Маме – мечтательнице, как я

– Все не так плохо. И я зарабатываю, так что к концу лета у меня появятся колеса.

– «Все не так плохо», – повторила Эмерсон. – Где моя лучшая подруга, и кто ты?

Я закатила глаза и вышла из домика. Гарри был занят греблей на каноэ и учился делать вигвам, так что пришел после ужина. Папа с мамой заперлись в спальне и ругались, так что я отдала ему свои наушники, схватила рюкзак и поспешила к двери.

– Тебе стоит приехать. Так ты все увидишь сама. Это место не так ужасно, как я думала. Правда.

– Ну уж нет, – Эмерсон будто кривилась. – Жуки, грязь, змеи, семьи, поющие у костра, и мало красивых парней. Тут ничего нет для приятного лета.

– Кто сказал, что тут нет милых парней?

Эмерсон притихла, и я поняла, что выдала себя. Пока что я избегала с ней темы Кэллама, не зная, как объяснить его ей, ведь не могла объяснить его себе. Не могла объяснить его и себя. У нас что–то было? Он узнавал это, или взаимности не было? Если у нас что–то было, то будет ли развитие? Если будет развитие, что случится в конце лета? И если, вопреки правилам школьных романов, мы сохраним это и в выпускном году, что будет потом? Я пойду в колледж, он пока ничего не решил.

– Вот как, – зашипела Эмерсон. – Парень появился на горизонте, да?

Я скривилась. Я не могла врать лучшей подруге, но я не спешила обсуждать Кэллама и меня.

– Наверное?

– Я знала, – запищала Эмерсон. – Как его зовут? Где он живет, когда не в лагере в поеденной грызунами хижине в Аризоне?

– Домики не поедены грызунами. Они не для президентов, но и не так плохи, – я скрестила пальцы, надеясь, что она отвлечется на тему пространства, но сомневаясь в этом.

– Снова не так плохо… – я могла представить, как она постукивает по подбородку. – Ты же не превращаешься в хиппи, которые хотят жить на природе, не попала в культ, где едят семена и капусту и промывают мозги при каждом приеме пищи, запивая это чашкой «Kool–Aid»?

Я сдерживалась до этого, но теперь вздохнула.

– Я не люблю «Kool–Aid».

– Им будет плевать, нравится ли, пока это не отключит почти все внутренние органы.

– Эмерсон… – у меня был долгий день. Обычно от разговора с ней становилось лучше, но сегодня это явно было не так.

– Финикс, – парировала она таким же тоном. – Ладно тебе. Поговори со мной. Так делают лучшие друзья.

– Знаю, – я вытащила фонарик из кармана и включила его. Я не хотела сделать не тот поворот и провести ночь в лесу. – Просто можно столько всего рассказать, что я даже не знаю, с чего начать. Или как почти все это объяснить, – мои глаза слезились от мысли о семье и конце лета. Столько неясного.

– Это из–за твоих родителей? – в этот раз тон Эмерсон был мягким.

– А что было не из–за них последние два года моей жизни?

Тишина в трубке.

– Наверное, сейчас не лучшее время упоминать такое, Финикс, но я поклялась, что расскажу, как только мы свяжемся, – я приготовилась, и Эмерсон притихла. – Моя мама увидела кое–что в газете пару дней назад. Ты же знаешь, она все время деловая. Она увидела имена твоих родителей в списке банкротов…

Если увидели родители Эмерсон, но увидели и родители других моих друзей. И не друзей тоже. Вся школа будет знать к тому времени, как я пройду двери в начале выпускного года, что у моей семьи проблемы в банке и везде.

– Ты еще там? – спросила Эмерсон, я молчала. – Знаю, такое ранит.

Она пыталась вызвать мою улыбку или хоть немного приободрить Я слабо рассмеялась.

– Я знала, что в деньгах все не так хорошо. Но я не понимала, насколько все плохо.

– Судя по твоей реакции, они еще не рассказывали? – Эмерсон вздохнула. – Больно поднимать такое. Родители сказали, что я не должна. Но я не могла скрывать от тебя такое.

– Нет, все в порядке. Спасибо, что сказала. Потому ты моя лучшая подруга, – я прильнула к дереву у дорожки. Я старалась убедить себя, что злилась, но хотелось просто сжаться в комок и плакать. Жизнь разваливалась на глазах, и я не могла никак это остановить. – Знаю, было сложно рассказывать мне. Спасибо, Эмерсон.

– О, ты уже плачешь? – ее голос стал высоким от ужаса.

Я шмыгнула носом и топнула ногой по мягкой земле, чтобы сбросить эмоции. Это не дало слезам пролиться.

– Нет, я в порядке.

Судя по ее паузе, я знала, что за выражение лица у нее было.

– Ладно, может, я не в порядке, но я не плачу. И я буду в порядке, когда все разрешится, – я топнула еще несколько раз и оттолкнулась от дерева.

– Хватит о мрачном… Кто этот парень?

Я закатила глаза и пошла по дорожке.

– Спокойной ночи, Эмерсон.

– Ну, скажи хоть это!

– В следующий раз. У меня почти кончились деньги на телефоне, а я не хочу, чтобы родители обанкротились дважды.

– Тогда не рассказывай. Просто пришли мне фотографию.

– Фотографию, что стоит тысячу слов? – сказала я, стало видно сияние огней в конце тропы.

– Фотография милого парня стоит миллиона.

– Спокойной ночи, Эмерсон, – повторила я.

– Спокойной ночи. Приятных снов о парнях.

Стало тихо, но я была уверена, что проблемы были со связью, а не Эмерсон положила трубку.

Я сунула телефон в карман и пошла на свет. Я была в этой части лагеря лишь пару раз, но не ночью. Тут жил персонал, и хоть место не было недоступным, у меня не было повода приходить сюда. А сегодня был.

Рюкзак был тяжелым от учебников и справочников. Ссора родителей испортила шанс позаниматься в домике, но я знала, что в этой части много столов для пикника и скамеек.

Конечно, столы и стулья со скамьями были и в главной части лагеря, но я не хотела, чтобы мне помешал Бен, чтобы возникли разговоры, или чтобы дети решили разыграть не подозревающую жертву. А тут я буду одна.

Я так думала, а потом заметила, что первый столик был занят кем–то еще с книгами. Он постукивал карандашом по столу, словно играл на барабанах на рок–концерте.

– Ты предпочитаешь воображаемого учителя, а не меня. Это комплимент, – я прошла к столу.

Кэллам дочитал то, что изучал, и медленно посмотрел на меня.

– Воображение не топчет мое эго, а поддерживает его, – Кэллам подвинул свою стопку книг к себе и указал на скамью напротив него.

Я сняла рюкзак и бросила его на стол.

– Понятно. Но ты долго избегал меня насчет этого. Мне нужен напарник по учебе, – я села за стол и расстегнула рюкзак. – И свет.

– И кофе? – Кэллам постучал по кружке перед собой.

– Мне не нравится вкус, и от кофеина я дерганая, – сказала я, пожав плечами. – Так что буду.

Он улыбнулся и встал со скамьи.

– Минуту, – сказал он, побежал в домик за нами. В этом он жил. И спал.

Но мне ведь все равно.

Он миновал дверь, меньше, чем через минуту вышел с другой кружкой и чайником кофе.