Людовик IX Святой
Шрифт:
… и, не говоря уже о прочих молитвах, святой король каждый вечер пятьдесят раз опускался на колени, потом выпрямлялся и снова вставал на колени, и каждый раз, преклоняя колени, он очень медленно произносил Аве Мария; и после этого он ничего не пил [543] , а сразу отходил ко сну [544] .
А вот еще один образец его поведения, местом действия которого является цистерцианское аббатство Шаалис:
И блаженный король с великим почтением относился к святым людям. И однажды, будучи в Шаалисе в церкви ордена цистерцианцев, что в диоцезе Сан-лис, он услышал, что тела покойных монахов омывают на таком-то камне, и поцеловал тот камень со словами: «О Боже! Сколько же святых людей было здесь омыто!» [545]
543
В высших слоях общества было принято перед отходом ко сну пить «вино на сон грядущий».
544
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 54–55.
545
Ibid. P. 50.
Вполне понятно, что францисканец делает упор на особой любви, которую святой король испытывал к нищенствующим орденам. Он напоминает, что, когда бы король ни оказывался в городе, где были монастыри нищенствующих орденов, то раздавал милостыни
546
Ibid. P. 83. В ч. III наст. изд. я даю детальное описание этих милостей.
К этому досье Людовика Святого, святого нищенствующих орденов [547] , следует добавить один документ, имеющий к нему самое прямое отношение. Речь идет об одной проповеди того же Гийома де Сен-Патю, написанной вслед за «Житием» и «Чудесами» Людовика Святого, то есть после 1303 года, и, во всяком случае, после утраты Vita approbatdy того самого резюме досье канонизации. После смерти в 1295 году королевы Маргариты, исповедником которой он был, Гийом стал исповедником ее дочери Бланки, вдовы инфанта Фердинанда Кастильского. Он занимал эту должность еще в 1314–1315 годах (Бланка умерла в 1323 году). Эта проповедь — панегирик Людовику Святому. Она вполне соответствует определению и практике жанра схоластической проповеди конца ХIII–XIV века. Этот текст показался «пошлым» даже такому образованному издателю, как А. Ф. Делаборд, кстати, тому самому, кто издал «Житие Людовика Святого» Гийома де Сен-Патю [548] . Он опубликовал только то, что назвал «историческими пассажами», между «началом и заключительной частью», что неизбежно создает неправильное, искаженное представление о проповеди Гийома де Сен-Патю в целом. Ведь Гийом не пытался удовлетворить любопытство людей XIX–XX веков, а сочинял агиографическую проповедь на тему. Тема эта, по законам той эпохи, была неизбежно заимствована из Библии и выбрана потому, что соответствовала задачам проповеди. А поскольку этой задачей было похвальное слово Людовику Святому, то и темой стал один стих из Первой книги Маккавейской (2: 17): Princeps clarissimus et magnus es («Ты вождь, ты славен и велик»). Тогда становится ясно, что труд проповедника должен был состоять в том, чтобы ввести Людовика Святого в русло схоластического развития этой темы, а не наоборот. Употребление по отношению к Людовику Святому таких эпитетов, как generosus, famosus, virtuosus («благородный, славный, добродетельный») повлекло за собой дробление на целый ряд схоластических категорий, применимых к добродетелям Людовика Святого и отражающих «достоинства его королевского превосходства», «искренности его нравственного поведения» и «высоты его нерушимого совершенства», что оправдывало использование характеризующих его трех слов: princepsy clarissimus и magnus.
547
В дальнейшем я покажу, какое влияние оказали нищенствующие ордены и их идеал на святость Людовика Святого.
548
Delaborde H.-F. Une oeuvre nouvelle de Guillaume de Saint-Pathus // Bibliotheque de l’Ecole des chartes. 1902. T. 63. P. 267–288.
Далее, каждое из этих качеств в свою очередь дробилось на другие, в зависимости от «авторитетов» (других библейских стихов) или «причин» (рациональных аргументов). Например, «достоинство королевского превосходства» распадалось на четыре добродетели: «сияние его мудрости» (подкрепляемое стихом из Книги Царств: «David sedens in cathedra sapientissimus princeps», «Давид, сидящий на троне, мудрейший государь»), «нежность его сострадания» (подкрепляемое стихом из Иезекииля «Servus meus David erit princeps in medio erram», «Раб Мой Давид будет князем среди них»), «сияние его воздержанности» и «усердие его благочестия», основанные не на авторитетах, а на доводах.
Вообще, эта проповедь — подлинное «Зерцало государей» в гомилетической форме. Гийом де Сен-Патю мысленно создал образец идеального государя и старательно приспосабливал «Житие» (то есть обычное проявление добродетелей) Людовика Святого к этой модели, а не наоборот [549] . Жанр проповеди в случае Людовика Святого смешивается с жанром «Зерцала государя», ибо «мемуаристы» ХIII века заинтересованы в том, чтобы сначала предложить нам модель идеального государя-христианина и только потом продемонстрировать, как жизнь Людовика Святого соответствует данной модели. В Людовике Святом им интересен не человек, а модель. И самая большая часть досье воспоминаний о Людовике Святом его современников образует структурированную совокупность текстов, отсылающих нас от одного к другому, поскольку они являются продуктами одних и тех же производителей памяти — клириков, и поскольку они создавались в одних и тех же центрах производства (аббатствах, монастырях) и создавались согласно законам жанров, каждый из которых был отголоском другого: «жития», «зерцала», «проповеди» и т. д. Таким образом, нас накрывает лавина памяти, несущая с собой образ Людовика Святого, в значительной мере стереотипный.
549
Я уделяю такое повышенное внимание проблеме литературных жанров, посредством которых клирики Средневековья создали память святых и выдающихся людей, достойных, по их мнению, такой памяти, и завещали ее нам, так как эти формы позволяют увидеть механизмы производства этой памяти.
События, переданные в анекдотах о жизни Людовика Святого, которые используются в проповеди, незначительны. Это эпизоды, уже встречавшиеся в «Житии» и «Чудесах». Всего четыре фрагмента проповеди не имеют аналогов в «Житии» [550] .
В первом, сведения которого Гийом получил от самой королевы Маргариты, Людовик Святой предстает в кругу семьи, рядом с женой и детьми; [551] во втором, также рассказанном Маргаритой, говорится о том, что королева накидывала одежду на плечи супруга, когда он вставал ночью для молитвы. В третьем сообщается, что Людовик Святой продолжал молиться после заутрени, и это время было равно по продолжительности самой службе. Четвертый фрагмент, содержащий описание бичей, которыми он себя стегал и предлагал бичевать себя другим, вообще-то не входит в «Житие» Гийома де Сен-Патю, но имеет соответствия в одном фрагменте «Жития» Жоффруа де Болье.
550
Delaborde H.-F. Une oeuvre nouvelle… P. 268.
551
Королева поведала исповеднику, что, приходя отдохнуть от дел в период полового воздержания, король, заставая жену и детей, из целомудрия старался не смотреть на королеву.
Гийом прилагает к Людовику Святому этимологию короля: гех а recte regendo («король потому, что правит по праву») и государя (princeps quiprimus capiat, «тот, кто берет первым»). Он «взял первым, ибо, по причине первородства (ratione primogeniture) он достиг достоинства королевского величества».
Данная проповедь и есть «Зерцало государей» применительно к Людовику Святому и французской монархии. Если проповедь по своей форме подчиняется схоластическим методам, то в своем содержании она им не подвержена. Нищенствующие монахи из королевского окружения не ведали о великих учителях нищенствующих орденов: Александре из Гэльса, святом Бонавентуре, святом Альберте Великом и святом Фоме Аквинском. Людовик Святой — святой благочестия нищенствующих орденов, а не их богословия. Людовик
Святой — досхоластический святой [552] .552
К этим трем нищенствующим монахам, законным наследникам памяти Людовика Святого, можно отнести и доминиканца Томаса из Кантимпре, который вступил в монастырь проповедников в Лувене, вероятно, в 1232 году, а умер приблизительно тогда же, когда и Людовик Святой, около 1270–1272 годов. В своем «Bonum universale de apibus» («Всеобщее благо: На примере пчел»), написанном между 1256 и 1263 годами (с дополнениями), «своего рода трактате о практической нравственности в форме аллегорического рассуждения о пчелах», Томас не раз вспоминает своего современника короля Франции Людовика, чтобы на его примере проиллюстрировать ту или иную добродетель. Как правило, суровый по отношению к сеньорам и государям, он выражает свое восхищение Людовиком IX в таких словах: «Воздай царю небесному, воздай Христу, государю спасения, о Церковь; воздай особенно проповедникам и миноритам; радостно воздадим всеми благими делами Господу, пославшему в наше время такого короля, — короля, который крепко держит в руках свое королевство и в то же время подает всем пример мира, любви и смирения» (Thomas de Cantimpre. Bonum universale de apibus / Ed. G. Colvenere. Douai, 1617. P. 588–590).
Глава третья
Король аббатства Сен-Дени: династический и «национальный» святой король
Примат. — Гийом из Нанжи и «Житие Людовика Святого». — «Всеобщая хроника» Гийома из Нанжи. — «Житие Людовика Святого» Гийома де Сен-Патю.
Образ короля Людовика Святого виделся клирикам в двух ипостасях: в представлении братьев нищенствующих орденов он был в первую очередь святым, а монахи бенедиктинского аббатства Сен-Дени делали упор на то, что он — король. Первые видели в нем короля-святого, и Гийом де Сен-Патю сделал это темой своей проповеди. Для вторых он — святой король, и святость его должна придать особую значимость образу короля. Если нищенствующие ордены представляли собою новую силу, ровесницу Людовика Святого, то историческая память Сен-Дени восходит чуть ли не к самым истокам французской монархии. Его святой патрон и первый епископ Парижский Дионисий, принявший в III веке мученическую смерть, по распространенной в IX веке аббатом Гильдуином легенде отождествлялся с Дионисием Ареопагитом, афинянином, которого крестил апостол Павел; [553] началом аббатства послужило сооружение церкви, поставленной на том месте, где, как представлялось в Средние века, был похоронен святой Дионисий. А. Ломбар-Журдан полагает и приводит тому убедительные доказательства, что данное место имеет довольно древнюю историю. Оно являлось центром, куда сходились галлы для отправления общего культа: расположенный в Средневековье на оловянном пути с Британских островов в Италию, с незапамятных времен связанный с галло-римским городом Лютецией — будущим Парижем, Сен-Дени неотделим от него, образуя со столицей Франции единое целое [554] .
553
Согласно Деяниям Апостолов, когда апостол Павел проповедовал в Афинах перед членами ареопага (некогда — высший орган Афинской республики, в I в. н. э. — всего лишь муниципалитет, но овеянный древней славой), «некоторые же мужи, приставши к нему, уверовали: между ними был Дионисий Аре-опагит…» (Деян. 17: 34). По церковной традиции, этот Дионисий впоследствии стал первым епископом Афин. Во Франции в IX в. появился латинский перевод так называемых «Ареопагитик», корпуса написанных по-гречески не ранее середины V в. сочинений, посвященных мистическому богословию и подписанных именем Дионисия Ареопагита. Определенная популярность этих сочинений (в церковных кругах, разумеется) способствовала и росту популярности Дионисия Ареопагита, а отсюда и стремление соединить фигуры святого богослова и святого покровителя Галлии, невзирая на хронологические нестыковки; первый епископ Афинский жил в I в., первый епископ Парижский — в III в.
554
Caput regniy что в равной мере относится и к Сен-Дени, и к Парижу: Lombard-Jourdan A. «Monjoie et Saint-Denis!».
Славу Сен-Дени принесли три человека, родоначальники «национальной» памяти, которую аббатство впоследствии продолжило, упрочило и обогатило. Первым был Дагоберт из династии Меровингов (VII век), преобразовавший церковь в бенедиктинское аббатство, перестроивший ее и завещавший похоронить себя там, положив начало как погребальной традиции Капетингов, так и «кладбищу королей». Вторым — Карл Лысый из династии Каролингов, который, не нарушая обычая своих предков, Карла Мартелла и Пипина Короткого, осыпал аббатство щедрыми дарами и, согласно его воле, был там погребен в 884 году, через семь лет после кончины, постигшей его в Альпах. Третьим — Сугерий, аббат Сен-Дени в 1122–1151 годах; при нем была перестроена церковь, где впервые заявило о себе искусство готики, установлена нерасторжимая связь с династией Капетингов. Он являлся главным советником королей Людовика VI и Людовика VII и превратил хоругвь аббатства в орифламму королевского войска. Вместе с тем Сугерий повелел переработать «Историю Карла Великого», ставшую «одной из самых читаемых книг в Западной Европе» (К. Бон). Он основал библиотеку, благодаря чему Сен-Дени удалось утвердиться в роли историографа, которая прежде, в XI веке, принадлежала Флёри (Сен-Бенуа-сюр-Луар) — месту исторической памяти монархии Капетингов [555] . В ХII веке Сен-Дени навсегда лишил его этой роли [556] .
555
Guenee B. Chancelleries et monasteres: La memoire de la France au Moyen Age // Les Lieux de memoire / Ed. P. Nora. P., 1986. T. II. Vol. 1. P. 15–21;
Verdier A. L’Historiographie a Saint Benoit-sur-Loire et les miracles de saint Benoit P., 1965.
556
Beaune C. Les sanctuaires royaux // Les Lieux de memoire… T. II. Vol. 1. P. 58 sq.;
Spiegel G. M. The Chronicle Tradition of Saint-Denis. Brookline, Mass.; Leiden, 1978 (в резюме этой диссертации недостаточно полно освещены сложные проблемы рукописей исторических сочинений Сен-Дени).
Эта функция аббатства возросла при Филиппе Августе (1179–1223), который официально поручил Сен-Дени хранить королевские инсиг-нии, используемые при коронации в Реймсе; в то же время сам король стал героем одного жития, сочиненного монахом Ригором, автором краткой хроники королей Франции, которой суждено было стать путеводителем для посетителей аббатства. В «Gesta Philippi Augusti» [557] Ригор создал вокруг монарха ауру чудес, и это пытались использовать приближенные короля после его смерти, предлагая признать Филиппа Августа святым. Но эти попытки натолкнулись на распространяемый повсюду Церковью негативный образ короля-двоеженца, который, игнорируя мнение Папства, разорвал брачные узы с Ингеборгой Датской [558] .
557
«Деяния Филиппа Августа» (лат.). — Примеч. пер.
558
Le Goff J. Le dossier de saintete de Philippe Auguste…
Нам уже известно, что Людовик Святой, заботящийся о поддержании прямых связей с аббатством (это особенно заметно в конце его правления, при аббате Матье Вандомском, поставленном им перед походом в Тунис одним из двух регентов), перестроил королевский некрополь, чтобы представить всем великий замысел монархии Капетингов, ушедший вместе с его отцом Людовиком VIII Грандиозный план, которому верно служил Сен-Дени, состоял в том, чтобы создать картину династического континуитета от Меровингов до Каролингов и далее до Капетингов, прежде всего отстаивая идею восхождения Капетингов к «роду» Карла Великого, персоне высокоавторитетной, к тем родовым корням, которые французская монархия оспаривала у Германской империи (reditus ad stirpem Karoli).