Мамочки мои… или Больничный Декамерон

Даша засмеялась тихонечко:

– Нет, мама. Коннери – прошлый век. Дэниел Крейг. Высокий, сероглазый, красивые губы, начал лысеть. Спросил: как доехать до Первомайской? Я, говорит, в вашем районе давно не был, успел забыть. А у меня здесь сестра квартиру купила. Я пальцем показала, а он сказал: давайте, вы мне дорогу покажете, а я вас за это потом домой отвезу. Я смутилась: такому мужику не скажешь, мол, ага, а ты меня вон в тот лесок и… Он как будто догадался: говорит, продиктуйте номер моей машины маме. Села, короче. Он посмотрел, где его адрес, потом домой отвез. Ни телефона не спросил, ни имени… И уж, конечно, ни за коленку. Оригинал, в общем.

Кира неопределенно поморщилась:

– Ну, да. Высший класс. Потом что?

Даша завела глаза, вспоминая, как все начиналось:

– Я адрес запомнила, куда он приезжал, где у него сестра. И стала мимо ходить, ну как бы случайно. Два дня ходила. Вот однажды иду, вижу – тачка его крутая, «инфинити» стоит. Дальше не знаю, что делать. А тут – он, откуда ни возьмись. Здравствуйте…

Ее мама поощрительно кивала, уже примерно зная, как будет развиваться интрига. Впоследствии стало ясно: мать ошиблась в незначительных мелочах:

– Здравствуйте, это понятно. Дальше-то что? Как представился? Бонд, Джеймс Бонд?

Даша засмеялась:

– Георгий, можно – Егор. Мам, а можно – в виде конспекта?

Кира вздохнула:

– Ну давай, стенографируй…

* * *

…Нарядная Даша в облегающем маленьком черном платье и Егор, одетый точь-в-точь как Дэниел Крейг на церемонии вручения «Оскара», сидели в машине, припаркованной к переливающемуся фасаду ресторана «Вернисаж».

Егор явно играл в супермена: откинувшись на спинку сиденья, он молча, неотрывно смотрел на Дашу, но не пытался ничего предпринять. «Зачем? – читалось в его глазах. – Еще не время».

А Даша вся трепетала от близости «настоящего мужчины», и когда он, выйдя из машины, открыл перед ней дверцу, неожиданно бросилась ему на шею… Слова не шли ей на ум: собственно говоря, общих тем для разговора нашлось бы немного, даже если бы они начали искать.

Общие знакомые – да, были. Но это осталось тайной для обоих. И тоже – до поры до времени.

Дефилировавшим в «Вернисаж» вечерним гостям открывалась красивая, как кинокадр, картинка – на фоне неоновых огней их двойной черный силуэт. Да, она обнимала Егора двумя руками за шею. А он легко касался ее талии одной рукой, а вторую небрежно поставил на крышу автомобиля с иллюзорным названием «инфинити»…

…«Вернисаж» – шикарный ресторан. Не фешенебельный, не элитарный, даже не самый дорогой: просто – шикарный! Егор так красиво ухаживал, так уверенно кружил Дашу в танце… Все обращали внимание на эту красивую пару: он в самом расцвете мужественности, она – юная принцесса, впервые попавшая на взрослый бал. Эти двое не замечали взглядов, скользящих по ним. Мужчины смотрели с завистью: еще бы, такие длинные ножки, такие тонкие пальцы, полуоткрытые губки – и все это сорокалетнему, начавшему лысеть франту в смокинге. Женщины смотрели с легким сочувствием к влюбленной девочке: очевидно, она без ума, а он – явно женат.

Егор загадочно пил виски, ел нечто, от чего по тарелке растекалась почти свежая кровь. И глаза у него суживались, как у ягуара. Захватывало дух, но аппетит Дашу не подводил. Она ела что-то легкое, светлое, взбитое и запеченное, запивая легким вином. Но алкоголь не действовал на нее: голову Даше кружил этот стальной серый взгляд неотразимого шпиона.

…Официант принес «фламбе» и сквозь голубоватое пламя Егор стал еще красивее и загадочнее в глазах Даши. Это пламя стало последней искрой, от которой разгорелся пожар…

* * *

Кира, как ни странно было Даше, на ее волнующий рассказ прореагировала прозаично:

– Так, Егор-Георгий. Шалькевич. Я его знаю.

Даша округлила глаза:

– Откуда?

Мама пожала плечами:

– Будешь смеяться: я уборщицей работала в его фирме. И еще немного – секретаршей. Но про меня – это не так интересно. Ты про вас дальше расскажи.

Даша помялась:

– Опять – конспективно?

Кира улыбнулась:

– А получится? Все же – роман…

– Ну да. Роман. – Даша поцокала языком. – А я все-таки изложу в телеграфном стиле. Четырнадцать свиданий… Ммм… Две недели задержки, восемьдесят шесть звонков, и вот уже два месяца, как абонент недоступен.

Ее мама сделала паузу. Потом спросила:

– Можно комментировать или… обидишься?

Даша пожала плечами:

– Ну? Я по-любому обижусь.

Кира Алексеевна погладила дочь по ладошке:

– Да не так уж он и недоступен, этот абонент…

– Мама, да он женат! У него есть дети, – вскричала шепотом Даша. – И вообще: стоит ли нарушать семейную традицию – сама справлюсь! Ты же справилась…

В палату вошла медсестра с квадратным пластиковым чемоданом с аппаратурой для сбора крови на анализ… Зорко окинула взглядом палату и остановилась возле кровати Даши. Пока медсестра производила свои манипуляции, Кира Алексеевна стояла рядом и хмуро наблюдала. Даша встретилась с матерью взглядом и подмигнула ей:

– Чего так смотришь, мам? Мне не больно…

– А мне жалко. Родная же кровь…

* * *

Звонок из бухгалтерии больницы раздался неожиданно. Главбух позвонила ей, потому что славный доктор Неболит, то есть Владимир Николаевич Бобровский, был в недоступной зоне. Вера знала, что он в кабинете КТГ, поэтому отключен, но все равно пришлось принять телефонограмму, от которой брови у нее плавно поползли вверх:

– В каком смысле? Как – в порядке спонсорской помощи? На баланс клиники или нашего отделения? А подпись, Раиса Александровна, гляньте, кем подписано? Граф Монте-Кристо или Фантомас? Нет, ну это нужно не мне звонить, и даже не Бобровскому… Кому? А я вот с ним посовещаюсь и вам перезвоню.

В ординаторскую вошла Таня, чуть тяжелее, чем обычно дыша:

– Уф… Бежала… Вера Михайловна, вы просили анализы Романовой сразу вам занести… Вот.

Вера вчиталась в листок:

– Так… Замечательно. Все, я к Бобровскому… Да, и про Гарун-Аль-Рашида рассказать…

Любопытная Таня завертелась рядом:

– Вера Михайловна, а мне расскажете? Мне тоже интересно. Это кто, Рашид?

Вера засмеялась, разворачивая Таню в сторону ее поста:

– Это… разновидность Хоттабыча…

* * *

Вера нашла Бобровского там, где и предполагала. Он уже отследил КТГ пациенток, которых вел лично, дошла очередь до Веры с ее новостями.

Владимир Николаевич посмотрел бумажки. Потом долго смотрел на Веру Михайловну. Молча. Наконец, сказал нехотя, почти проскрипел: