Людовик IX Святой
Шрифт:
Великий грех совершили те, кто позволил ему выступить в поход, когда он был так слаб телом, что не мог ехать ни в повозке, ни верхом. Он настолько ослаб, что мне пришлось нести его из дворца графа Осерского, где я с ним простился, до монастыря кордельеров на руках [1679] .
Это воспоминание останется самым горьким в памяти Жуанвиля: в данном случае это одно из самых ранних изображений Pieta, которое вскоре с успехом займет свое место в иконографии [1680] . Образ короля-Христа навеял эту сцену, в которой сам Жуанвиль выступает в роли матери.
1679
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 400.
1680
Pieta (ит. «оплакивание») — иконографический сюжет, изображающий оплакивание Богоматерью Христа. Она изображается сидящей, и тело ее мертвого Сына лежит у нее на коленях.
То, что способствовало
Я никогда не видел, чтобы блаженный король раздражался или негодовал в связи со своим состоянием или проявлял недовольство: нет, он терпеливо переносил и свои болезни, и невзгоды, приключившиеся с его людьми, и неустанно молился [1681] .
1681
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 113.
Бонифаций VIII в булле о канонизации откликнулся на это терпение [1682] , но латинское слово patiens («тот, кто терпеливo переносит», но также «кто страдает от») более двусмысленно: «В то время король терпеливо (?) переносил расстройство желудка и прочие болезни» (eodem rege tune temporis fluxum ventris et aegritudines alias patiente).
Людовик не просто приемлет страдания, но облагораживает их:
Так, будучи человеком глубоко верующим и всецело духовным, он проявлял тем больше рвения и тем больше заявлял о себе как о ревнителе веры, чем больше его одолевали скорби [1683] .
1682
Boniface VIII. P. 156.
1683
«Sic vir totus in fide fixus, et totus in spiritum absorptus, quando magis erat malleis adversitatis et infirmatis adtribus, eo plus fervorem emittens, in se perfectionem fidei declarabat» (Guillaume de Chartres. De Vita et de Miraculis… P. 36).
В «Поучениях» он ставил в один ряд гонение, болезнь и страдание. Он не только советовал своим сыну и дочери терпеливо переносить их, но и быть признательными за приносимые ими заслуги [1684] . В этих текстах Людовик Святой употребляет еще одно выражение, весьма характерное для его эмоционального восприятия жизни: он говорит о «болезни сердца», подразумевая параллельно «болезнь тела», ибо для него пара сердце и тело превыше пары душа и тело или дух и тело. Выдвижение на первый план сердца означает наметившийся перелом в восприятии и в лексиконе [1685] .
1684
Сыну: «Если Господь Наш пошлет тебе гонение, болезнь или иное страдание, ты должен сносить их благодушно и быть благодарным Господу за это, ибо надо разуметь, что это делается для твоего же блага» (O'Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 186).
Дочери: «Любезная дочь, если вам выпадет страдание или болезнь или что иное… переносите это благодушно, благодаря Господа нашего, и умейте быть ему благодарной, ибо вы должны разуметь, что это делается для вашего же блага и что вы это заслужили» (Ibid. Р. 193).
1685
Сыну: «Если у тебя болит сердце, скажи об этом своему исповеднику» (Ibid. Р. 193).
Наконец, единственный раз в наших документах Людовик говорит о чистилище — в обращении к прокаженному, которого он проведал в Ройомоне, и сказал, что эта болезнь — «его чистилище в этом мире» [1686] . Людовик Святой, будучи в данном случае консерватором, является приверженцем старой доктрины (но и Фома Аквинский не исключал такой возможности) Григория Великого, согласно которой возможно претерпевать «кару чистилища» на земле. В данном случае Людовик Святой прежде всего обнаруживает глубокое понимание болезни: недуг — это возможность перейти от очищения желудка к очищению души, от кары-наказания к вечному спасению, по заслугам, которые еще можно обрести в земном мире, а не на том свете [1687] .
1686
«И так блаженный король утешил этого больного и сказал ему, что он должен терпеливо переносить страдания этой болезни и что это его чистилище в этом мире и что он более достоин переносить эту болезнь здесь, чем страдать как-то иначе в грядущем» (Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 95).
1687
См.: Le Goff J. La Naissance du Purgatoire…
Больной король, терпеливый король, король, ставящий физическое страдание в заслугу, Людовик Святой не становится от этого «печальным» королем. Жуанвиль ясно говорит нам, что за исключением таких дней, как, например, пятница, когда по религиозным мотивам он гнал прочь внешние проявления радости, королю было свойственно веселое расположение духа: «Когда король был весел» [1688] . Возможно, еще и в этом одна из черт францисканской спиритуальности.
1688
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 16.
Король, на котором благодаря общению с цистерцианцами Ройомона и под влиянием новой спиритуальности нищенствующих орденов лежал отпечаток монашеской традиции, Людовик Святой не порывал с традиционной практикой аскетизма, умерщвления
плоти. Несомненно, причиной тому была присущая ему склонность к мазохизму и практика покаяния, в которой иные миряне подчас чересчур усердствовали, отдавая дань эпохе [1689] .Вспоминается, что король подвергался бичеванию своим исповедником и самобичеванию, что он нередко носил власяницу, спал на хлопковом матрасе без соломы и без шелковой простыни, постился более, чем того требовала Церковь. Такая чрезмерность покаяния утвердилась особенно после провала первого крестового похода.
1689
Cp.: Meersseman G. G. Dossier de l’ordre de la penitence au XIIIe siecle. Freiburg, 1961; Idem. Disciplinati e penitenti nel Duecento // Il movimento dei Disciplinati nel settimo centenario del suo inizio. P. 43–72.;
Magii I. Gli uomini delia penitenza. Milano, 1977.
Гийом де Сен-Патю подробно останавливается на этом аскетизме.
Со времени возвращения из-за моря, после первого крестового похода, он никогда не спал на сене или пере, но его ложе было деревянным, и он возил его за собой повсюду и стелил на него хлопковый матрас, покрытый льняной, а не шелковой простыней, и лежал на нем, не набивая его сеном…. Вернувшись из-за моря, он каждую Страстную пятницу и каждый Великий пост, каждый понедельник, среду и пятницу носил власяницу на голом теле [1690] . Свое покаяние он сохранял в глубокой тайне и скрывался от своих камергеров, так что только один из них знал о строгости его епитимьи. У него были три соединенные вместе веревочки, длиной около полутора футов, а на каждой из них четыре или пять узлов и весь год по пятницам, а в Великий пост по понедельникам, средам и пятницам он, тщательно осмотрев все углы своих покоев и убедившись, что никого нет, запирал дверь и оставался наедине с братом Жоффруа из Болье из ордена проповедников; и они долго не выходили из покоев. Камергеры, стоя у дверей, говорили, что блаженный король исповедуется упомянутому брату, который бичует его этой плетью [1691] .
1690
Власяницы и бичи Людовика Святого хранились после его смерти в аббатстве Лиса, близ Мелена.
1691
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 122–123.
Его исповедник Жоффруа де Болье, до которого дошли эти разговоры, подтвердил, что он это делал, но старался не слишком усердствовать.
От всех этих покаяний в булле о канонизации Бонифация VIII остались только власяница, посты да переносное деревянное ложе без соломы [1692] .
Скорбь — еще одно испытание, когда человек «сердца» изведывает страдание и учится его преодолевать. То, что представляло для него особую ценность, — его семья, вернее, его королевский род: мать (прежде всего мать), братья и дети. Кажется, и в этом его упрекает Жуанвиль, он испытывал не столь пылкие чувства к жене, королеве Маргарите Прованской, вечно беременной супруге и матери, которой, по словам его исповедника, он никогда не изменял. Он пережил смерть многих близких людей: брата Роберта I Артуа, павшего в Египте в 1250 году, матери Бланки Кастильской, скончавшейся в 1252 году, когда он был в Палестине, наследника престола Людовика, ушедшего из жизни в 1260 году в возрасте шестнадцати лет, и другого сына, Жана Тристана, который родился в Дамьетте в 1250 году, сразу после поражения при Мансуре и его пленения, был назван Тристаном в связи с теми печальными событиями и умер близ Туниса несколькими днями раньше своего отца. Перечитаем тексты, которые доносят скорбь Людовика в связи с этими смертями.
1692
«Camem ipsam quasi assidui asperitati cilicii… edomans… districtis etenim corpus atterebat jejuniis…, post ejus reditum supradictum, non in pluma vel paleis jacuit sed super ligneum lectum portabuem, mataratio simpli supeijecto, stramine nullo supposito decumbebat» (Boniface VIII. P. 158).
Говоря о гибели Роберта I Артуа, Жуанвиль показывает, как «терпение» Людовика Святого сменяется скорбью: «Король отвечал, что Бога следует возблагодарить за все, что он ниспосылает, и вдруг из глаз его покатились крупные слезы» [1693] . Король сообщает своим подданным о смерти брата в послании из Акры (август 1250 года), в котором к чувству страдания и покорности Богу примешивается радость, вызванная в данном случае надеждой на то, что Роберт обрел рай как мученик крестового похода [1694] .
1693
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 134.
1694
«Там мы потеряли и нашего храброго и доблестного брата графа д’Артуа — вечная ему память. С тяжелым сердцем говорим мы об этой горестной утрате, хотя скорее должны бы этому радоваться; ибо верим и надеемся, что, обретя венец мученика, он вознесся на небо и там воздалось ему, как воздается святым мученикам» (O’Connell D. Les Propos de Saint Louis… P. 165).
Узнав много месяцев спустя о кончине матери, Бланки Кастильской, Людовик Святой, охваченный скорбью, настолько не скрывал ее, что Жуанвиль счел необходимым пожурить его [1695] .
Более сдержанно и не так вычурно Жоффруа де Болье, бывший в то время королевским исповедником, говорит о покорности короля воле Божией, но не утаивает рыданий, слез, громких причитаний и вздохов Людовика, который не мог спокойно молиться, говорит он и о его «непомерной печали» [1696] .
1695
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 330.
1696
Geoffroy de Beaulieu. Vita… P. 17.