Люди в масках

— Паспорт и деньги для оплаты услуг.

— Это все?

— Да, — он повернулся ко мне спиной и вышел, хлопнув дверью.

"Как же! — мысленно проговорила я. — Когда моя однокурсница получала визу, ее два раза завернули из-за недостаточности доказательств того, что она не останется за границей. И он говорит, что кроме паспорта мне ничего не надо? Либо Алекс не собирается меня никуда отправлять, либо он просто слишком самоуверен, чтобы допустить возможность неудачи".

— Вот полотенце, — вновь заходя в ванную, произнес мужчина. Он настроил нужный напор воды и снова удалился, оставив меня одну. Я медленно встала, закрылась на защелку, и с трудом раздевшись, забралась в прохладную воду, которая едва успела прикрыть дно.

Недовольство, читавшееся на лице собеседника, когда я утвердительно ответила на его предложение уехать, вызвало на моих губах победную улыбку. Мне, вообще, последнее время нравилось его злить. Не знаю почему, но этот процесс приносил моей глупой гордости особое удовольствие, а ведь Алекс был единственным моим союзником в этом городе. Так зачем же я старательно "катаюсь на танке" по его нервной системе? Что за садистские наклонности? Хотя, если честно, он со своей самоуверенностью, вполне, заслуживает подобного обращения.

После ванны мне стало гораздо лучше. В теле появилась бодрость, в глазах азарт, а губы с трудом сдерживали довольную усмешку. Я затеяла новую игру под названием "Лечу в Америку!" И играть в нее я буду с господином Севериным.

А Северин тем временем сидел на кухне и задумчиво помешивал чай маленькой ложечкой, которую аккуратно держал двумя пальцами. От вчерашнего сабантуя не осталось и следа: посуда вымыта, стол блестит от ослепительной чистоты, как собственно, и все вокруг. Наверное, Алекс уже давно проснулся и навел порядок, а, может, приходила Аннушка? Я об этом не знала, потому что спала, как убитая.

— Спасибо за вчерашнюю заботу, — поблагодарила я, подходя к нему.

— Не за что, — он поднял на меня глаза. — Заботиться о тебе уже стало доброй традицией, Элис.

Я пожала плечами, дескать, мол, тебе виднее. Спорить мне не хотелось, поэтому я пропустила эту шпильку мимо ушей, прикинувшись не очень понятливой. С моих волос на укрывавшее плечи полотенце капала вода. Настроение было замечательное, и портить его не хотелось.

— Бабушка сказала, что ты сделал вызов нам обеим, верно я мыслю?

— Да. У тебя есть все необходимые документы для получения рабочей визы, — без особого энтузиазма ответил собеседник.

— Здорово! Мне надо будет встать послезавтра пораньше, чтобы занять очередь, а то, я слышала, к консулу очень трудно попасть, — светясь от счастья, как праздничный факел, воскликнула я, искоса наблюдая за реакцией Алекса.

Он вяло улыбнулся, но ничего не сказал, продолжая мешать свой давно остывший чай, к которому до сих пор не притронулся. Разговор не клеился весь оставшийся день и вечер, как впрочем, и последующие сутки.

Северин был задумчив и не расположен к общению. Он часто звонил кому-то по телефону, а потом запирался в собственном кабинете, так что я его практически не видела. Будучи предоставлена самой себе, я строила планы на ближайшее будущее, сидя в уютном кресле и глядя на экран негромко работающего телевизора. Было скучно. Единственное, что меня забавляло — это воспоминания о знакомстве с Робертом. Фэа оставил неизгладимый след в моем отвыкшем от такого приятного общения сердце.

Десятого августа Алекс разбудил меня в пять часов утра. Я, как зомби, прошла в ванную, слабо соображая, что, собственно, происходит. Умывшись ледяной водой, я, наконец, вспомнила о предстоящем визите в Американское посольство. Собрав свои всклокоченные волосы на затылке, я заколола их шпильками. Потом оделась в джинсы и топ, подкрасила губы и минут через пятнадцать была уже абсолютно готова к выходу. Мы позавтракали в полном молчании и отправились в путь. Северин изъявил желание отстоять со мной очередь, я же упорно отказывалась от его компании, так как мужчина служил сильным источником напряжения, а лишние нервы перед беседой с консулом, мне совершенно ни к чему. В конце концов, я все-таки умудрилась отправить своего спутника дожидаться меня в машине. Когда подошло время, я, вдохнув в легкие побольше воздуха, отправилась на территорию другого государства, о чем свидетельствовал развевающийся американский флаг.

Вся процедура действий была расписана по шагам. Заплатив необходимую сумму, я пошла в кабинет на аудиенцию к сидящей за толстым пуленепробиваемым стеклом женщине — консулу. Вышла я оттуда в прекрасном расположении духа, на лице моем играла довольная улыбка, а глаза весело блестели. Увидев такое обилие нескрываемой радости на моей физиономии, Алекс помрачнел.

— Ну, как? — спросил он, кисло, глядя на меня.

— Все в порядке! Поехали, посмотрим расписание самолетов.

— Не может быть?! — это слетело с его губ раньше, чем он успел прикрыть ладонью рот.

— Может, может, — смеясь, ответила я. — Через день обещали оформить визу. Разве ты не рад? Я улечу, и не буду мешаться у тебя под ногами. Так что давай забронируем мне билет на подходящий рейс, не откладывая это приятное занятие в долгий ящик.

Я подарила ему полный лукавых искр взгляд, не без удовольствия заметив игру желваков на его каменном лице. Алекс тихо бесился, недовольный происходящим. Вместо того чтобы поехать уточнять расписание, Северин в полном молчании привез меня домой, заявив у самого подъезда, что узнать время отлета он может и по телефону. Мне было смешно наблюдать за его странной реакцией. Более того, хмурость, не исчезавшая из глаз собеседника, откровенно льстила моему самолюбию. Мужчина не хотел меня отпускать, это радовало. Наконец-то он передумал устраивать мои отъезды из Москвы. Наоборот, подобные вещи теперь его злили. Я победоносно улыбнулась, размышляя об этом. Северин же по-прежнему напоминал грозовую тучу, готовую в любой момент разразиться громом.

— Что все-таки повлияло на столь резкую перемену твоего решения? — спросил Алекс, когда мы оказались в квартире. — Неужели ты так сильно хочешь увидеть Роберта?

— Конечно! Он милый, и мне с ним приятно общаться, — невинным тоном сообщила я, сдерживая смех. — К тому же в Нью-Йорке моя любимая бабушка. Короче, там собрались все люди, которых мне на данный момент очень не хватает.

Его бледная кожа приобрела зеленоватый оттенок, а глаза превратились в щелки:

— Вот как? По всей видимости, я к только что перечисленной категории отношения не имею?

Я согнулась пополам, давясь от нахлынувшей волны веселого хохота.

— И что здесь смешного? — обиженно процедил Алекс.

— Твое отношение к моему отъезду.

— То есть?

— Ты совершенно не рад.

— Отчего же, я просто счастлив, — саркастически заявил мужчина, складывая на груди руки. — Моя головная боль в ближайшие несколько дней приобретет международный масштаб.

— Как это? — я перестала хохотать, недоуменно уставившись на собеседника.

— Обыкновенно, теперь ты будешь создавать проблемы в Штатах, а мне придется думать над их решением, находясь здесь, — его голос был ядовитым, глаза холодными и злыми.

— Значит, я доставляю тебе много хлопот? — меня захлестнул едва скрываемый прилив гнева.

— Достаточно, чтобы свихнуться на этой почве, — он испепелял меня надменным взглядом, криво улыбаясь.

— Тогда побереги свое драгоценное здоровье! Я немедленно ухожу из твоего дома и… из твоей жизни! — мои слова были похожи на рычание, вырвавшееся из груди разъяренного дикого зверя.

Повернувшись к обидчику спиной, я резко зашагала в направлении зала, намериваясь собрать необходимые вещи. Мне было совсем невесело. Я только что поняла, как сильно мешаю человеку, к которому успела привязаться за эти дни. Он стал для меня больше, чем деловой партнер. Я видела в нем не только союзника, но и хорошего друга, подаренного мне волей случая. И мне хотелось думать, что для него я тоже что-то значу. Как выяснилось, в моем лице он видит лишние проблемы и только. Я была так сильно расстроена, что боялась, как бы подступившие к горлу слезы не закапали на трясущиеся от нервного напряжения руки, выдав на всеобщее обозрение мое внутреннее состояние. Правда, обозревать его, кроме вошедшего следом Алекса, было не кому. Но в глазах именно этого зрителя, я хотела выглядеть спокойной и решительной, а не угрюмой и подавленной.