Мама на фоне измены

— Ну конечно! Пусть спит вечным сном, горемычная! Осчастливил ее шмексом-сексом, ляльку дал подержать — вот и на покой пора!

Раньше я обожала такого Бурова, каким я вижу его сейчас. Он мрачный и даже злой. Всем плохо, когда он такой. Но мне он не сделает ничего!.

— А тебя не смущает, что ты не слышала ни как я вошёл, ни как проснулась Софья? Ты даже не почувствовала, что я трогал тебя!

Мои бровь приподнимается помимо воли.

Я похожа на смущенную? Исправлю это впечатление раз так!

— Ты зачем пришел? Довести меня окончательно? Не нужно! Убирайся! Чтобы глаза мои тебя не видели! Записку вшивую не мог мне...

Возмущение, которое вернулось ко мне, задохнулось, как только меня забросили на плечо, мало считаясь с тем что на мне одна лишь простынь.

— Отпусти меня! Буров! Ты рехнулся?! Верни меня обратно!

Он не слушает меня, унося как Тарзан свою Джейн в гущу растений.

— Тут ори! — бросает тот мне, перед этим шлепнув по попе. — Дура!

Он принес меня к себе домой, поставил на пол и выглядит при этом очень довольным! Отомщенным ещё!

— Сам кретин! Ок?! — не остаюсь в долгу, поправляя на себе ткань.

Кто пробовал орать шепотом или вполголоса? Такое себе удовольствие, скажу я вам. Кричать, как раньше нет никакой возможности, потому что я слышу, как нас зовёт малышка. Устраивать скандалы при детях, даже если они больше веселят чем ссорят? Это не педагогично!

— Думаешь, как всегда одним местом, Паш! Я чуть не умерла, когда не увидела ее рядом! Привет, миленькая!

Я беру девочку на руки, улыбаясь ее утреннему стилю — она в одном подгузнике, пытается грызть свою пятку, а при виде меня улыбается и тянет ручки по швам. Красотка!

— Я думал одна нога здесь, а другая там, — говорит Буров, обнимая меня со спины . — Никто не думал тебя пугать, просто плохо думал с недосыпу!

Я не противлюсь объятиям и поцелую в щеку.

Выплеснула недовольство, покричала немного, поистерила самую малость и хватит! Очень ценю за это Пашку — он не обижается на ерунду и не пытается учить жизни, манерам или тому, как правильно вести себя нормальным бабам.

— Ну вот и шел бы без нее. Вернулся и тогда бы порадовал нас. Меня кофе, а дочку свежей одеждой, памперсом и молоком. Правда, пуговка?

Софье очень интересно у меня на руках. Она слушает меня и Пашку, рассматривает нас и улыбается беззубым ртом.

— Как ты зовёшь себя, когда берешь на руки? — спрашиваю я, улыбаясь ясноглазке. — Папой или дядькой?

— Никак не зову.

Я вожу по щечке девочки, поднимая взгляд на вставшего напротив Пашу. У меня сердце ноет от таких откровений и от пришедших на ум выводах, а он? Толстокожий! Бегемот!

— Надеешься, что Маша одумается?

— Надеюсь! Учеба может подождать. В конкретно ее случае точно.

Как можно?!..

Я не о том думаю! Они же родня и Софья не денется никуда!

Не знаю, как бы я смогла отдать кроху, к которой привязалась всем сердцем!

— Что? — спрашивает Пашка, стягивая футболку. — Ты смотришь за мелкой, а я в душ!

— Ты наглый!

— Да.

— Ты самоуверенный!

— Тоже да, — спокойно соглашается Буров, оставаясь в боксерах. — Ты знала об этом с первых минут знакомства.

Это да. Паша Буров три года назад и сейчас отличается лишь нитями седых волос в темно-русой шевелюре.

— А если я хочу вместе с тобой? — спрашиваю я, перед этим подхватив малышку и подмигнув ей. — Что станем делать тогда?

Я иду за Пашуком в его комнату, чтобы не терять даром ни минуты. Хочу и поговорить, и посмотреть, и потешкаться с ребенком. Потом времени не будет потому что мой отдых на острове расписан по часам.

— Ты шутишь?

Я качаю головой, замечая как к волосам тянутся крохотные пальцы.

— Ты издеваешься?

— Нет, — отвечаю также твердо, мазнув по почти голому Бурову взглядом.

— Ты врёшь, Ветрова, — говорит Пашка, следуя в душ с гладкими камешками вместо пола. — Всегда вижу, когда ты врешь.

Ну, конечно!

— Ты ещё скажи, что видишь меня насквозь — произношу я, повторяя свой взгляд, но теперь уже снизу-вверх. — Человек-неисправный-рентген.

Буров врубает воду, что льется на него мощным потоком из тропической лейки, делает мокрым и недосягаемым. Мокрый и без одежды Буров похож на миллионера больше, чем когда бы то ни было.

— Врешь, что не издеваешься и врешь, что хочешь ко мне, — продолжает Пашка, проводя по волосам и фыркая, как тюлень. — У тебя аллергия на потных и немытых козлов, помнишь?

— Ты слышишь какой он внимательный, пуговка? — шепчу я, наклонившись к молочной девчушке. — Ищи себе такого же мужика, но с более стабильными настройками верности.

— Я всю ночь оббивал пороги у местных законников. Они привычные к местному климату, а с меня сто потов сошло.

С кровати, на которой я укладываю ребенка и на которую ложусь сама видно все, что происходит в душе. Я вижу, как моется почти что Геракл. Это отдельный восторг смотреть как играют мышцы его тела и осознавать, что я могу делать это сколько угодно долго, не стыдясь и не боясь быть застигнутой врасплох.

— Настраиваешь против меня ребенка, — замечает мужчина, привязывая полотенце вокруг бедер. — Так, Ветрова, поднимайся и пошли под воду.

Нельзя быть таким красивым и притягательным.

Раньше к этому предложению прибавлялось "почти что идеальным". Слово "почти" появлялось редко, потому что Буров ругался по особенным поводам и хамил людям, кстати, тоже не от хорошего расположения духа.

— Я буду тебя... трогать за всякие разные места

Я смеюсь. Нет. Хохочу! Как он поймал мой взгляд, как взглянул на ребенка, как вывернулся!

— Не-а. Ты профукал свой шанс, Паш. Времени осталось на переодеться и на позавтракать.

— А что потом?

Он укладывается на кровать, а потом и мне на бедро, создав манеж из наших тел одной прикольной девчульке.

— В храм. На медитацию.

— Фокус с "выкупить твое время" уже не пройдет?

Так он делал в далёком прошлом, отменяя записи других клиентов. Но сейчас то не работа, а отдых.

— Нет. Так что вставай. Одевайся. Заодно рассказывай, как все прошло ночью? Почему ты шлялся по участкам? Вновь вытаскивал свою Смородину?