Людовик IX Святой

По ходу церемонии коронации король представал то едва ли не диаконом, то чуть ли не священником (его мантия накинута на правую руку, как риза священника), то словно епископ: [1595] как епископ, и только как епископ, он получает миропомазание лба [1596] . Главное, во время мессы, которая следовала за церемонией, король наподобие священников, причащался под двумя видами [1597] . Но речь идет об уникальном моменте, который в его жизни больше не повторялся.

1595

В приведенном выше тексте Людовик Святой предстает кем-то вроде «епископа со стороны» иудеев, но прямо об этом не говорится.

1596

Этот обряд, проводимый с VIII века при коронации Пипина, был включен в рукоположение епископов только в IX веке: значит, миропомазание епископов осуществлялось по образу и подобию миропомазания королей, а не наоборот.

1597

В католической литургической обрядности (в отличие от православной) причащение под обоими видами — Хлебом и вином — допустимо только для священнослужителей; миряне же причащаются исключительно пресным хлебом (гостией). В XX в., впрочем, причащение под двумя видами стало допустимым (но необязательным) и для католиков-мирян.

Наконец, он обладал чудотворной способностью, способностью исцелять от болезней, к которым, впрочем, относилась всего одна: золотуха. Трудно установить, когда и каким образом древняя вера в исцеление болезни царями изменила свое содержание. Для Исидора Севильского в VII веке morbus regius была желтуха, а до него святой Иероним считал таковой проказу. Для королей из династии Капетингов такой болезнью стала золотуха. М. Блок, несомненно, переоценил смысл некоторых текстов, в которых он обнаружил чудесную королевскую практику возложения рук на золотушных, и, вероятно, предложил слишком раннюю датировку институционного и регулярного осуществления королевского чуда Капетингами. Филипп I возлагал руки на золотушных, а затем, по грехам своим, утратил чудотворную силу. Людовик VI возлагал руки на золотушных, но сколько раз — неизвестно. Ни один текст не говорит о том, чтобы это делали Людовик VII, Филипп Август и Людовик VIII Думается, было бы правильным вести регулярную практику королевского возложения рук с Людовика Святого [1598] . Эта практика начиная с первого возложения рук Людовиком IX до Людовика XIV (но не включительно) осуществлялась в храме неподалеку от Сен-Мар-куля в Корбени [1599] .

1598

Я попытался доказать это в одной из последних работ:

Le Goff J. Le miracle royale…; Idem. Le mal royal au Moyen Age: Du roi malade au roi guerisseur // Mediaevistik. 1988. Bd. I. S. 101–109;

Ф. Барлоу использует аналогичные доказательства того, что прикасания английских королей вошли в жизнь только при Генрихе III, см.: Barlow F. The King’s Evil // English Historical Review. 1980. P. 3–27.

1599

В христианском мире Людовик снискал себе репутацию чудотворца. Некто Ланфранчино, житель Монтассенти близ Сиены, больной золотухой, в 1258 году отправился во Францию, чтобы король «возложил руки» на него. См.: Redon О. // Archeologia medievale. 1987. T. XIV. P. 390–393.

Ритуал коронации

В последние годы правления Людовика Святого церемонии, составлявшие основу сакрализации королевской власти, оформились в ритуал.

Утром в день коронации короля ласково будили пришедшие к нему в покои два епископа. Эго было началом той процедуры, которая заканчивалась торжественным обрядом инициации; после совершения этой церемонии король, избранный по обычаю передачи власти к перворожденному наследнику по мужской линии, становился преображенным королем, сакрализованным божественным миропомазанием, которое осуществляла Церковь в обмен на королевские клятвы. Реймсская литургия соединяла клятвы, миропомазание и вручение королевских инсигний с двумя важными процедурами — коронацией и интронизацией [1600] . Она завершалась первым королевским возложением рук, ибо вместе с помазанием чудесным и действенным миром он обретал способность исцелять, и как королевская особа, помазанная этой чудотворной жидкостью, мог возлагать руки на больных золотухой, чудесным образом исцеляя их.

1600

Трону следовало бы посвятить специальное исследование.

Кроме того, Реймсская церемония объединяла благодаря присутствию и участию в ней церковных глав, три храма, где локализовалась королевская религия: Сен-Реми в Реймсе, представленный его аббатом, хранившим святой сосуд, Реймсский собор, место коронации, осуществляемой его архиепископом [1601] , и, наконец, Сен-Дени, представленный аббатом, хранившим королевские инсигнии, где для каждого короля в сакральности монастырского погребения завершалось отправление сакральной и церковной власти, которой он был облечен с момента коронации.

1601

Или, sede vacante, его викарным епископом, чаще всего первым, епископом Суассона.

При Людовике Святом создание «королевской религии» достигло почти апогея.

Новые ordines отмежевали церемонию коронации во Франции от общеевропейского ритуала, частью которого она была с самого начала и, в частности, с ordo Фульрада в конце X века. Если фрагмент одной из клятв, приносимых королем Франции, был заимствован из императорского ordo, то есть имел силу только в устах императора, то, думается, это случилось не потому, как полагает Шрамм, что его забыли вычеркнуть, но потому, что король Франции обрел в нем торжественное средство самоутверждения пусть еще не как imperator in regno suo («император в своем королевстве»), но, используя слова Иннокентия III о Филиппе Августе, как «не признававший иной верховной власти в своем королевстве» [1602] .

1602

Это веха на пути создания того, что Ж. Кринен назвал империей короля: Krynen J. L’Empire du roi…

Новые ordines ставят в центр церемонии посвящения литургию святого сосуда и тем самым провозглашают превосходство короля Франции над всеми другими христианскими королями, ибо только он помазан чудесным миром, хранящимся в реликвии: он — rex christianissimus. И Людовик Святой с тем большим правом мог пользоваться способностью исцелять золотушных, возлагая на них руки, что он, несомненно, применял эту способность институционно и законно.

Вместе с новыми ordines появилась и новая королевская инсигния — длань правосудия. Ибо правосудие, наряду с миром, в монархической и особенно христианской монархической идеологии — главная королевская функция и самая основа ритуала миропомазания.

Не забудем в связи с ритуалом коронации, утвердившимся вместе с ним, что Людовик Святой — король, который реорганизовал королевский некрополь Сен-Дени и превратил его в священный некрополь par excellence династии Капетингов или даже французской монархии: некрополь, предназначенный для миропомазанных и коронованных королей и королев, некрополь, в котором утверждается священный континуитет трех династий, восходящий ни больше ни меньше к reditus ad stirpem Karoli, к династии Каролингов. Расставляя надгробия с королевскими скульптурными изображениями, французская монархия утверждала свои сакральные связи с прошлым, с его непрерывной чередой королей и королев, и настоящим, синхронно связующим останки и образы суверенов, которые на самом деле сменяли друг друга, и с будущим, в которое всматривались незрячие глаза этих королевских изваяний.

Святость Людовика Святого

Святой мирянин. — Образцы святости Людовика Святого. — Чудеса Людовика Святого. — Чудеса и житие. — Мощи. — Последний из святых королей.

Хотя святость Людовика Святого можно связать с разными образцами святости прошлого или настоящего, все же ее самобытность бросается в глаза. В ней сочетаются разные типы святости, и она тяготеет к преобразованию средневековой концепции святости; [1603] это синтез и достигшее кульминации выражение всего, что входило в понятие святости в XIII веке.

1603

Vauchez A. La Saintete en Occident…

Ее оригинальность явствует прежде всего из совокупности источников. Королевская функция Людовика Святого позволяет изучить по нетенденциозным источникам, возникшим еще при его жизни, когда и речи не шло о святости, как постепенно складывалось представление о нем как о святом. Хроники Мэтью Пэриса и Салимбене Пармского выводят его на сцену и выделяют в нем черты, которые уже являются чертами определенного типа святого, еще до его канонизации. Так, первый восхваляет егоpuritas conscientiae [1604] , говоря о миссии, возложенной на его ревизоров, и об отношении к королю Англии. Второй дает набросок незабываемого портрета короля, короля-паломника и кающегося грешника. В королевских актах, изданных Людовиком, видны замыслы и решения суверена, горевшего желанием стать королем-христианином. Тщательное изучение ордонансов его правления, их содержания и эксплицитных мотивировок, не только Великого ордонанса «нравственного порядка» 1254 года, но и всей совокупности главных указов короля, позволяет, как известно, понять ментальные структуры монарха, спиритуальность и действия которого были направлены на превращение его в святого по ходу осуществления политической власти, связывавшей построение французского монархического государства и проведение христианской политики в единое целое.

1604

Чистота совести (лат.). — Примеч. пер.

Тексты агиографического характера, повествующие о нем и датируемые периодом между его смертью (1270) и канонизацией (1297), исключительно точно и ярко раскрывают, почему и как готовится канонизация средневекового персонажа. В них нам предстает хроника заранее объявленной святости. В частности, это наблюдается в «Vita», написанном исповедником короля доминиканцем Жоффруа де Болье. Оставленный им образ короля основан на впечатлениях его приближенных, династических мотивировках королевской семьи, религиозных концепциях нищенствующих орденов и конечно же на агиографической политике Григория X, одержимого идеей крестовых походов. О том же свидетельствует послание прелатов церковной провинции Санс коллегии кардиналов, в котором в 1275 году объявляется канонизация усопшего короля и которое представляет собой подлинную программу королевской святости, разработанную особой представительной партией французской Церкви. То же самое можно сказать и о послании, адресованном новым королем Филиппом III, сыном и преемником Людовика IX, всему французскому духовенству. В уникальном документе от имени пришедшего к власти короля в общих чертах представлен набросок модели короля, не только воплотившего идеал короля-христианина, но о котором его преемник говорит, что он уже вступил ad aeternum regnum, et gloriam sine fine, «в вечное Царство и в бесконечную славу».

Показания, данные на процессе канонизации Людовика Святого, как известно, утрачены, за исключением нескольких фрагментов, но францисканец Гийом де Сен-Патю, исповедник королевы Маргариты, пользовался этими показаниями при написании своих «Miracula» [1605] . Представляющие множество этапов собирания свидетельств, эти тексты позволяют проследить, как эволюционирует образ святости Людовика Святого со дня его смерти, как он постепенно обнажается, сбрасывая реальные события жизни святого короля, и превращается в идеальный образ, образ всецело духовный и почти совершенно оторванный от истории. С другой стороны, в них предстает второй компонент святости — чудеса, образующие резкий контраст «биографическому» компоненту.

1605

«Чудеса» (лат.). — Примеч. пер.