Люди песков (сборник)
Шрифт:
— Ты что ж, Чопан-ага, заболел, что ли?
— Да болезней во мне особых нет, только вот брюхо от голоду пухнет!..
— А ты лежи больше! Небось знаешь пословицу: лежачему быку корма нет! Работать надо!
— Когда уж нам работать. — Чопан-ага закряхтел, вставая. — Иди-ка, доченька, дровец принеси, кумганчики на огонь поставьте!
Босые, озябшие девочки вышли во двор.
— А я у тебя вроде телку недавно видел, Чопан-ага? Где она?
Хозяин махнул рукой:
— Три недели, как продали…
— Так… Теперь, значит, кибитку продавать будешь? А для детей нору выроешь?
Чопан-ага молча вздохнул.
Анкар-ага обернулся и взглянул на гостя. Тот сочувственно покачал головой.
— Как же это у тебя получается? Жена и старшая дочка в колхозе работают, а ты весь день на боку лежишь? Даже по хозяйству никакого от тебя проку!
— Так ведь оголодал, Анкар-ага!.. Их-то в поле кормят, кашу с мясом дают!..
— За работу дают! А ты?! Совсем ты опустился, Чопан-ага. Хоть по кусочку бы в день перекапывал, глядишь, к весне поле расчистил!.. Неужели тебе ребятишек не жалко?!
— Да ведь проку-то от этого копания никакого… Вон он, урожай! — Чопан-ага кивнул на редкие хворостины джугары. — Я и убирать не стал. Только ишаку прокормиться!.. Не растет… Такая, видно, земля…
Гость не выдержал:
— Нашей земле цены нет, если к ней с умом подойти! Вот что, Чопан-ага, не надо мне вашей кибитки! Я к вам на той неделе приду, зерна полпудика прихвачу, после урожая вернете. А землю вы напрасно ругаете. Нашей земле только угодить надо, она никогда не обидит! Я вас научу!
— Спасибо вам! — Чопан-ага благодарственно поднес ладони к глазам. — Я что ж… Я с удовольствием…
Чая гости дожидаться не стали. Чопан-ага вышел проводить их. Пройдя шагов сто, Анкар-ага обернулся, Чопан-ага стоял с лопатой в руках, вид у него был нерешительный, он словно раздумывал — копать или не копать…
Незадолго до отчетно-перевыборного собрания в «Бирлешик» приехал Рахманкулов.
Вскинув на плечо двустволку, он сразу же направился к реке, но Паша прекрасно понимал, что не фазаны интересуют Рахманкулова в его колхозе. Своими глазами хочет посмотреть «райком», что тут натворил председатель «Бирлешика».
Рахманкулов дошел до финиковых деревьев, поднялся на насыпь у старого арыка и оттуда оглядел берег. Все пространство от арыка до реки, по которому раньше бродили в бурьяне коровы, было застлано зеленым бархатом молодых всходов. Старый арык перекрыли в том месте, где он соединялся с главным каналом, а на новые земли проведен был новый арык.
Сколько же здесь гектаров? Пятьдесят? Семьдесят? Может, сто? Паша и сам небось толком не знает. А рай-план и инспекция и не подозревают о существовании этих посевных площадей… Да и первый секретарь первый раз видит это великолепие. И не увидел бы, пожалуй, если бы не анонимка…
Значит, так, товарищ Анкаров, — в одно ухо влетело, в другое вылетело?! Бюро райкома само по себе, а ты сам по себе? Уважаешь мнение колхозников? Но ведь анонимное письмо тоже написано членом колхоза. Нескладно получается… Совсем было решили спустить на тормозах, подождать, — может, и правда, что выйдет, а тут письмо… Хоть и анонимное, а сигнал — нельзя не реагировать!.. Ладно, Рахманкулов,
не горячись, постарайся разобраться спокойно…Поразмыслив таким образом, секретарь райкома не спеша спустился с насыпи пригорка и направился к женщинам, работавшим на ближайшей карте. Работа у них шла споро: одни разбрасывали навоз, другие окапывали межи, ровняли края карт…
— Это чья же бригада работает? — поинтересовался Рахманкулов, подходя к молодой женщине, проворно орудовавшей лопатой.
— А все здесь, товарищ Рахманкулов, — не смущаясь ответила молодуха. — Любую бригаду найдете!
— Вы-то сами из какой?
— Я из бригады Нунны-пальвана. Мы всегда на подхвате — как какая бригада не управляется, мы тут как тут! Скажут, канал копать, канал копать поедем!
— Постойте, постойте, а не вы ли там на канале в бригадирах ходили? Вы сноха Анкара-ага?
— Да, я Кейик Анкарова.
— Много я о вас слышал.
Рахманкулов с интересом посмотрел на ее красивое раскрасневшееся от напряжения лицо.
— Что же вы обо мне слышали? — Кейик с улыбкой взглянула на первого секретаря.
— Хвалят вас. Восхищаются. Но вы ведь и правда замечательно работаете! И на канале и здесь! Вон сколько целины подняли! И все вашими руками!
Кейик, прекрасно знавшая, как досталось в райкоме Паше за эти новые земли, не растерялась:
— Новые земли, товарищ Рахманкулов, мы всем колхозом осваивали! Собрание так постановило! Теперь все надежды здесь! Уродит — с хлебом будем!
— Да, это конечно… — неопределенно протянул Рахманкулов.
— А почему вы нашего председателя ругали, товарищ Рахманкулов? Мы сначала даже не поверили. Как же это, думаем, разве можно ругать за то, что люди сыты будут!.. Ругать надо, если голодные останутся!
— Это верно, но прежде всего план…
— План?! — Кейик и не думала уступать. — А разве в плане сказано, кому сытым быть, кому голодным?!
Рахманкулов не ответил. Слишком дерзким был этот вопрос. Он часто бывал в колхозах, привык к тому, что просят чаю и соли, сапог и телогреек, спрашивают о пенсиях и о том, когда кончится война, но таких вопросов, как задала эта красивая молодуха, ему еще никто не задавал.
Кейик и сама сообразила, что поставила секретаря райкома в неловкое положение, и быстро перевела разговор на другое:
— Товарищ Рахманкулов! Идемте, я вас к тете Огулдони отведу — чаем напоит!
Секретарь райкома молча последовал за женщиной. Та подвела его к поварихе, орудовавшей над большим казаном, установленным под тутом.
— Тетя Огулдони, это наш секретарь райкома. Заварите чаю покрепче — у меня в узелочке возьмите: там и чай есть, и сахар, и лепешка…
Рахманкулов не удержался:
— Если в такое время вы можете угощать людей чаем с сахаром, до голода вам далеко!
— А я не об одной себе думаю, товарищ секретарь райкома! По мне не равняйте. Я лучше других живу…
И она почему-то вздохнула.
Под вечер Рахманкулов пришел в контору. Там оказался только Сазак и какой-то старик с бледным, испитым лицом. Рахманкулов его не знал.