Людовик IX Святой
Шрифт:
Глава четвертая
Между походами
Второй крестовый поход и смерть
(1254–1270)
Морские приключения. — Встреча с Гуго де Динем.
Людовик вышел из Акры 24 или 25 апреля 1254 года. Через несколько дней у берегов Кипра королевский корабль сел на песчаную банку; оказался поврежденным киль судна. Опасались, как бы корабль не затонул; и можно только удивляться хладнокровию короля и его чувству долга, когда он наотрез отказался покинуть судно, объясняя это тем, что люди, находившиеся на борту, не могли, как и он, найти приют на других кораблях.
Жуанвиль в своем жизнеописании Людовика Святого, которое, как и все биографии того времени, представляет собой ряд эпизодов из жизни короля, выдержанных в духе анекдотов (примеров), расположенных в хронологической последовательности, дважды запечатлел Людовика Святого на пути во Францию.
В первом анекдоте рассказывается об идиллической встрече короля с монахом-отшельником, когда корабль причалил к берегу. Второй анекдот свидетельствует о непреклонности Людовика, выступившего суровым судьей по отношению к отроку, легкомысленное поведение которого, по мнению короля, усугубляло его вину, поскольку, во-первых, он совершил тяжкий, как рассудил Людовик, грех, хотя приближенным он казался простительным, и, во-вторых, едва не погубил французский флот. В этой
Мы приблизились к острову Лампедуза, где наловили много кроликов, и нашли в скалах заброшенный скит, а при нем сад, взращенный отшельниками, некогда там жившими. В нем росли маслины и смоковницы, виноград и многое другое. По саду струился ручей с ключевой водой. Мы с королем дошли до конца сада и под первым сводом обнаружили молельню, побеленную известью, и ярко-красный крест из глины.
Мы вошли под второй свод и увидели два мертвых тела. Плоть их уже разложилась, скелеты были еще целы, и кости рук лежали на груди, головы были обращены на восток, как принято при захоронении. Вернувшись на корабль, мы недосчитались одного из матросов; капитан корабля подумал, что он остался на острове, чтобы сделаться отшельником; поэтому Никола де Суази, главный сержант короля, оставил на берегу три мешка сухарей ему на пропитание [328] .
328
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 351–353.
Итак, морское путешествие — это испытание: будь то шторм или штиль, приливы и опасные рифы, будь то люди. Случилось так, что, когда флот подходил к Провансу, приближенные Людовика, «королева и весь совет», обратились к нему с просьбой сойти здесь на берег: это была земля королевства, но она принадлежала брату короля Карлу Анжуйскому, графу Прованскому. Однако Людовик IX хотел дойти до «своего» порта Эг-Морта, до «своей земли» [329] . Кончилось тем, что он позволил себя уговорить и 10 июля сошел на берег в Салене Иерском. Не исключено, что такая сговорчивость короля была вызвана особым интересом — желанием встретиться с одним знаменитым в то время францисканцем из Иерского монастыря.
329
Ibid. Р. 359.
Гуго де Динь (де Баржоль) принадлежал к строгому направлению францисканцев-спиритуалов [330] и к тому же был адептом милленаристских идей Иоахима Флорского (ум. 1202), призывавшего к установлению на земле вечного Евангелия. Эти идеи вызывали подозрение среди ортодоксов ордена францисканцев и Церкви. Орден в то время переполняли иоахимитские идеи. Его глава, генерал Иоанн Пармский, избранный в 1247 году, был ревностным иоахимитом. В том самом 1254 году, когда будущий Людовик Святой встретился с Гуго де Динем [331] , другой францисканец-иоахимит, Герардо да Борго Сан-Доннино, написал «Введение в вечное Евангелие» («Liber Introductorius ad Evangelium Etemum») с целью изложения и распространения идей аббата из Фьоре. Оно немедленно подверглось резким нападкам, особенно в Парижском университете, где острый конфликт, порожденный спорами студентов, привел к расколу между магистрами теологии нищенствующих орденов (доминиканцами и францисканцами) и некоторыми светскими магистрами. В 1256 году Папа Александр IV осудил концепцию Иоахима Флорского и книгу Герардо да Борго Сан-Доннино. В том же году, но не позднее 2 февраля 1257 года, умер Гуго де Динь. Он благополучно избежал осуждения, но, несмотря на свидетельства его почитателей о различных чудесах, явленных на его могиле в Марселе, к лику святых причислен не был. Его сестре Дучелине, духовником которой он был, повезло больше: она тоже была иоахимиткой и основала общину бегинок в окрестностях Иера (1240), а затем в Марселе (1255), где, обретя благодать видений и экстазов, умерла в 1274 году [332] . В 1257 году Иоанн Пармский сложил с себя полномочия, уступив место генерала францисканцев молодому тогда Бонавентуре, будущему святому. Он будет участвовать в суде по ересям, и его поддержка кардинала Оттобоне Фиески, очередного Папы Адриана V (1276), поможет последнему избежать сурового приговора. Гуго де Динь, несмотря на все свое неблагоразумие, сохранит немалое влияние в ордене францисканцев. Святой Бонавентура припишет себе значительную часть его комментария устава святого Франциска, а францисканец Салимбене Пармский, который видел Людовика Святого на генеральном капитуле 1248 года в Сансе, незадолго до отбытия короля в крестовый поход, посвятит Гуго восторженные страницы своей хроники. Он был особенно очарован талантом Гуго-проповедника, трубный глас которого захватывал слушателей словно смерч [333] .
330
Во францисканском ордене практически с момента его образования боролись два течения: строгое и умеренное. Сторонники первого — именно они назывались спиритуалами — требовали буквального соблюдения уставов ордена, данных святым Франциском, в первую очередь отказа от какой-либо собственности, включая не только деньги, но и жилище, обувь, лишнюю одежду — словом, все, кроме одной рясы и чашки для пищи, собранной подаянием. Умеренные францисканцы — конвентуалы — допускали отклонения и послабления в зависимости от времени и места. Спиритуaлы и конвентуалы стали организовывать отдельные монашеские общины с 1350 г. На Констанцском соборе в 1414 г. каждое из течений получило особое устройство, но все же они считались частями одного ордена. Окончательное разделение спиритуалов и конвентуалов произошло в 1517 г. Спиритуалы были почти с самого начала настроены довольно оппозиционно по отношению к официальной Церкви, обвиняя ее в обмирщении. Поэтому среди них было популярно учение Иоахима Флорского, для которого порча Церкви была знамением конца второго периода, долженствующего завершиться в 1260 г.
331
Sisto A. Figure de primo Francescanesimo on Provenza: Ugo e Douceline di Digne. Firenze, 1971; Peano P. // Archivum Franciscanum Historicum. 1986. T. 79. P. 14–29.
332
Перевод на французский язык жития, написанного на провансальском языке около 1300 года.:
Gout R. La Vie de sainte Douceline. P., 1927;
Carozzi C. Une beguine joachimite, Douceline soeur d’Hugues de Digne // Cahiers de Fanjeaux. 1975. T. 10. P. 169–201; Idem. Douceline et les autres // Ibid. 1976. T. 11. P. 251–267.
333
Salimbene de Adam. Cronica Monumenta Germaniae Historica: Scriptores / Ed. O. Holder-Egger. Hannover, 1905–1913. T. XXXII. P. 226–254; нов. изд.: G. Scalia. Bari, 1966.
Таков францисканский гуру, покоривший летом 1254 года и французского короля. При этом присутствовал Жуанвиль:
Король прослышал об одном кордельере, брате по имени Гуго, и по причине его огромной известности послал за ним, желая видеть и слушать. В день его прихода
в Иер мы взглянули на дорогу, по которой он шел, и увидели, что за ним следует толпа мужчин и женщин. Король повелел ему проповедовать. Начало проповеди было о монахах, и он сказал так: «Сеньоры, я вижу очень много монахов при королевском дворе, среди приближенных короля». И прибавил: «А я — самый главный» [334] .334
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 361.
Но в первую очередь проповедь была обращена к королю:
Он наставлял в проповеди, что король должен править по воле народа; а в конце проповеди сказал, что читал Библию и книги, основанные на Библии, и что ему неизвестно ни из книг правоверных, ни из книг нечестивых, чтобы причиной гибели какого-либо царства или владения или того, что они переходили в другие руки, было не что иное, как упадок правосудия. Посему, сказал он, по возвращении во Францию король должен так справедливо править своим народом, чтобы не иссякала к нему любовь Божия, так, чтобы Бог не оставил Французское королевство по его смерти [335] .
335
Ibid. P. 363.
Очарованный францисканцем, король хотел приблизить его к себе, несмотря на все сказанное в проповеди. Гуго отказался. Но Жуанвиль посоветовал Людовику еще раз попробовать уговорить его: пусть этот брат побудет при нем, сколько сможет. Гуго де Динь гневно повторил свой отказ. Самое большее, на что он был согласен, — это провести с королем один день.
Не важно, была ли эта встреча с Гуго де Динем запланированной или нет; мне кажется, она сыграла важную роль в жизни святого короля. Людовик, удрученный неудачным походом, задумывался о причинах этого и задавался вопросом, что делать, чтобы угодить Богу, обрести вечное спасение себе и своему народу и служить христианскому миру. Гуго указал ему один такой путь: в ожидании «последних времен» установить на земле справедливость, возводить на земле град евангелический, короче говоря, стать эсхатологическим королем. Полагаю, что такая религиозная программа, отвечающая сокровенным мыслям и чаяниям Людовика, должна была стать политической программой последнего периода его царствования. Гуго де Динь, на смену которому в окружение короля пришли не столь мистически настроенные нищенствующие братья (проповеди королю не раз читал Бонавентура), стал тем человеком, удивительная встреча с которым сказывалась на поздних религиозно-политических воззрениях Людовика IX уже после смерти проповедника; такое же влияние оказывали на него перед крестовым походом Гийом Овернский, цистерцианцы Ройомона и доминиканцы монастыря Святого Иакова.
Не связан ли с влиянием Гуго де Диня один эпизод, случившийся вскоре после смерти францисканца? Разногласия между белым духовенством и нищенствующими братьями обострились в 1255 году с выходом гневного памфлета «Tractatus brevis de periculis novissimorum temporum» («Краткий трактат об опасности новейших времен»), направленного против нищенствующих орденов, магистра из числа белых монахов Гийома де Сент-Амура. В 1257 году Александр IV осудил Гийома де Сент-Амура и потребовал, чтобы Людовик IX изгнал его из Франции. Сначала король пытался уладить дело; он принял Гийома, но последний не просто заупрямился, но обрушился с новой критикой на братьев и даже стал упрекать самого Людовика, обвиняя его в том, что он ведет себя как нищенствующий брат, а не как король. Тогда Людовик IX, будучи светской дланью Церкви, выполнил требование Папы, навсегда изгнав Гийома из его родного Сент-Амура. Король до самой смерти останется глух ко всем извинениям Гийома, который ненамного пережил Людовика, — он умер в 1272 году [336] .
336
Dufeil М. М. Guillaume de Saint-Amour et la polemique universitaire parisienne, 1250–1259. P., 1972.
Возвращение печального крестоносца
Реформатор королевства. — Новые люди короля. — Правосудие в городах. — Король-ревизор. — Король и ревизия в Лангедоке. — Король и города. — Людовик и Париж. — Неумолимый судия: два показательных дела. — Новые меры очищения: против ордалий и ростовщичества, против евреев и ломбардцев. — «Хорошие» деньги.
После Йера Жуанвиль сопровождал короля в Экс-ан-Прованс, откуда они совершили паломничество в Сент-Бом к святой Марии-Магдалине («мы посетили высокую пещеру, в которой, как говорят, Магдалина провела отшельницей семнадцать лет»), а оттуда — в Бокер, — и вот Людовик IX вновь на земле Французского королевства. Здесь Жуанвиль расстался с ним и вернулся в Шампань. Дальше на пути Людовика были города Эг-Морт, Сен-Жиль, Ним, Але, Ле Пюи, Бриуд, Иссуар, Клермон, Сен-Пурсен, Сен-Бенуа-сюр-Луар, королевский замок Венсенн и Сен-Дени, куда он возвратил орифламму [337] и крест, бывшие при нем на протяжении всего пути, и вот, наконец, Париж, куда он вступил 7 сентября 1254 года.
337
Орифламма (от лат. «aurea flamma» — «золотое пламя») — знамя Французского королевства, имевшее особый сакрально-монархический смысл: орифламма участвовала в походе и разворачивалась перед войском в тех случаях, когда война велась против врагов христианства и/или во главе похода стоял сам король. Первоначально орифламма — алое знамя Рима, посланное Папой Львом III Карлу Великому накануне коронования его императором. С конца X века Капетинги стали называть орифламмой свое родовое знамя, стяг святого Дионисия: раздвоенное белое полотнище с зелеными кистями и тремя золотыми лилиями. В 1076 г. французские короли получили от аббатства Сен-Дени в лен графство Вексенское (то есть стали арьер-вассалами самих себя) и, следовательно, право на знамя этого графства — раздвоенное алое полотнище. Именно оно с 1096 г. именовалось орифламмой и считалось знаменем Французского королевства.
Мэтью Пэрис пишет, что Людовику был оказан теплый прием, но король выглядел очень подавленным:
Король Франции был подавлен и удручен, и ничто не могло его утешить. Ни музыка, ни слова любви и утешения не вызывали его улыбки и не были ему в радость. Ничто не радовало его: ни возвращение на родину, ни родное королевство, ни ликование народа, толпами спешившего ему навстречу, ни клятвы верности и дары, поднесенные ему как сеньору; потупив взор и то и дело вздыхая, он вспоминал свой плен и то, в какое смятение привел он весь христианский мир. Один весьма набожный и тактичный епископ сказал ему в утешение: «Мой дражайший сеньор и государь, опасайтесь потерять вкус к жизни и впасть в уныние, ибо оно, будучи мачехой души, убивает душевную радость, а это тягчайший грех, ибо оскорбляет Дух Святой. Вспомните и поразмыслите о терпении Иова и о страданиях Евстахия». И он пересказал их историю вплоть до того момента, когда Господь воздал им за их мучения. Тогда король, самый набожный король на свете, ответил: «Если бы мне одному суждено было вынести позор и горе и если бы мои грехи не пали на Вселенскую Церковь, то я жил бы спокойно. Но, на мою беду, по моей вине в смятение пришел весь христианский мир». Была отслужена месса в честь Духа Святого, чтобы король получил утешение того, кто превыше всех. И тогда по благодати Божией он внял спасительным словам утешения [338] .
338
Mathew Paris. Chronica majora… T. V. P. 465–466.