Люди среди людей

– Ты отказываешься, Володя?

– Я уже дал обещание быть в одном доме…

Мечников досадливо вздохнул. Он не смеет вмешиваться в чужую личную жизнь, но Ольга Николаевна будет расстроена.

– Простите, Илья Ильич, но встреча как раз не личная. Меня пригласили живущие в Париже индийцы. Мы с ними теперь вроде земляки.

Бывает так: фраза едва произнесена, ничего в ней вроде особенного нет, слушатели и бровью не повели, но ты уже знаешь - сказано не то. Хавкин мгновенно ощутил это «не то».

– Если не секрет, вас пригласил Кришнаварма?
– спросил Ру.

– Да, от его имени. Вы знакомы?

Ру промычал что-то невнятное, а Мечников в третий раз за время разговора то ли испуганно, то ли испытующе взглянул на директора. Да, несомненно, атмосфера глухого недоброжелательства, которая осталась после их разговора с Ру, теперь, при упоминании имени Кришнавармы, еще более сгустилась. Но почему? Расстроенный Илья Ильич, нещадно кашляя и сморкаясь, вышел из лаборатории вместе с Хавкиным. На прощание Ру молча подал гостю узкую сухую руку. О том, чтобы мосье Вольдемар снова навестил институт, не было сказано ни слова.

Надо было поскорее спуститься в вестибюль и сообщить Клеру о неудаче, но Мечников крепко взял его под руку и по длинному коридору повел в свою лабораторию. Предстоял, видимо, еще один разговор. Шел Илья Ильич по-стариковски мешковато, на приветствия сотрудников привычно потряхивал мощ₇ ной лохматой головой. Едва ли он видел сейчас кого-нибудь. Зато Хавкин упорно искал среди встречных знакомые лица. Но тщетно. Умер эконом папаша Саше, умер большой друг Пастера химик Дюкло, не стало доброго доктора Транше, другие состарились, ушли на покой. Институт разросся, институт стал чужим. Чужим? Это так просто понять головой. А сердце не хочет мириться с потерей. Так и кажется: прихрамывая, постукивая палочкой, появится в конце коридора Пастер, окруженный учениками, или старый Саше с кожаной сумкой через плечо отправится по лабораториям разносить сотрудникам жалованье. Но вместо этого в коридоре мелькают физиономии белозубых южноамериканцев, фигуры изящных маленьких японцев, медлительных рослых скандинавов. Из-за одной двери до Хавкина доносится русская речь, потом кто-то приветствует Мечникова по-немецки. Нет, нет и еще раз нет: нельзя обижаться на институт. Пусть Ру неправ, а он решительно неправ, и все-таки институт не может стать чужим ни для одного из тех, кто хоть раз имел право называться пастерианцем. Напрасно Мечников расстраивается по поводу этого глупого разговора. Мелкие личные обиды - вот что действительно надо забывать под крышей Дома Пастера.

Но у Ильи Ильича иное на уме. Он должен кое-что рассказать Володе. Сейчас же. Добравшись до своего кабинета, который по скромности убранства мало чем отличается от лаборатории Ру, учитель швыряет плед на стул и возбужденно начинает шагать из угла вугол.

– Это не для чужих ушей. Сугубо внутреннее дело, помни. Но тебе его важно знать.

Оказывается, институт переживает финансовые трудности. Очень серьезные. Ру отказался от прибавки к жалованью, которая ему положена как директору. Многие сотрудники вообще не получают содержания. И тем не менее положение остается катастрофическим. Мечников переходит на шепот:

– Институт на краю краха.

Кое-что об этом Хавкин слышал от знакомых бактериологов. Время от времени ученые разных стран собирают нечто вроде пожертвований в пользу института. Участвовал в сборах и Владимир. Но какое все это имеет отношение к нему сейчас?

Мечников продолжает нервно вышагивать по узкому проходу между лабораторных столов. Временами он крадучись приближается к двери и приоткрывает ее. Нет, в коридоре никого.

– Все это не для разглашения, - повторяет он. И, понизив голос до шепота, с видом заговорщика спрашивает: - Ты знаешь Фредерика Лили из Манчестера?

– Члена парламента и предпринимателя? Как же: «Лили - медикаменты».

– Медикаменты… - как эхо, повторяет Илья Ильич.
– У вас с ним какие-то трения?

– У мистера Лили трения со всяким, кто мешает ему загребать деньги. Но при чем здесь институт?

– Вы оказались конкурентами?

– В некотором роде. Лили в разгар эпидемии продал бомбейским властям большую партию дезинфицирующих растворов. А я, наоборот, настаивал на массовых прививках.

– И подорвал его коммерцию?

– В конце концов да. Обмывать дома и улицы из пожарных шлангов сулемой и карболкой перестали. Но после Малковалы все эти дорогостоящие глупости снова пущены в ход. Фирма «Лили - медикаменты», очевидно, процветает.

– Понимаю, понимаю, - тихо, будто про себя, произнес Мечников.
– Конкуренция… Я так и думал. Так вот, Лили был тут не далее как вчера, и разговор шел, в частности, о тебе.

– Мистер Лили так любезен…

– Не очень-то он любезен, хотя и ластился, как кошка. Короче, он пронюхал о наших затруднениях и предложил снабжать институт химикатами и питательными бактериальными средами на самых льготных условиях. Он говорит, что давно интересуется микробиологией.

Да, к микробиологам мистер Лили действительно неравнодушен. Еще пятнадцать лет назад советник Британского посольства в Париже Фредерик Лили обещал препаратору Хавкину порядочные барыши, если тот передаст его фирме производство противохолерной вакцины. Бизнес не состоялся, но «Лили - медикаменты» не оставил надежды заработать на страхе человечества перед заразными болезнями. Возникла афера с дезинфекционными веществами. В Бомбее поговаривали, что совладелец манчестерского предприятия, служивший в канцелярии вице-короля, имел возможность тогда поддерживать торговые операции фирмы не только с помощью рекламы. Теперь член парламента, Лили охотно вспоминает свою многотрудную деятельность в Индии и, памятуя о давних «симпатиях» к бактериологам, на страницах «Таймс» поносит профессора Росса и м-ра Хавкина, от которых Британской Индии «нет решительно никакой пользы».

– Повторяю: фирма «Лили - медикаменты» предлагает выручить институт.

– И доктор Ру соглашается на это?

– Эмиль готов на все, только бы институт не терпел ни в чем недостатка.

– Какие же предварительные условия поставил Лили?

– Он не облек это в форму условий, но когда разговор зашел о тебе…

– Случайно?

– Думаю, что нет… Он, как бы между прочим, сказал, что твоя история в Индии сугубо политическая. Что наказали тебя совсем не за Малковалу, а за связь с противоправительственными элементами. Что в Англии собрано большое досье о твоей неблагонадежности и, возможно, парламент даже опубликует со временем некоторые материалы.

– И Ру поверил такой чепухе?

– Ты мог только что в этом убедиться.

– Но Лили лжет. Я не был связан пи с одной политической партией, с тех пор…

– Вот именно! С тех пор, как мы с тобой ехали на пролетке по Одессе и ты не пускал меня на Спиридоновку, в жандармское управление.

– Но с той поры прошло…

Мечников прекратил свое кружение и остановился рядом. Искреннее сочувствие, какое-то даже сострадание отразилось на его лице, когда он прикоснулся к руке ученика.

– Бог с ним, с этим Лили. Но мне-то, Володя, ты можешь сказать правду? Любую правду…

Было почему-то стыдно видеть Илью Ильича в позе просителя, и в то же время грела мысль: учитель не равнодушен к его судьбе.

– Тебя подозревают в сговоре с врагами правительства, у которого ты состоишь на службе. Подумай, Володя, к лицу ли это исследователю, питомцу Института Пастера? Знаю, знаю, ты скажешь, что служишь индийскому народу. Но как ни крути, а жалованье платит все-таки английская казна. К чему же вся эта фронда?