Людовик IX Святой
Шрифт:
Людовик IX не довольствовался только тем, чтобы определить принципы правосудия в ордонансах и осуществлять их с помощью бальи, сенешалов, ревизоров и парижского прево. Иногда он и сам претворял их в показательных делах. Тогда, в 1254–1260 годах, он не всегда проявлял то всепрощение, о котором говорилось в послании ревизорам Лангедока от 1259 года, не было речи и о милосердии — требовании, предъявляемом к государю в политических трактатах, дабы смягчить суровость правосудия, по образу и подобию Высшего Судии, Бога справедливого и милосердного.
Свидетельством тому служат два дела, которые произвели большое впечатление на современников. Под 1255 годом Гийом из Нанжи сообщает в «Житии Людовика Святого»:
После того как король Людовик составил упомянутые уложения («Великий ордонанс») и после того как они были обнародованы во Французском королевстве, случилось так, что один парижанин среднего сословия мерзко поносил имя Господа нашего и богохульствовал. За это добрый король Людовик, который был очень справедлив, повелел схватить его и заклеймить ему рот раскаленным железом, чтобы он вечно помнил о своем грехе и чтобы другим неповадно было грязными словами поносить Творца нашего. Многие люди («мудрецы своего времени», как говорится в латинском тексте), узнавшие и увидевшие это, осуждали короля и замышляли против него. Но добрый король, помня Евангелие: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за меня» [378] и еще: «Господи, они злословят против меня, а ты благослови их», говорил как истый христианин, что он с радостью дал бы заклеймить себя раскаленным железом ради того, чтобы все мерзкие богохульники исчезли из его королевства. А потом случилось так, что король совершил новое благодеяние парижанам, за что они стали восхвалять его, но, узнав об этом, король при всех сказал, что надеется получить больше хвалы от Господа нашего за проклятия в свой адрес в связи с тем, что он повелел заклеймить каленым железом за презрение к Богу и что он не рассчитывал на благодарность за то, что он сделал в Париже для всеобщего блага [379] .
378
Мф. 5: 11.
379
Guillaume de Nangis. Vie de Saint Louis… P. 399.
Когда
А вот второй пример, который приводит наш хронист-биограф монах Сен-Дени Гийом из Нанжи:
И поскольку мудрец говорит, что королевский трон украшен и укреплен справедливостью, то мы, дабы вознести хвалу тому рвению к правосудию, каковым он отличался, поведаем здесь о деле сира де Куси. Случилось в то время [380] , что в аббатстве Сен-Никола-о-Буа, что близ города Лана, жили трое знатных юношей (детей); они родились во Фландрии, а во Францию приехали, чтобы выучить французский язык [381] . Однажды эти юноши отправились в лес аббатства пострелять кроликов, взяв с собой луки и стрелы с железными наконечниками. Преследуя дичь, которую подняли в лесу аббатства, они очутились во владениях Ангеррана, сира де Куси. Там их схватили сержанты, охранявшие лес. Как только этот жестокий и безжалостный сеньор узнал от своих лесничих о том, что совершили юноши, то немедля велел их повесить. Когда об этом стало известно аббату Сен-Никола, который заботился о них, а также мессиру Жилю ле Брену, коннетаблю Франции [382] , из рода которого были юноши [383] , они оба отправились к королю Людовику и просили призвать к ответу сира де Куси. Добрый король, блюститель правосудия, узнав о жестокости сира де Куси, повелел послать за ним и вызвать к себе на суд, чтобы тот ответил за свое злодеяние. Услышав повеление короля, сир де Куси явился на суд и сказал, что не обязан отвечать без участия совета и что хочет, согласно обычаю баронов, предстать перед судом пэров Франции. Но против сира де Куси оказалось то, что по реестру суда Франции его земли не входили в число поместий баронов, ибо земля Бов и земля Турне, частью которых была сеньория, и достоинство барона уже не относились к земле де Куси в результате раздела между братьями; вот почему сиру де Куси сказали, что его земля не является поместьем барона. Обо всем этом было доложено королю Людовику, который повелел схватить сира де Куси, и сделали это не бароны и не рыцари, а его сержанты (жандармы); [384] и король повелел заточить его в тюрьму в башне Лувра и назначить день, когда он должен будет держать ответ в присутствии баронов. В назначенный день бароны Франции явились в королевский дворец, и, когда все были в сборе, король повелел привести сира де Куси и заставил его отвечать по упомянутому делу. Тогда сир де Куси, по воле короля, позвал к себе на совет всех баронов своего рода, а поскольку почти все они были его рода, то отошли в сторонку, так что король остался почти в одиночестве, если не считать безупречных членов его совета. Однако король твердо стоял на своем и был настроен вынести справедливый приговор (justum judicium judicare), то есть наказать сира де Куси по закону возмездия и приговорить его к такой же смерти (как он юношей). Узнав волю короля, бароны стали просить и умолять, чтобы он сжалился над сиром де Куси и наложил на него какое-либо иное наказание по своему усмотрению. Король, исполненный жажды праведного суда («qui moult fut echaffe de justice faire»), ответил всем баронам, что, если бы ему стало известно, что Господь Бог наш предоставил ему выбор — повесить де Куси или отпустить, то он бы его повесил, пренебрегая заступничеством баронов его рода. Наконец король, вняв смиренным мольбам баронов, вынес решение, что сир де Куси откупится от смертного приговора штрафом в десять тысяч ливров и построит две часовни, где каждый день будут возносить молитвы за души убиенных юношей. Он должен был уступить аббатству тот лес, где были повешены юноши, и дать обет провести три года в Святой земле [385] . Добрый король, блюститель правосудия, взял штраф, но не отдал эти деньги в свою казну, а употребил их на благодеяния… И это стало и должно служить прекрасным примером для всех, кто уважает правосудие, ибо человек очень знатного и высокого происхождения, которого обвиняли всего лишь бедные люди, с большим трудом откупился от того, кто отправлял правосудие и стоял на страже закона [386] .
380
Дело происходило в 1259 году.
381
В эпоху Людовика Святого французский язык достиг своего апогея как международный язык культуры наряду с латинским. По выражению учителя Данте, флорентийца Брунетто Латини, это «самый сладостный язык в мире».
382
Коннетабль (от лат. «cornes stabili» — «граф конюшни», то есть конюший), первоначально, еще с меровингских времен, был смотрителем королевской конюшни. Постепенно те или иные придворные должности становятся государственными постами, и конюший-коннетабль в конце XI — начале ХII в. сделался главным советником короны по военным вопросам и начальником непосредственно подчиненных королю рыцарей, а в конце XIII — начале XIV в. — главнокомандующим с немалым объемом полномочий; например, во время сражения даже король не имел права отменять приказы коннетабля, он мог лишь сместить последнего. Должность коннетабля была упразднена в 1627 г.
383
Жиль ле Брен, сеньор Тразеньи в Геннегау, не был французом. Людовик IX сделал его коннетаблем Франции, вероятно, после возвращения из крестового похода за его благочестие и храбрость. Французов как нации еще не существовало. Высокие посты могли занимать иностранцы, связанные узами верности с королем. Жилю ле Брену предстояло сыграть важную роль в завоевании Неаполитанского королевства братом Людовика IX Карлом Анжуйским.
384
Слово «жандарм» Ж. Ле Гофф употребляет в современном смысле. История термина «жандарм» такова. В 1439 г. во Франции был введен постоянный налог, предназначенный на содержание постоянного войска. В 1445 г. такое войско было создано. Оно представляло собой тяжеловооруженную конницу, в основном из дворян, но это было уже не рыцарское войско. Воины этой армии назывались «жандармами» (фр. «homme d’armes» — «вооруженный человек», мн. число «gens d’armes» — «вооруженный народ»). Войско делилось на отряды («lances» — букв. «копья») по шесть человек, где основным бойцом был тяжеловооруженный конник (он-то и назывался homme d’armes), а вспомогательными — легковооруженные воины и военные слуги. В XVI–XVII вв. деление на «копья» исчезает, и жандармы (gendarmes, ед. число gendarme) превращаются в тяжелую кавалерию наподобие кирасиров. При Людовике XIV жандармы становятся королевской гвардией. В 1791 г. королевские жандармы были упразднены, а название перенесено на тогда же созданные отряды мобильной полиции, предназначенные для поддержания общественного порядка (в этом качестве жандармы существуют во Франции и ныне). Именно в указанном смысле Ж. Ле Гофф и употребляет здесь слово «жандармы», ибо королевские сержанты как раз и исполняли полицейские функции.
385
Так как текст французской версии в этом фрагменте испорчен, то я восстановил его при помощи латинской версии (Р. 398–400) и повествования Тиллемона (IV, 188–192), который располагал другими источниками. В 1261 году Ангерран де Куси откупился от своего обета отправиться в крестовый поход 12 000 ливров.
386
Guillaume de Nangis. Vie de Saint Louis… P. 399–401.
Поучительная история и красноречивый комментарий одного из монахов Сен-Дени, рупора королевской политики, который не удержался от преувеличений, противопоставляя знатного и влиятельного Ангерана де Куси и его баронов жертвам, представленным как «бедные люди», хотя речь идет о знатных юношах, родственниках коннетабля Франции, приближенного короля. Но верно и то, что на этом деле, врезавшемся в историческую память хронистов и миниатюристов, лежит печать своеобразных принципов и позиций Людовика Святого-судьи: свести к минимуму феодальную судебную процедуру в пользу королевского правосудия (то, что арест был произведен королевскими сержантами, а не рыцарями, говорит о многом), заставить относиться к верховной королевской власти, выносящей решения, с таким же уважением, как к кутюмам, приравнять правосудие к суровости, а затем смягчить ее снисходительностью, что точно так же соответствовало и королевскому идеалу милосердия, и благосклонности короля по отношению к баронам. Напрашивается вывод, что Людовик Святой разыграл спектакль, прикидываясь непреклонным, чтобы еще больше унизить баронов, а самому еще раз продемонстрировать свою доброту.
Но здесь обозначаются и противопоставляются две системы ценностей (социальных и юридических): феодальное правосудие, творящее произвол тогда, когда преступление, пусть даже незначительное, представляет угрозу potestas, власти сеньора, обладающего или полагающего, что он обладает высшим правосудием на своей земле, и королевское правосудие, в конечном счете тоже пристрастное, но выступающее в силу верховной власти правосудием государя, a fortiori [387] в случае Ангеррана, поскольку тут король лично проявил неколебимую верность этому идеалу правосудия. Он — король — блюститель правосудия, воплощение идеи того, что перед правосудием все равны, — и власть имущие, и отверженные, пусть даже монархическая пропаганда приукрашивает реальность. Впрочем, прогресс в области правосудия далеко не безобиден. Чтобы вынести более или менее лживое обвинение в оскорблении величества (это понятие обретает черты во время правления Людовика Святого [388] ), королевское правосудие могло действовать с еще большим пристрастием. При Людовике Святом делал свои первые шаги его внук Филипп Красивый, король процессов об оскорблении величества от имени государственного разума [389] . Но это в будущем, а пока очевидно одно: Людовика Святого поразила и разгневала не просто несоразмерно суровая кара, а то, что юноши были повешены без суда. Король всерьез желал быть гарантом правосудия в своем королевстве. Между прочим, вопреки выводам, к которым пришли некоторые историки, процесс Ангеррана де Куси не был порожден новым инквизиционным процессом, заимствованным у римско-католического права [390] , которое королевская власть будет использовать вслед за церковной Инквизицией для вызова в суд обвиняемого даже без иска пострадавшего или его
близкого родственника. Напротив, это была традиционная процедура обвинения, допускавшая королевское вмешательство, поскольку аббат Сен-Никола-о-Буа и коннетабль Жиль ле Брен апеллировали к королю.387
Тем более (лат). — Примеч. пер.
388
Именно этому посвятили одно серьезное исследование о преступлении оскорбления величества Ж. Шиффоло и А. Томас.
389
«Государственный разум» (raison d’Etat) — введенное в XVI веке итальянским философом и правоведом Дж. Ботеро (его трактат «Delia ragione de Stato» («О государственном разуме» — Примеч. ред.) появился в 1584 г., французский перевод — в 1589 г.) и активно воспринятое, особенно в ХVII — ХVIII вв. французскими философами и правоведами понятие, означающее систему действий и систему аргументации этих действий, направленных не на личные, религиозные и иные цели, а на укрепление государства, понимаемого как высшая ценность, и обоснование этих действий рациональными (а не моральными или религиозными) доводами. Ж. Ле Гофф, говоря о Филиппе Красивом, имеет в виду, вероятно, следующее. В 1296 г. разгорелся конфликт между Филиппом и Бонифацием VIII по поводу уплаты духовенством королевских налогов и поборов. С целью разрешения этого конфликта Папа послал в 1301 г. в Париж для переговоров епископа Памье Бернара Сессе. Вспыльчивый по натуре Бернар, уроженец Южной Франции, ненавидевший северян вообще, столь дерзко говорил с королем, что был арестован. Следственная комиссия выяснила, что у себя на родине епископ в проповедях употреблял неподобающие выражения в адрес короля и вообще настраивал прихожан против королевской власти. Епископ был обвинен в оскорблении величества и государственной измене. Папа заявил о неподсудности епископов королевскому суду и потребовал к своему суду самого короля. Конфликт перешел в борьбу Папы и короля, привел к отлучению французского монарха, аресту Папы французским отрядом в 1303 г. и, наконец, к перенесению Папского престола в Авиньон в 1308 г. и установлению французского господства над Святым престолом.
390
Этот термин, используемый, например, Ж. Ришаром (Richard J. Saint Louis… P. 310), красноречиво говорит о том, что целый ряд новых юридических законов ХIII века и их применения на практике возник из контаминации возрождающегося римского права и права канонического (церковного), которое быстро развивалось после «Декрета» Грациана (Болонья, 1140), первого компонента Свода канонического права, которое складывалось вплоть до XIV века.
Дача показаний, введенная римским каноническим правом, коренным образом отличается от прочих судебных традиций: ордалий, или Божьего суда. К последним (испытаниям огнем или водой, из которых обвиняемый должен выйти целым и невредимым, поединкам («gages de bataille»), на которых победителем становился обвиняемый или его соперник), хотя они и были запрещены IV Латеранским собором (1215), все-таки прибегали, особенно в среде знати [391] . Церковь заменила их «рациональными» доказательствами и, в частности, показаниями свидетеля (свидетелей). В свою очередь, в том же направлении вместе с Людовиком IX пошло и государство. Один королевский ордонанс 1261 года запрещает «gages de bataille», заменяя их процедурой дачи показаний и свидетельскими показаниями. Анонимный хронист конца XIII века так говорит о короле:
391
Об ордалиях см.:
Baldwin J. W. The Intellectual Preparation for the Canon of 1215 against Ordeals;
Barthelemy D. Presence de l’aveu dans le deroulement des ordalies (IXe — ХIII siecles) // L’Aveu. P. 191–214;
Bartlett R. Trial by Fire and Water: The Medieval Judicial Ordeal. Oxford, 1986;
Gaudemet J. Les ordalies au Moyen Age: Doctrine, legislation et pratique canonique // La Preuve. Bruxelles, 1965. XVII/2. P. 99–135 (Recueils de la Societe Jean Bodin);
Radding Ch. Superstition to Science: Nature, Fortune and the Passing of the Medieval Ordeal // American Historical Review. 1979. Vol. 84. P. 945–969.
И да будет вам известно, что всю свою жизнь он терпеть не мог поединков во Французском королевстве между соперниками или рыцарями, причиной которых было убийство или предательство, или наследство, или долги; но все эти вопросы он заставил решать с помощью показаний безупречных людей или людей, верных данному слову [392] .
Одновременно с рационализацией судебной практики Людовик добивался и оздоровления практики ростовщической.
В ордонансе, относящемся к 1257 или 1258 году, упоминается комиссия, которой было поручено исправить злоупотребление мерами, предпринятыми ранее против евреев [393] .
392
Guilhiermoz P. Saint Louis, les gages de bataille et la procedure civile // Bibliotheque de l’Ecole des chartes. 1887. T. 48. P. 11–120. Текст анонимного хрониста содержится в изд.: Recueil des historiens… T. XXI. P. 84.
393
Ordonnances des rois de France… T. I. P. 85.
Не буду вдаваться в детали, но уже одни слова, характеризующие ростовщиков, кажется, свидетельствуют о заметных переменах в королевской политике, направленной теперь не только против ростовщиков-евреев, считавшихся главными знатоками в этом деле, но против растущих рядов ростовщиков-христиан, чьи ссуды в целом представляли собой суммы гораздо большие, нежели ссуды евреев. Соответственно, они и вычитали предварительно большие проценты в абсолютной стоимости, а иногда в цифровом выражении, чем проценты, получаемые евреями. Последние в общем ограничивались ссудами на потребление малых ценностей, но сопровождали их мерами, которые воспринимались как оскорбление: залогами служила одежда, движимость или скот.
Распространение мер против ростовщиков неевреев в то же время, вероятно, ограничивалось иноземными ростовщиками-христианами. Согласно ордонансу 1268 года из королевства изгонялись ростовщики-ломбардцы (то есть итальянцы), кагорцы [394] и прочие ростовщики-иноземцы. В трехмесячный срок они подлежали выдворению из страны, и за это время долговую сумму следовало выплатить сеньору заимодавца. Во всяком случае, купцам разрешалось торговать во Франции при условии, что они не будут заниматься ростовщичеством или иными запрещенными делами. Мотивировка в пользу узаконения этого ордонанса была не морального, а экономико-политического порядка: король рассудил, что вымогательства ростовщиков «сильно разорили королевство», также необходимо было покончить с тем злом, которое, как гласила молва, эти иноземцы творили в своих домах и лавках [395] . Первое, вероятно, знаменует собой начало осознания «национальной» экономической вотчины и экономических границ королевства, — то, что заставит внука Людовика Святого учредить таможни и запретить экспорт некоторых коллективных ценностей, например благородных металлов. Второе тревожит, ибо во имя государственных интересов король предлагает превратить слухи в обвинение. Однако государственный разум уже пробивается [396] . Во всяком случае, эти два ордонанса свидетельствуют, что осуждается именно ростовщичество, а не купцы, будь они иноземцами или даже евреями.
394
В целом термин происходит от названия города Кагора, представлявшего собой крупный деловой центр. Кагор был сеньорией епископа. В то же время я не согласен с именованием жителей Кагора иноземцами, как об этом безапелляционно говорится в ордонансе 1268 года. См.:
Wolff Ph. Le probleme des Cahorsins // Annales du Midi. 1950. P. 229–238;
Renouard Y. Les Cahorsins, hommes d’affaires francais du XIIIe siecle // Transactions of the Royal Historical Society. 1961. Vol. XI. P. 43–67.
395
Ordonnances des rois de France… T. I. P. 96.
396
Тем не менее эта позиция объясняется юридической ценностью того, что соответствовало тогда «репутации» (fama) (молва (лат.). — Примеч. пер.).
Конец правления Людовика IX был ознаменован важными денежными реформами. Эти реформы были прежде всего вызваны экономическим развитием и распространением денежного обращения. Не буду вдаваться в детали этой стороны дела, чтобы не отвлекаться от личности короля. Остановлюсь на психологических, нравственных и идеологических аспектах этих мер, составлявших часть программы по оздоровлению королевства в религиозном плане. Вернемся к тому моменту, когда речь шла о комплексе идей и действий Людовика Святого как «короля третьей функции», к проблеме того, как население Франции середины XIII века (в том числе король, правящие круги и интеллектуалы) воспринимали то, что мы называем «экономикой».
Денежные реформы [397] короля претворялись в жизнь на протяжении 1262–1270 годов. К ним относился, во-первых, ордонанс 1262 года, запрещавший подделку королевских денег и устанавливающий монополию на денежное обращение в королевстве в пользу королевских денег, кроме денег сеньоров, обладающих правом чеканки монет, которые отныне имели право обращения исключительно на принадлежавших им землях. Далее следовали два ордонанса, запрещавшие хождение во Французском королевстве английских денег «эстерлинов» (стерлингов), — первый, не дошедший до нас, был обнародован между 1262 и 1265 годами и требовал от королевских подданных, в том числе и людей Церкви, клятвы не пользоваться стерлингами, и ордонанс 1265 года, устанавливавший крайнюю дату их обращения — середина августа 1266 года. Другой ордонанс 1265 года вновь оговаривал меры 1262 года, запрещавшие подделку королевских денег, и отводил королевским деньгам привилегию обращения во всем королевстве, но на этот раз с оговоркой в пользу региональных денег — нантских, анжуйских и мансских, чтобы «народ не думал, что имеется достаточно королевских турских и парижских денье». Согласно ордонансу от июля 1266 года (от него сохранился всего один фрагмент) возобновлялась чеканка парижского денье с новыми весовыми характеристиками и содержанием благородного металла и создавался турский гро; наконец еще один утраченный ордонанс, изданный между 1266 и 1270 годами, говорил о создании золотой монеты экю [398] .
397
Говорили даже: «Денежная реформа короля». Но и в комплексе эти меры не являются ни «какой бы то ни было» последовательной реформой, ни систематической монетарной программой.
398
Blanchard L. La reforme monetaire de Saint Louis // Memoires de l’Academie des sciences, lettres et arts de Marseille. 1833;
Lafaurie J. Les Monnaies des rois de France: De Hugues Capet a Louis ХII. P.; Baie, 1951;
Fournial E. Histoire monetaire de l’Europe. P., 1970;
Bloch M. Esquisse d’une histoire monetaire de l’Europe. P., 1954.