя в стремя и склонив копья к бою.

– И Господу Иисусу не спасти нас, – произнес, тяжело дыша, Оливер и потер ноющую руку. – Мы попали, как зерно меж двумя мельничными камнями.

Он очень отчетливо и ясно видел приближающегося к ним командира новых врагов. Роскошный гнедой конь, великолепные доспехи. Это не оборванный фламандец, а опытный воин, предводитель не менее тщательно отобранных людей. Выбора больше не было: бежать невозможно, главное – остаться в живых.

Молодой лорд перевел гнедого на рысь, подъехал к остаткам их отряда один и повернул коня боком. Руки, державшие поводья, были тонкими, изящными и сильными. Красивое, правильное лицо, темные, почти черные глаза. Под гамбезоном виднеется темно-вишневая туника с золотой вышивкой. Оливер решил про себя, что это не просто опытный, но и весьма благородный воин.

– Меня зовут Луи де Гросмон, – крикнул он звонким сильным голосом. – Я служу королю Стефану и Вильяму д'Ипру, лорду Кенту. Мой приказ – убивать, но и вести переговоры. Если вы подчинитесь, я прослежу, чтобы с вами обращались как с почетными пленниками. Если нет… – Воин слегка пожал плечами и усмехнулся, слегка показав белые зубы, – тогда я прослежу, чтобы вас с почестями похоронили.

Взмахом руки он указал на стоявших позади него солдат, которые горячили коней.

Оливер уже слышал приближение погони и знал, что им не пробиться. Их поймали, как крыс в ловушку. Может быть, умирая, им удастся прихватить с собой кое-кого из противников, и все. Столь же бесполезное деяние, как и вся война.

Граф Роберт оглянулся через плечо и, увидев наезжающих солдат, склонил голову не столько перед противником, сколько перед неизбежным. Повернув меч рукоятью вперед, он передал его в изящную руку Луи де Гросмона.

– Я Роберт де Кэн, граф Глостер. Я сдаюсь тебе, но не из-за того, что испугался угрозы. Если ты убьешь меня, сомневаюсь, что доживешь до момента, когда сможешь проследить за почетными похоронами.

Молодой воин принял меч и повернул его к свету, восхищаясь качеством.

– Я тоже, – ответил он, но глаза его блестели как у кота, слизывающего с усов сливки.

За семьдесят миль от этих событий, в Бристоле, Кэтрин сидела в женских покоях и с помощью Эдон шила свадебное платье. Графиня Мейбл дала ей отрез тонкой темно-красной шерсти и мешочек жемчуга, чтобы расшить рукава, ворот и подол. Правда, день свадьбы был не ближе, чем четыре месяца назад. Поддержка, на которую рассчитывала королева Матильда, заставляла себя ждать. Лондон остался верен супруге Стефана, а теперь еще и епископ Винчестерский, опереться на которого для Матильды было совершенно необходимо, все больше охладевал. Брат короля Стефана, он чутко следил за тем, откуда дует ветер.

Каждый день в Бристоль и обратно неслись гонцы, которые привозили вести графине и приказы людям, чей долг был следить за тем, чтобы дела шли гладко. Изредка появлялся Оливер с требованиями продовольствия и фуража, но оставался не больше, чем на сутки. Не то что обвенчаться, поговорить-то было некогда.

– Но они, конечно, скоро вернутся домой, – сказала Эдон, слегка вздохнув. – Они воюют уже все лето. Джеффри говорит, что сторонникам Стефана все же придется наконец признать Матильду.

Кэтрин поморщилась, и не только из-за того, что шов, который она делала, никак не хотел идти прямо.

– Разве что в самом конце. И похоже, что до него-то они и будут драться, – ответила она на замечание Эдон, откусила нитку и принялась печально рассматривать свою работу, отлично понимая, что придется все распороть и начать заново.

– Неважно, до чего, лишь бы поскорее, – капризно откликнулась Эдон – Ты Оливера хоть иногда видишь, а мы с Джеффри не встречались целое лето.

Кэтрин достаточно хорошо знала приближающиеся признаки, поэтому поторопилась отложить шитье и под предлогом, что ей надо заглянуть к жене конюха, которая была на последних неделях беременности, выскочила из покоев. Поток слез – это последнее, что ей сейчас было нужно, потому что она сама могла присоединиться к Эдон, чтобы выплакать свое сердце.

Молодая женщина замешкалась в своей комнатке, чтобы собрать все необходимое. У очага лежала растопка, оставленная Годардом; стоял густой запах дыма и сушащихся трав. Когда Кэтрин вскинула сумку на плечо, ее ноздрей коснулся еще один аромат: сухой, едва уловимый. Этого запаха не было в помещении семь месяцев. Волоски на шее молодой женщины встали дыбом.