Магические Перпендикуляры 2. Порох и золото
Шрифт:
У бойцов слева ещё один демон дематериализовался. Минус десять.
Э! Э! Э! Это что ещё? Там второй парнокопытный. Я что, обсчитался? Плевать! Не до этого. Там буродольский, Мирон и ещё один наш, не знаю, как его зовут, как-нибудь продержатся. А у меня тут свои дела.
В правого парнокопытного я ещё всадил одну за другой три порции соли. Он уже ели-ели на ногах стоит. Прицеливаюсь…
– А-А-А-А-А!!!!!!!!!!!! – что за боль, даже рёбра затрещали!
Выстрелить я успел. Я даже успел в последний миг развернуться. Но вот больше ничего не успел сделать. Левый парнокопытный, не знаю,
На хрена я взял Лёхин травмат?! Сейчас он, лежащий во внутреннем кармане, так на рёбра давит!!! Хорошо, что руки свободны. Я собрал последние силы и попытался треснуть беса обрезом. Ага! Чертила мотнул своей тыквой и выбил у меня его рогом. Падла! Уж не знаю, от безысходности, или на автомате, левой рукой я обхватил его башку и, уцепившись за пятачок, крутанул рогатую голову назад.
Я ожидал чего угодно, только не этого. Нет, ну, я надеялся, конечно, что такой приём мне хоть чуть-чуть да поможет. Но чтобы так… С треском и скрипом башка развернулась на сто восемьдесят градусов, чёрт выронил меня, и я кулём рухнул на траву.
Секунд через пять, а может, десять, откашлявшись, и держась за левый бок со злополучным травматом, я пополз за упавшим обрезом. Шуралей метался непонятными зигзагами, клацал зубами и яростно вертел хвостом. То вперёд побежит, то назад, наверное, ориентацию потерял. Надо торопиться, а то ведь это ненадолго. Где патроны? НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!! Эта сволочь, мало того, что оторвала патронташ с солевыми зарядами, так ещё и затоптала его. Ну и что, что этот чертила последний остался, стрелять-то в него мне больше нечем.
И что теперь? Пулей? В третий глаз? Тогда скорее. Демон нижнего мира, я так понимаю, сообразил, что башку нужно просто назад повернуть, он уже даже лапами за рога схватился. Хрен тебе!!! С пяти шагов я даже пьяный не промахиваюсь. Как там Касьян говорил? Чуть выше переносицы? Ну, вот и получи!
Во лбу у чёрта мгновенно образовалась дырка размером с олимпийский рубль, шуралей замер и медленно распылился. Минус двенадцать! Ну, вот и всё.
Когда остатки туши последнего беса тоже развеяло, я, еле волоча ноги, поплёлся к тому месту, где склонившись над капитаном, сидели на земле Мирон и буродолец.
– Что с ним? – устало спросил я.
– Шуралей в ногу лягнул, – отозвался Мирон.
Я сделал шаг в сторону и из-за его плеча увидел левый ботфорт капитана с разодранным голенищем.
– Лягнул? – удивился я. – Да сапог, словно когтями рвали.
– А у яво, у шуралея-то, на ножищах-ту тожи когти.
Я посчитал нужным осмотреть внимательней. Я, конечно, не врач, но наложить шину и, тем более простую повязку, сумею точно.
– Шуралеи! – крикнул драгун, имени которого я не знал.
Кроме капитана все встали. Да чтоб вас!!! Из-за очередного изгиба заколдованного леса появились и начали двигаться к нам десятка три свежих, отборных парнокопытных чертей. А стрелять нам по ним не чем.
Значит, пришло время. Я бросил обрез и расстегнул рубаху. Расстегнул, однако, не сразу: руки тряслись от пережитого боя, пальцы путались в тесёмках. Да что же это такое?! На кой хрен я их вообще завязал?
Шуралеи бодрым шагом
преодолели уже больше половины пути, когда я, наконец, справился со шнуравкой. Вытащив крест, я взял его в левую руку и выставил вперёд, чтобы все черти его хорошо видели. Те заметили и остановились. Правой рукой я размашисто перекрестил разделявшее нас пространство. И набрав полную грудь воздуха, со всей силы заорал:– Во имя отца и сына и святого духа! ИЗЫДИ!!!
Правильно говорить именно так или нет, не знаю. Знаю, что работает. В мгновение ока на поляне не осталось ни одного беса. Даже самые нерасторопные умчались на дозвуковых скоростях. Устало выдохнув, я повернулся к своим.
НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!!!
Я что, опять не успел? Двое из пятерых бесследно пропали. Мирон и буродолец лежали на земле высохшими мумиями. И только капитан подавал признаки жизни. Держась руками за голову, он тихо стонал.
Сейчас, Спиридоныч, сейчас. Он где-то тут был. Не мог он далеко… вот он! Я кинулся к своему рюкзаку. Там бутылка с водой…
Сделав несколько глотков, капитан начал приходить в себя.
– Ты как? – спросил я.
– Полегче, – тяжело дыша, произнёс он. – Голову как тисками сдавило. Хоть в петлю.
– Хоть в петлю? – у меня сверкнула смутная догадка.
– Да-а, если б не нога, точно б убежал.
Ах, вот оно что! Значит, не со страха бежали наши ночные караулы. Да-да! Точно! Они же стояли, или сидели. А мы все лежали. Как капитан сейчас. И все, кто возвышались, попали под ментальное воздействие. А я? А у меня, как сказал дед Касьян, сильное средство от шуралеев имеется.
Я распорол голенище сапога капитана. Картина безрадостная: мясо разодрано, хотя до кости не дошло. Аптечки у нас нет, а заражение может начаться. Сейчас бы Буцина с его самогонкой… Где ж ты теперь, Сергей Александрович? Где люди твои?
Промыл рану водой из ваучера, для перевязки оторвал от тряпицы, в которую Татьяна мне пироги завернула. Во вторую половинку завернул два оставшихся пирога, съедим их по дороге – освободится тряпочка на ещё одну перевязку.
– Идти сможешь?
Синюхин затруднился с моментальным ответом.
– Попробуй встать, – посоветовал я.
Он встал.
– Да, наверное, смогу.
– Хорошо, полежи пока.
Капитан осторожно прилёг.
– Сейчас, – я в изнеможении растянулся на траве. – Сейчас минуток пяток полежу и за дело. Уснуть не усну. Какой уж тут сон?! Ребят похороню, и назад надо, пока тебе хуже не стало.
Копая, я всё время посматривал на буродольца, на то, что от него осталось.
– Спиридоныч, ты не знаешь, как его звали?
– Клим, кажется…
Кажется… Хотя, за три дня со всеми не перезнакомишься. Или всё-таки можно было?
Когда я закончил насыпать холм, Синюхин встал и, прихрамывая, подошёл ко мне.
– Что у вас в таких случаях говорят? – спросил я у него.
– Говорят, какими они были хорошими людьми.
Я ждал, что он скажет, а он как раз на раненую ногу неосторожно наступил и скривился от боли.
– Вы были храбрыми солдатами, и отважно сражались, – произнёс я. – Я горд, что в этом последнем для вас бою, мы стояли плечом к плечу! Пусть земля будет вам пухом. И тебе, Мирон, и тебе, Клим.