Люди среди людей

Агронома Эйхфельда, руководителя пункта, тянет к узким, сугубо агрономическим вопросам, на что Вавилов резонно пеняет ему: «В Ваших статьях, конечно, очень много ценного, и все мы Вас почитаем и ценим, но не хватает в них, повторяю, устремленности к большому обобщению, к большей широте… Это нужно сделать… дать общие руководящие идеи, в которых нуждается вся страна».

«Видеть всю страну, прочно стоять на глобусе», - любимое выражение академика Вавилова тех лет. Это означает - знать исследуемый вопрос во всей его мировой сложности, во всесветном масштабе.

Работать с учетом «глобуса» обязан был весь институт, все его опытные станции и пункты. «Селекционеру, который не может подытожить всего, что есть на земле, надо бы уйти из ВИРа и работать в другом месте», - заметил Николай Иванович на одном из научных совещаний. Это была не случайная фраза, вызванная минутным раздражением. Просто естествоиспытатель высказал во всеуслышание свое кредо. Овладевать Севером, по мнению Вавилова, можно было тоже только с позиций «глобуса».

Не добившись энергичных действий от Эйхфельда, Вавилов сам отправился в Данию и Швецию, обобщил опыт этих стран по части северного земледелия и выступил с программным докладом на Чрезвычайной сессии Академии наук СССР в Ленинграде. Свою речь, полную интересных фактов и выкладок,

Николай Иванович завершил картиной, которая казалась в 1931 году почти фантастической. Перед слушателями возникли полярные города, где на окраинах лежат «обширные застекленные площади теплиц и парников, пользующихся не только солнечным светом и навозом как источником тепла, но также электричеством, как для отопления, так и для удлинения периода вегетации…» Эти форпосты земледелия используют «отходы фабрик и заводов: горячие воды и пар…»

Поезжайте сегодня в совхоз «Индустрия», что раскинул свои поля и теплицы рядом с Кировском, посмотрите пригородные хозяйства Норильска, Якутска, Игарки, Магадана. Никого не удивляют ныне свежие огурцы и помидоры в рационе полярников, свежее молоко заполярных коров, мед заполярных пчел. Но многие ли помнят инициатора северного земледелия академика Вавилова, который задолго до папанинцев, до перелетов Чкалова, когда только-только начинала брезжить идея Великого Северного пути, уже торопил современников: «Огромные просторы нетронутых северных земель с беспредельными возможностями ждут государственного социалистического вмешательства. Встает задача завоевания целого материка… Этого повелительно требуют интересы нашего развивающегося народного хозяйства».

Север влек к себе растениевода еще по одной причине: северные посевы не страдали от засухи. А с засухой, постоянной губительницей посевов в Средней Азии, Заволжье, на Ставрополье, а порой и на Украине, у Вавилова были свои серьезные счеты. Один из «социальных заказов» первой пятилетки предписывал ученым в ближайшие годы справиться с этим бедствием. «Заказ» касался не только растениеводов. Он распространялся на ирригаторов, почвоведов, строителей. В письмах Николая Ивановича в 1931 - 1932 годах часто упоминается государственный план орошения Заволжья. По этому поводу его неоднократно вызывали в Политбюро, в Совнарком. Борьба с суховеем приобрела даже общественный характер. Максим Горький предложил основать Всесоюзное общество по борьбе с засухой и рекомендовал поручить руководство этим делом опять-таки академику Вавилову и профессору Тулайкову.

Осенью 1931 года под председательством Николая Ивановича в Москве проходила Всесоюзная конференция по борьбе с засухой. Опубликованный в «Известиях» очерк писателя Сергея Третьякова хорошо передает дух времени, энтузиазм делегатов, их убежденность в том, что извечному стихийному бедствию приходит конец. «Нельзя без гордости слушать о завоеваниях цеха науки, возглавляемой академиком Вавиловым, - писал С. Третьяков.
– Вот действительно область, которая не хуже Электрозавода и Азнефти выполняет планы, догоняя и перегоняя Европу. По одной пшенице советская наука знает в три раза больше, чем до последнего времени знала наука мировая».

На борьбу за жизнь растения, одолеваемого в засушливых районах безводьем и высокими температурами, Вавилов поднял в начале 30-х годов всю агрономическую общественность. И все же был в этой борьбе некий барьер, за который сам ученый долгое время не решался переступить.

У великих людей есть свои слабости. Знаменитый путешественник, объездивший весь северный край Сахары, многократно пересекавший пустынные районы Мексики, Афганистана, Советской Средней Азии, Палестины, Западного Китая, не любил пустынь. Больше того, он испытывал к ним отвращение. Долг обязывал его искать в безводных районах мира засухоустойчивые злаки, положение первого растениевода страны требовало, чтобы он знал пустынную растительность своего отечества. Он искал и знал. Но, покидая безводные пески, Николай Иванович всякий раз облегченно вздыхал: душа его не мирилась с голыми, лишенными растительности ландшафтами.

Географ, знаток пустынь профессор Б. Н. Семевский несколько лет записывал высказывания Николая Ивановича на эту тему. Летом 1932 года два ученых ехали из Ленинграда в Москву. Глядя в окно вагона на зеленые поля и перелески Подмосковья, Вавилов говорил: «Такие ландшафты привлекают меня гораздо больше, чем ваши пустыни. У нас еще есть черноземов сколько угодно послевоенных, а вспомните Сибирь, Дальний Восток; вот где нужно поднимать земли…»

Антипатия к пустыням выражалась у Николая Ивановича порой в довольно забавных формах. Подписывая в президиуме Академии наук какие-то документы, имеющие отношение к «пустынной» проблеме, он даже просил, чтобы его имя как можно реже упоминалось в тексте. «А то потом скажут, - объяснил он, - «Ишь ты, какой любитель пустынь!» А я таким вовсе не являюсь».

Однако чем серьезнее брались за изучение пустыни ботаники и географы, чем реальнее и практичнее становились их программы, тем более заинтересовывался их проектами директор ВИРа. Вскоре он согласился создать в институте секцию освоения пустынь. «Я никогда не замечал у него непримиримости к мнениям других ученых, - вспоминает профессор Семевский, - скорее наоборот, он легко соглашался с тем, против чего возражал раньше, если ему представляли убедительные доказательства». Эта черта директора института памятна и другим сотрудникам. Но в одном Вавилов оставался непреклонным. «Пустыни занимают огромные пространства, и важно не потонуть в этом пространстве, не ставить неразрешимых проблем, а прощупать то, что сможет дать реальный экономический эффект… и целесообразно с государственной точки зрения».

Одна за другой в песках Казахстана, Туркмении, Узбекистана возникали опытные станции ВИРа. В трудных условиях сотрудники разрабатывали неведомые прежде приемы пустынного земледелия, подбирали культуры и сорта для озеленения поселков и городов Средней Азии, занимались освоением Приаралья, Кара-Кумов и других бесплодных районов. Выезжая на опытные станции, направляя эту требующую подлинного самоотвержения работу, вчерашний ненавистник пустынь академик Вавилов все больше проникался уважением к своим коллегам «пустынникам».

Как памятник о том давнем преодолении (директору института пришлось преодолевать не только пустыню, но в какой-то степени и самого себя) дошел до нас любопытный документ, помеченный 10 января 1935 года. В этот день, рассказывает профессор Семевский, Николай Иванович, очень веселый и оживленный, зашел в ВИРе в ту комнату, где приехавшие с Репетекской (в Кара-Кумах) песчаной пустынной станции сотрудники обрабатывали свои летние материалы. Директор шутил, смеялся, потом потребовал лист бумаги и собственноручно написал следующее:

«Порешили 10.1.1935.

На Репетеке: 1. Иметь в 1936 году 30 га культурных посевов и посадок.

2. Создать культурное учреждение с постройками, ветряками, цветником, теневыми посадками, заложить виноградник.

3. Словом, создать образцовый культурный питомник в Кара-Кумах и на деле доказать, что может сделать советская научная агрономия и растениеводство.

4. В конце 1936 года в районе Репетека должно быть приведено в порядок под нашим воздействием не менее 2000 га (документально доказанных).