Люди среди людей

– Именем его высочества махараджи… - Эти спокойно произнесенные слова сразу все меняют.

Тюремщик подскакивает на месте, как будто его укусила кобра. Он поворачивается на сто восемьдесят градусов и замирает в странной позе человечка из кукольного театра.

– Именем его высочества мы требуем, чтобы нам показали еще двух не получивших прививку арестантов!

– Требуете?
– оскалив зубы, сузив ненавидящие глаза, начальник тюрьмы, кажется, готовится к прыжку.
– Требуете…

Кхандала замер. Сейчас он прикажет стрелять. Вот сейчас… Кажется, они целую бесконечность стоят уже друг перед другом, на виду у десятка окаменевших солдат…

– Прошу вас, господин начальник, время не ждет, - невозмутимо, будто продолжая деловой разговор, замечает врач-индиец. На его лице нет и тени беспокойства. Может быть, только нетерпение.

– Мистер Хавкин говорит, что, когда в тюрьме холера, всегда есть опасность, что заболеет охрана и администрация. Право, не стоит вам рисковать жизнью. Кстати, кто это у вас тут?

Белый доктор, не дожидаясь конца переговоров, шагнул к еще не заложенной нише и переступил начатую солдатами стену.

– Огня!
– скомандовал он и скрылся в душной, вонючей темноте каменного мешка.

Солдаты, неуверенно поглядывая на начальника, поднесли факелы ближе к черному проему.

– Больше огня!

Люди сгрудились у входа в нишу, будто позабыв о готовой вспыхнуть вражде. Теперь и Кхандала бросился туда же. Его обдало почти непереносимым тошнотворным смрадом. Сначала он различал только спину врача, присевшего на корточки возле какого-то неподвижного тела. Потом свет факелов вырвал из тьмы лицо человека. Хари? Преодолевая страх и отвращение, Кхандала наклонился ниже. Не может быть… Это не брат. У Хари круглое, даже слишком круглое для мужчины лицо с толстыми губами, как у обиженного ребенка. В казарме над ним даже посмеивались за эти толстые губы. А тут - высохший человек с заостренным носом и скулами. Глубоко провалившиеся глаза полуоткрыты. Углы рта печально оттянуты вниз, так что кажется, человек издевательски смеется над кем-то.

– Умирает, - говорит белый доктор и осторожно кладет руку остроносого на вонючую сырую солому.
– Конец.

Кхандала продолжает вглядываться в страшное лицо, и постепенно угловатая, высохшая маска становится ему до боли знакомой. Вот родинка над бровью, точь-в-точь такая же, как у отца. А вырез иссохших губ и круто поднятые над переносьем брови - это от матери. Черная струйка змеей выползла между губ умирающего: кровь. Кхандала вскочил. Белый доктор уже вылез из ниши и теперь обтирал руки ватой. Запах спирта на миг забил удушливые запахи подземелья. Только он, этот белый врач, может спасти Хари. Брат еще жив. Он улыбается. Надо только скорее сделать ему укол…

– Конец, - повторяет врач.
– Поздно. Это улыбка смерти. Холера…

Солдаты разбирают стенку в нише Рахатмэ. Кажется, им никто не приказывал это делать. Начальник тюрьмы безмолвно стоит в толпе. Его просто перестали замечать. Чувство общей опасности как будто придавило полтора десятка загнанных в подземелье людей. Теперь все смотрят на врачей. От холеры нет спасения - это знает каждый. Но если эти двое так спокойно стоят здесь, рядом со смертоносным мертвецом, наверно, в том ящике, что держит в руках их слуга, действительно есть какое-то спасительное средство.

– Сахиб доктор будет колоть своей иголкой солдат тоже?
– робко спрашивает кто-то переводчика.

– Да, конечно. Не позже чем завтра утром.

– И тогда холера уйдет?

Солдаты сняли уже два ряда камней в нише Рахатмэ. За стеной - ни звука. Еще ряд камней спят. Один из солдат заглянул в глубину.

– Ты жива, Рахатмэ? Откликнись, Рахатмэ! Тишина.

– Она очень испугалась, когда мы начали закладывать стону, - будто оправдываясь, говорит солдат.

– Она просила не убивать ее, а потом закричала и утихла, - добавляет другой.

Рахатмэ находят на самом дне. Неужели этот маленький сверток валяющихся в грязи тряпок и есть та самая Рахатмэ-Ласточка, Рахатмэ - Белый аист. Гордость дворца, в чью честь слагали стихи лучшие поэты Пенджаба?!

Медики осматривают жену махараджи, покачивая головами. Белый врач многозначительно похлопывает себя по тому месту, где бьется сердце.

– Страх, - говорит переводчик, - страх - самый жестокий убийца.

Больше им нечего делать в подземелье. Снова дымят факелы в бесконечно длинном, петляющем коридоре. Но теперь люди идут медленно, едва переставляя ноги. Хмурый начальник тюрьмы бредет в хвосте процессии. Солдаты стараются держаться от него подальше: этот не забудет отомстить любому свидетелю своего позора.

Позади всех, волоча по камням ненужное ружье, плетется Кхандала. Ему страшно оставаться внизу возле тела брата, но еще страшнее подниматься наверх. Сегодня же будет проведено следствие, и еще до захода солнца станет известно, кто провел врачей по правому коридору. И тогда… Кхандале кажется, что он целый век пробыл в темнице, но во дворе после ухода врачей прошло лишь двадцать минут. Здесь ничего не изменилось: все так же ослепительно сияет солнце, томятся на жаре его товарищи и над камнями по-прежнему поднимается дрожащий столб перегретого воздуха. Только в кресле, где раньше сидел министр двора, теперь новое лицо - резидент британского правительства капитан Армстронг. Но какое Кхандале до этого дело? Разбитой походкой идет он на место, становится в строй и в тот же миг сливается с массой таких же, как он, оранжевых тюрбанов и синих френчей.

…

Хавкин тяжело поднимается по ступеням. Он бледен, весь в грязи, на лбу кровоточит ссадина. Его растерзанный вид странно контрастирует со свежевыглаженным костюмом и розовыми щеками резидента. Но мистер Армстронг достаточно воспитан, чтобы не придавать значения внешнему виду своего собеседника. Он любезно приподнимается навстречу врачам. Отлично. Прекрасное начало. Он, капитан Армстронг, уже сообщил соответствующим инстанциям, что прививки в тюрьме Капурталы прошли блестяще. Вероятно, завтра мистер Хавкин пожелает предпринять вакцинацию дворцовой стражи. Не правда ли?

– Они там мучают и убивают людей, - не слушает его Хавкин.
– Как представитель центрального правительства вы обязаны вмешаться.

Да, да, но он надеется, что мистер Хавкин окажет ему честь и позавтракает в резидентс-хаузе. Мистер Датт, если пожелает, тоже… И не надо пока о делах. Экипаж ожидает их у дворцового подъезда.

Белый доктор проводит рукой по лицу. На побледневшей коже остаются грязные полосы.

– Вы, вероятно, плохо меня поняли; капитан, - тихо повторяет он.
– Только что я был свидетелем преднамеренного убийства. Если вы не желаете расследовать это преступление, я лично должен обратиться к махарадже.

– Его высочество отбыл с ответным визитом вежливости в Патиалу.

– Я дам телеграмму вице-королю…

– Боюсь, что и тут вас ожидает разочарование, - уже не скрывает раздражения резидент.
– Ваш запрос пе находится в

компетенции центральных властей. И поверьте мне, мистер Хавкин, нам лучше всего перенести эту беседу в мой дом.

С минуту Хавкин рассматривает свои грязные ладони, потом поднимает усталый взгляд. Доктор Датт уже собрал со стола и уложил в ящик всю прививочную посуду. Что делать дальше? Да, конечно, надо идти. Но прежде следует решить для себя еще что-то. Что именно? Лица, лица… Сколько их тут? И вдруг Хавкин видит единственно нужное ему сейчас лицо. Среди сотен одинаковых синих человечков с ружьями его, как магнитом, притягивает именно этот солдат, тот самый их проводник, чей брат умер в тюрьме от холеры. Надо справиться, как его имя. Он добрый и честный человек. Для разбирательства важен именно такой неподкупный свидетель. Но почему парень потупил взор и стал так упорно созерцать свои босые ноги? Хавкин хочет подойти к солдату, но доктор Датт берет его под руку и поворачивает в сторону ворот.